Детективный Отдел: Дело Не Решить

      1 мая 1711       Виктор едва приоткрывает глаза, стараясь все же сохранить то состояние сонности, состояние, когда он все еще может заснуть. За окном еще далеко не светло, так что он со спокойной душой закрывает их вновь, вяло подмечая, что рад возможности это делать.       Теплое одеяло в не менее теплые ночи ему особо и не нужно, но он лежит под ним, представляя, что это братья рядом с ним, просто так уж сильно прижали между собой. От этого спокойнее и кошмары не приходят в его сны, не заставляют проснутся от собственного крика. Крик засел в его груди еще давно. Тогда, когда он сидел в кабинете Алого Знамени, что ходил из стороны в сторону, ознакамливаясь с документами. Вид его источал решительность и злобу, сдерживаемую осознанием огромной ответственности и желанием не растрачивать впустую свои силы. Виктор даже пискнуть боялся, отчего и затих. Он никогда не думал, что увидит знамя вживую, не с трибун, а на расстоянии всего в несколько метров. И встреча это все в его теле переворачивала. Ведь не в таком же возрасте ему положено быть вызванным на личную с ним аудиенцию! — Твой капитан отказывается от прав на дело, говорит, что все это, — Знамя громко захлопывает папку, показывает рядовому, смотря прямо в глаза, — абсолютно все раскрыл ты. — Мне помогли в самом конце… А так… Да… Южанин недовольно цыкнул, бросил дело на стол и склонил голову в раздумьях. Его руки были напряжены, пальцы подрагивали, но сам он не менял своего положения. Ни на миллиметр не сдвинулся, застыв неподвижной статуей. — Вообще за это трибунал положен вам обоим, — он вздохнул, все же выпрямился. — Но, черт вас побери, на такое сил нет. — Господин Ибн-Ашур, — едва прошептал Форст, сжимаясь от страха. — Твой капитан просит тебя наградить, а его даже не приписывать к делу. То есть все лавры твои, — Знамя опустился в свое кресло, сложил руки домиком. — Указ Главы гласит поднять мне тебя до капитана и выдать жилплощадь в центре, так же большое денежное вознаграждение. Но все же… случай из ряда вон, так что спрошу, что еще хочешь. — Мне не нужно звание, — Виктор сглотнул, только думая об этом. — И в центре мне не надо… Я… Я хочу нормально воспитать сестру, чтобы я мог все ей дать и быть с ней. И чтобы я все же мог спокойно работать… Так что мне бы дом где-нибудь в уединенном месте, с прудиком — она рыб любит — ну может от звания капитана только заработок… И место работы поспокойней. — Это можно, — Ибн-Ашур улыбнулся, подобно коту, и посмотрел на потолок, припоминая что-то. — Только с прудиками у нас обычно поместья. Но заботу о нем государство возьмет на себя. — Как и Баджад? — Баджад? Ах, да, — Знамя вытащил из папки дела лист, на котором говорилось о них. — Мы всегда помогаем в подобных случаях. — Спасибо. Горящие золотом глаза посмотрели на него спокойно, без тени какой-либо заботы или близких отношений. Виктор понимал, что для главнокомандующего он всего лишь один из тысячи, а может и сотен тысяч. Да, он отличился, отличился неимоверно, но он не был тем, с кем он был знаком и о ком мог строить мнения. — В общем, вы будете на государственном обеспечении. А то, что ты остаешься рядовым, особо не страшно. Ты лишь проснись и все будет хорошо.       Виктор вздрагивает, резко открывая глаза и стараясь понять, что за изменения в сознании, да и в памяти у него произошли. Последняя фраза была не та… Это была не та фраза и ее нужно было исправить, вновь заснуть и пересмотреть сон, но на этот раз правильный!       — Вик, — Аэрзе с тихим шепотом открывает дверь в его комнату. Если бы не его речь, зашел бы он совсем бесшумно. — Ты уже всех криком разбудил…       — Прямо всех? — слова звучат слишком издевательски, слишком неправильно и грубо, за что он сразу же прикусывает свой язык. Так грубо…       — Нет, но… — Баджад устало проводит по лицу ладонью, будто пытаясь снять с него невидимую пленку. — Ладно, делай, что хочешь.       Виктор устало падает на постель, так же проводит по лицу ладонью. Когда все успело стать таким? Он не знал, не особо хотел в это вникать, понимая, что от этого может стать лишь хуже. В такие моменты лучше не задумываться, как и о правильности принятых решений. Ведь иначе и голова может поехать от желания все сделать правильно.       