Ассасин

      Нью-Йорк был большим городом. Но душным, пыльным, грязным. Гораздо больше разбоя, чем показывают яркие неоновые вывески на первый взгляд «благородных» магазинов.       Масиаф тоже был душным и пыльным. Но это было от теплого климата и ясного солнца, от катящихся повозок, от копыт лошадей, а не от смога и прочих выхлопов современной продукции. По сравнению с городами двадцать первого века он казался даже… отчасти милым? Ну, если не брать в расчет кучку вооруженных культистов, поселившихся… почти в каждом более менее большом городе.       Если подумать, то и Италия в целом тоже может показаться душной и пыльной, как Масиаф и Нью-Йорк. Но в то же время она была красочной, яркой — запах цветов, завезенных купцами с разных концов страны, легко подавлял это первое впечатление. А разнообразие окраски одежд — слава Леонардо да Винчи и его технической (или какая там была) революции — придавала людям свою индивидуальность и стиль. С чем двенадцатый век, очевидно, не мог соперничать.       А вот в лесах будущей США было тихо. Это единственное описание которое можно было подобрать. Тихо, спокойно. Гладкая, нетронутая гладь озера.       Исключая, конечно же, тех идиотов-тамплиеров, которые — снова — решили, что они там хозяева и вознамерились все испортить. В общем, как всегда.       Серьезно, обидеть маленького ребенка, поджечь его деревню, убить его мать (хотя и косвенно) — это, по всем канонам жанра, все равно что напрашиваться на неприятности.       Ну, свое они там точно получили. В восемнадцатом веке явно еще не вошли в оборот книги с «мстящими» персонажами. Ну, или тамошние крестоносцы просто не удосуживали себя чтением посторонней литературы. Ведь их главное задача — на протяжении уже восьмиста лет — завладеть артефактами Эдема. И, немного не мало, захватить мир.       Не то чтобы у них сейчас править-то им особо-то не получалось. Очевидно, общество двадцать первого века настроена более… благоприятно к такой системе правления.       Впрочем, в одержимости тамплиерами властью, очевидно, виновато яблоко. Или другие артефакты, которые влияли на их разумы. С этой стороны их можно даже пожалеть. Только самую малость. Ведь у их далеких предков явно не было большого опыта в противостоянии соблазнам — темные века, полные отчаяний и горя, как никак. А потом этот «вирус» просто передалось дальше. Считай, у этих парней не было выбора. Только и у Дезмонда они его тоже отняли.       Даже с его добросовестностью, жалости наскрести можно только самую малость.       Очевидно, на его мышление влияет опыт всех трех жизней. Все три жизни потерь, смертей и кровопролития.       И немного его собственной, не будем врать.       Но он знал, что искать виновных и невиновных — совершенно бесполезное (тем более сейчас) дело. Что случилось, то случилось.       Не то чтобы он был в состоянии вернуться во времени…       Да и, признаемся честно, вся ситуация повторилась бы вновь.       Вряд ли бы у него была возможность пережить эту солнечную волну.       Хотя нет. Время бы «на пожить» увеличилось. Или уменьшилось.       И ушел бы он тихо, без лишнего внимания.       Но это все, конечно, личные пожелания к его смерти.       Которая, к сожалению, состоится сейчас.       Дезмонд понимал, что та короткая запись на диктофон — его последние слова утешения для семьи, капелька надежды на благополучный исход — ложь.       На самом деле он не сомневался, что выберется оттуда живым.       Он знал, что не выберется оттуда живым.       Спасибо за прямой текст, Юнона. Придушить бы тебя. Но за него это успело сделать солнце. Даже в этом Дезмонду особенно то и не повезло.       Ох, как же ему хотелось взять отца за руку как в далеком детстве и найти другое решение, где ему не придется жертвовать своей собственной жизнью (а, возможно, и душой).       Жаль, что все в этом мире не идеально.       Дезмонд знал, что другого решения нет и не будет.       Возможно, раньше и были пути отступления — Дезмонд каким-то образом смог прочитать это по глазам Минервы — но сейчас все они были отрезаны. Кем? Очевидно, Юноной.       Дезмонд мог лишь надеяться, что следующее поколение даст ей хороший отпор и знатно потреплет этот раздражающе-высокомерный вид.       И, возможно, выбьет глаз. Хотя бы один. Он действительно не любил тех, кто за ним наблюдает. Особенно если этот кто-то хочет захватить мир.       Вот в чем-чем, а вот во стремлении человечества к свержению монархов-деспотов и прочих завоевателей «лишней» власти Дезмонд не сомневался.       Ассасины вон — целых восемьсот лет продержались.       Правда, Дезмонд подозревал, что с Божьей помощью, но продержались же.       Он выдохнул, понимая, что просто медлит, старается отвлечь себя от болезненного конца.       Впрочем, он уже давно интуитивно знал, что в этой жизни у него ничего не получится — и по этой причине оттолкнул многих людей от себя.       Возможно, Дезмонда Майлза вообще не существовало в этом мире как личности. Так же, как Клэй. Так же, как Люси. Как Альтаир, Эцио или Коннор. Так же как многие до них и после. Просто инструменты высших существ, который нужен в определённом месте, в определённое время. Просто винтики в большой машине. Которая, как Дезмонд надеялся, закончится на нем.       Надежда была… не совсем прочной, на самом-то деле.       Время тикает.       Дезмонд почти ощущал всепоглощающую энергию солнца, медленно накапливающуюся, почти уже готовую выплеснуть всю мощь, чтобы уничтожить все живое и неживое на своем пути.       Вдох.       Выдох.       Прыжок Веры.       Которая сгорела вместе с крыльями.       «Надеюсь, это действительно не больно».       Дезмонд невольно улыбнулся своему самовнушению.