Через несколько минут он находит в себе силы встать и поднимается с постели. Уходит тепло от одеяла, избыточное в теплой погоде. Из жары он уходит в приятное тепло, вытирается от пота и переодевается во что-то сносное. Все же ходить по дому в пижаме он еще не готов, да и проводы нужно проводить в другом виде.       С кухни на первом этаже вкусно пахнет. Кашей, яблоками… Язык скрутило от мыслей, что больше так не будет. Вновь придется готовить самому или отдать всю свободу Аэрзе, что готовил вкусно, действительно вкусно, но от него весь дом приходилось проветривать. Слишком уж много специй использовал, не понимая всего баланса…       Спустившись, Форст встретился взглядами с сестрой. Та посмотрела на него с тенью печали, прикрыла глаза, отворачиваясь. У ее рук стояло три миски, в ладонях была одна, пустая. По привычке и в легкой надежде она всегда вытаскивала на одно блюдо больше, чем требовалось…       — Он еще спит, — она горько усмехнулась, хлюпнула носом. — Вот соня, да?       — Да, — Виктор вздохнул, подошел к ней и обнял. — Но он проснется, только верить надо.       — Вера не помогает, — Энни пожала плечами, сжала губы. — Ладно, садись. Я отнесу Аэрзе еду.       — Я сам.       Не слушая возмущения сестры, он берет все необходимое к завтраку и вновь поднимается на второй этаж. Там, в неприметной комнате, скрытой от лишних глаз, жили братья. Поселить их рядом было спонтанным, но отчего-то естественным решением. И Виктор, не смотря на все неудобства, был рад тому, что они рядом.       Тяжелая дверь открывается с легким скрипом. Аэрзе спит, сидя на коленях у кровати брата и совсем случайно положив голову на его грудь. Оба дышат размерено, спокойно, на лице одно и то же выражение вселенской усталости и серьезности. Он не пытается их разбудить, даже попыток не предпринимает. Все же им обоим нужен был покой…       На столе у Аэрзе бардак, как и в принципе в комнате. От этого все нутро переворачивает, а от неправильно повернутой кружки даже тошнит немного. Но останется только вздохнуть и, стиснув зубы, терпеть. Очистив небольшой участок для тарелки, Форст оставляет ее и собирается уже выйти, когда нога задевает стопку дел, и они немного разъехались.       От недовольного шипения Баджад проснулся.       — Да приберусь я, не шипи…       — Ты обещаешь мне это уже месяц! — Виктор всплеснул руками, повернулся к нему. — Я же не прошу сделать все четко по моим правилам, просто уберись!       — Как по мне, тут прибрано. Вот, уже не по твоим правилам.       — Чтобы тут можно было спокойно ходить не только тебе.       — А это уже правило, — Аэрзе вздохнул, отворачиваясь. — Серьезно, Вик, не пили меня и все будет сделано.       Виктору оставалось лишь грузно выдохнуть и сжать губы. Может, это и правда было так, может и стоило потерпеть, но сейчас, стоя на носках среди гор хлама, он не мог себе этого позволить. Слишком уж сильно в нем кипел гнев и недовольство.       — Ладно, хорошо, — с плохо скрываемыми эмоциями сказал он, выдыхая и уходя из комнаты. — Делай что хочешь, ты уде взрослый мальчик.       — Иди в жопу.       На это остается только цыкнуть. Их общение уже начало часто кончатся так, нетривиально. Это окончание звучало то от одного, то от второго… Так что воспринималось им как уже способ выпустить пар. Причем довольно простой способ.       И отчего то он продолжал терпеть все это.       Внизу, на кухне, Энни убиралась, развешивая полотенца каждый на свой крючок, в нужном порядке. От этого вида становилось хорошо, действительно хорошо. А когда она стала расставлять баночки по их шкафчикам, и вовсе снесло от гордости крышу.       — Виктор, поешь, — она вздохнула. — А то так сил не будет.       — А сама то, — он постучал пальцем по ее полной тарелке. — Давай, садись.       — А прибраться?       — Я же не говорю прямо сейчас, — Форст вздохнул. — Давай, сестренка. Тебе силы понадобятся уже сегодня, а у меня выходной.       Она вздохнула, аккуратно присела рядом с ним.       Завтрак прошел в странном напряжении. Казалось, что все было не таким родным, что все было инородным. Им было неуютно друг с другом? Может, и так, но он не хотел давать себе на этот вопрос ответ. Не хотелось осознавать собственную жалость и то, что он сам к этому привел.       Еда казалось безвкусной, хоть и готовила сестра великолепно. Она всегда была великолепной, когда он погряз в беспорядке, который стремился убрать. Через время, когда они поели, он забрал грязную посуду и начал с него. От вида этого беспорядка под кожей начинали ползать черви. С болью, заставляя тянуть руки к уборке.       