***

В то же время, в неизвестном месте.

      — Учитель, с этой вселенной происходит что-то… странное.       Тень спокойно повернула корпус на сто восемьдесят градусов (оставив ноги, размытые темной субстанцией, неподвижными) в сторону одного из учеников, которые не отрывал взгляда от данных, яростно метавшихся по компьютеру в хаотичном порядке.       — И в чем же её странность по твоему мнению, ученик?       — Её система… Как будто перестраивается. И, по моему, увеличивается в размере.       В темноте помещения озадаченно сверкнули очки.       Теперь полностью развернуть в сторону ученика (плавным движением переставив ноги, но не дернув корпусом), Тень подошла у его рабочему столу. Посмотрев на зелёные строки данных, она склонила голову набок и невольно хмыкнула.       — Поистине редкое зрелище.       — Учитель? Что это означает? У нас проблемы? Следует использовать красный код?       -Нет. Даже наоборот. Это означает, что у нас теперь меньше работы.       Ученик недоуменно моргнул.       — Впрочем, это довольно интересный феномен. Я прослежу за этим лично. Скопируй и перешли мне на главный компьютер, а потом удали из основной базы данных. Кто-то уже вмешался в поток повествования и теперь наша помощь не требуется.       Ученик, хотя немного и удивленный, понимающе кивнул и стал быстро строчить личный код учителя, пересылая файл мутировавшей вселенной на главный компьютер. А после просто нажал на красный крестик, как бы ставя точку — очевидно, эта вселенная теперь не в юрисдикции обычных работников.

***

      В темном пространстве, словно в глубокой… черной дыре, в полном беззвучии парило дерево. Обычное, на первый взгляд, дерево, с одним стволом. Лишь одно в нем было странное — если подойти поближе, можно было заметить, что у растения не было корней и только одна ветвь. Да и кора, хотя и была золотистого оттенка, казалась иссохшей, полумертвой.       Где-то в неизвестном месте Тень снова начнет читать своим новым воспитанникам, рассказывая о том, что дерево — это вовсе не дерево, а усилия мозга разумного, чтобы придать форму не сформированному, объятое не объятому и т.д. Тень лениво вызовет иллюзию чего-то похожего на это дерево в пустоте и скажет, что это не более чем вселенная-однодневка, слабая по своей структуре, возможно, назовет ее ранг и вызовет еще парочку похожих примеров, да перейдет к другим, более красивым, сложным и разнообразным структурам вселенных, с которыми ученик придется работать не покладая рук и разума.       А это дерево продолжит парить, едва заметно покачиваясь, пока внезапно…       Не вспыхнет в ярком свечении.       Пока внезапно на, казалось бы, одном из гладко обрезанных концов, не начнут набухать ярко-светящиеся наросты.       И пока внезапно не отрастут корни.       Ровно три светящихся конца.       Пока кора не засветиться, пока на единственной ветке не появятся новые листочки, золотистые, словно солнечные лучи.       Пока дерево внезапно… не вырастет.