Он и сам не заметил, как Энни вышла в коридор с сумками. Их было всего две — одна большая, а вторая маленькая, висела на плече. Форст вздохнул при ее виде, подошел ближе и обнял. Ее маленькое тело задрожало от сдерживаемых слез, а он лишь стоял, прижимая к себе. Даже подошедший Аэрзе не решался нарушить их единение.       — Не хочу я от вас уезжать… — она вздохнула, окинула грустным взглядом. — Но так нужно. Этот город… Не мое это.       — Понимаю, мелкая, — Аэрзе вздохнул. — Я бы сам уехал, да только… Некуда…       — Ты всегда можешь приехать ко мне, — Энни улыбнулась, весело щурясь. — Через пару лет, глядишь, и личных дом в деревне построю. Так что буду ждать.       — На берегу, с причалом? — голос Виктора дрожал, но он так же не показывал своей грусти.       — На берегу, с причалом. И там мы все, ловим рыбок, — Энни вздохнула и услышала, как бьют часы. — Ой! Пора бежать!       — Давай, мелкая, — Аэрзе быстро взял ее сумки и побежал к выходу. — Я донесу!       — Братик Аэрзе, подожди!       Форст с улыбкой смотрел на то, как они, весело перекрикиваясь, убегали в сторону стоянки карет. Они быстро скрылись за домами и деревьями, а он стоял. Стоял до того момента, пока не испустил усталый вздох и направился наверх.       Он понимал, что больше беспорядок в комнате Аэрзе не вытерпит. Ладно небольшой, но он пересекал все рамки! Так что он решительно открыл дверь, прошел пару шагов и… Застыл в нерешительности.       Сон Ваджахара был чем-то невесомым, эфемерным. Казалось, будто его накрыли легким одеялом из шелка, настолько хорошим и мягким, что и просыпаться не хотелось. И в этом сне он казался величественной статуей бога. Виктор, сглотнув, прошел к нему, устало лег рядом, стараясь не двигать и не тревожить своими движениями.       — Я скучаю, — он вздохнул. — Мы все скучаем.       На это ему ответили молчанием. Лишь едва слышимое дыхание прерывало тишину этой комнаты.       — Возвращайся, Ваджи… Ему без тебя плохо. Мы все с ума сходим. Ты, наверное, тоже… Так что давай. Вылечивайся.       Пальцы Баджада лишь едва сжались, вернулись в прежнюю позицию. И все… Так что это казалось лишь сном, иллюзией, что накатила на неправильно построенный мозг. Виктор вздохнул, понимая, что в голове не было никакого порядка. Это надо было исправить. Надо было, причем срочно…       Он встал, понимая, какую глупость творил, окинул взглядом захламленный стол и, выцепив из общей кучи хлама сегодняшнюю и другую посуду, собрал ее в удобную для переноса кучу и унес ее на кухню. Дальше — вновь помыть и, борясь с терпением, пройти мимо комнаты Баджад и зайти в свою.       Виктор понимал, что наедине с этим беспорядком он не может находится наедине. Он быстро оделся в выходную одежду, взял со стула свою сумку, в которой лежала пара дел, которые он хотел разобрать, но все не доходили руки, и направился на улицу.       Свежий воздух отвлекал и развеивал мысли.       Погода снаружи была приятной. Теплый ветер, свет луны, запах цветущих цветов… Все это создавало воистину великолепную картину, казалось, будто можно соединится с этим миром, стать его частью и растворится. Он бы хотел.       Идя совершенно наугад, Виктор вышел к парку. Построенный на месте гетто, на его части, где были небольшие неплодородные поля, он был прекрасным, пусть и напоминал своим видом о событиях недавнего прошлого. Он вздохнул. Направился туда. Форст за все эти девять лет в него не захотел, так что этот момент казался переломным. Выдохнув, он перешел границу входа и оказался внутри. Запахи здесь были еще плотнее, еще ярче. И они были прекрасны. Цветы здесь были не такие, как снаружи, в городе. За ними ухаживали лучше и со знанием дела, а отдельная территория под сад позволяла ароматам не смешиваться с запахами города. С пылью, грязью, едой и суетой.       От стрельнувшей боли в ноге он скорчился и сел на ближайшую скамью. Он бы с радостью побродил еще, но он не мог себе этого позволить — врачи рекомендовали покой в таких случаях. И он следовал этим рекомендациям, правда порой делал исключения. Например, когда преследовал преступников… Но, благо что делать это надо было нечасто.       Мимо проходили прохожие: молодые пары, пары в возрасте, да и родители, кто с детьми, кто без; эти же дети бегали, порой не замечая других; одинокие же шли медленно, наслаждаясь красотой и осматриваясь. И было видно по взглядам, кто не знал о прошлой обстановке, кто не знал. Если взгляды незнающих были наполнены радостным восхищеньем, то взгляды заставших событие… Они пестрили гаммой эмоций, зависимо от персоны: у кого-то это было печальное восхищение, у кого-то лишь печаль, а у кого-то возмущение, да и оно варьировалось от возмущения тем, что гетто и его стены уничтожили, до того, что здесь не устроили памятный мемориал.       Он вздохнул, потер вновь бедро, опуская ощущение боли ниже, к ступне, и осмотрелся, надеясь заметить знакомое лицо и повод для того, чтобы встать с места, что уже начало казаться ему удобным и желанным. И он действительно увидел, настолько знакомое, насколько и незнакомое. Он возмужал, приобрел черты, по которым он стал больше похож на отца, но общее впечатление осталось. Узнать его спустя девять лет оставалось возможным.       Только подходить к нему не хотелось из чувства уважения.       Азарат, с влюбленными искорками в глазах, — теми же самыми, с которыми капитан Дире смотрел на свою жену в прошлом — говорил с девушкой. Она смотрела на него так же, и Форсту показалось, что он влезает в чей-то особенный момент, нарушает его секретность и атмосферу. Они о чем-то смеялись, говорили о своем, только им известном… И ему даже показалось, что сердце зарезало от зависти. Может, он этого и хотел, хотел быть на месте юноши, но уже не мог…       Пусть и когда-то был, но он не мог скрывать — воспоминания об этом приносили боль.       Казалось, что момент стал еще особенней — оба потянулись друг к другу, положили друг на друга ладони, и… И им нагло помешал один мальчик, дернув Азарата за край его рубашки. Тот вздрогнул, как и его девушка, а, судя по всему, Базилевс даже не чувствовал стыда за прерванный поцелуй.       Старший сказал ему что-то, кивнув в сторону и явно давая знак уходить пока младший лишь наивно хлопал большими глазами, хитро улыбаясь и явно давая понять, что прервал он намерено. Настолько намерено, что даже подождал момент. Виктор усмехнулся и, немного хрипя от боли, поднялся.       Раз уж тут были дети, то кто-то из родителей наверняка был. Он давно их не видел…       Если помнил верно, то с момента, когда его переводили в другой отдел.       Азарат немного взмахнул рукой, отчего Базилевс, весело смеясь, убежал подальше, потом ненадолго остановился, показывая язык, и вновь убегая. Виктор с улыбкой прошел мимо парочки, надеясь, что его не вспомнят, но все же Дире кинул на него взгляд, да такой, что явно говорил «ого, а я думал, что больше не увижу вас». И от этого взгляда он действительно почувствовал неимоверный стыд. Было некрасиво так прекращать дружбу, хоть она и была зыбкой, выстроенная на том, что они были коллегами…       Пройдя немного, он увидел большую, обустроенную под пикники поляну. Там была и зона для костров, и для покрывал, и столы для тех, кто не хотел лежать на траве. И за одним из таких как раз сидел Константин, весело общаясь с младшим сыном. Тот с интересом читал что-то в книге, порой показывая ее отцу, а после вновь окунаясь в содержание. И старший Дире не решался прерывать эту картину. Да и Виктору, признаться, не особо хотелось это делать, но было нужно. Он ведь уже пришел, значит нужно закончить дело до конца.       Выдохнув, он направился к ним, подошел еще ближе. Теперь Базилевса можно было разглядеть лучше и теперь можно было заметить, где он пошел в мать, а где в отца. На самом деле он, как и старший брат, в основном пошел в папу, взяв от матери лишь небольшие черты: цвет глаз, их большой овальный разрез, средние пухлые губы и небольшие щечки. Может, с возрастом это все уйдет, и он тоже станет абсолютной копией, но… Видеть эту смесь двух демонов было просто великолепно.       — Здравствуйте, дядя Виктор, — Базилевс, улыбаясь, повернулся к нему, весело прищурил глаза.       — А, Виктор, — Константин, только заметив его, тоже повернулся. — Давно не виделись.       — Да… Давно…       Пусть он и повзрослел, закалился в службе, он все равно боялся этого пацаненка. Нет, он, кончено, не был жутким монстром, но то, что он его запомнил, запомнил имя, узнал спустя столько изменений… Нет, в этом ребенке все же было что-то не то.       — Садись рядом, места много, — Константин похлопал по месту рядом ним, прищурился. — Давай.       — Как вы? — Виктор сел, вздыхая и встречаясь взглядом с ревнующими зелеными глазами. — Отдыхаете?       — Ага, — старший Дире выдохнул. — У нас сегодня день отца.       — Мама от нас всех отдыхает, — Базилевс фыркнул. — Только мы думали, что мы все вместе будем, а А      зарат с девушкой.       — Да ладно тебе, ему надо позволить с ней ходить. Вырастешь — поймешь.       — Нет. Вот не буду с девочкой ходить, они мне не нравятся!       — А кто тебе нравится? — Константин улыбнулся, наклонился к нему.       — Мне Адриан нравится.       Старший Дире посмеялся, пока Виктор непонимающе похлопал глазами. Базилевс сказал это довольно будничным тоном, будто для него это ничего не стоило и это было естественно. Но все же в этом тоне было что-то свое, родное, выделяющее этого безликого мальчика среди остальных.       — У тебя много друзей, Базилевс? — Виктор, сам того не понимая, спросил у него это, пусть до этого и хотел тактично промолчать и не интересоваться жизнью мальчика, оставить его при себе.       — Два, — он пожал плечами. — Мне кажется вполне достаточно для комфортного существования.       — Да, вполне себе. Зато настоящие. А почему не с ними бегаешь?       — Они богатые, так что и летом учатся всякому. Мне их даже жалко.       Константин в это время вибрировал от смеха, не показывая голос. Может, чтобы не приковывать к себе внимания, может, чтобы не показаться ему невежливым. Это, правда, казалось странным в отношениях отца и сына, но к этому можно было привыкнуть, пусть и не сразу. Виктор неловко сидел рядом с ними, впитывая информацию и следя за ними. Нужно было понаблюдать…       — Вы знали, что если лягушку кинуть в небо, то она об него разобьется?       — Эм… — Форст неловко сглотнул. — Нет?       — Ну и правильно. Потому что это глупый миф, от девочек пошел.       — Откуда ты вообще знаешь такое живодерство?       — От Залатры. Она еще на воске гадает. Глупо.       — Ну, порой можно нагадать что-то действенное. Мне сестра нагадала успехов в жизни, — Виктор улыбнулся, вспоминая приезд Айми. — Как она поняла это из странной кляксы я, право, не понял, но в этом магия.       — Магия в том, что ты говоришь то, что другой хочет услышать. На этом я могу сейчас заработать немножко.       — Неужели, как?       Базилевс фыркнул и, спрыгнув со скамьи, пошел в другой конец поляны, перед этим прихватив с собой колоду карт. Там он остановился у пары сидящих юношей, что заинтересованно его разглядывали, пока Константин не отнимал от них напряженный взгляд. И было понятно почему — ребенок, и к двум взрослым.       — Не пойдете к нему? Вдруг украдут или навредят, а вы и помочь не можете…       — Не пойду, — Дире продолжил смотреть за сыном, отвернувшись лишь на секунду. — Он считает, что может сам за себя постоять. И надо дать ему возможность это чувствовать. И что я, буду за ним, как утка с яйцом? Так он и ощущать себя в обществе нормально не сможет.       — Я бы охранял своего ребенка…       — С этим главное не переборщить. Золотая середина эфемерна и практически неосуществима, но она существует. И к ней главное приблизится максимально.       — Логично. Но все же я волнуюсь, а вам то…       И под эти слова Базилевс принял что-то из рук одного из мужчин, забрал карты, которые раскладывал перед ними, и с гордым видом пошел дальше, уже к женщине. Та тоже с радостью его приняла, начав завороженно слушать. Это уже принимало странный оборот. Как потом воспримут ребенка, что просто ходит по поляне и собирает деньги практически за ничто, да и когда с ним здесь отец? Думая об этом, Виктор сглотнул, но не решался прекратить. Все же младший Дире выглядел тем, кто контролирует ситуацию, но и его отец цепким взглядом следил за окружением. Против него никто не пойдет, это было понятно.       Через время волнений и гадания женщине, Базилевс повторил процедуру ухода от «клиента» и пошел уже к папе, назад, гордо задирая нос и радостно сверкая глазами. От этого вида, по правде сказать, даже накатило странное расслабление. Все переживания отпустило от осознания, что он возвращается в безопасность.       Он гордо протянул серебряные, которые едва ли вмещались в его ладонь. И при этом издал такой фырк, от которого защемило в сердце. От проигрыша, естественно, а не от странной ностальгии.       — Все-таки я победил. А теперь я пойду верну эти деньги, а то нечестно получается.       — Ага, давай… — тихо, удивленным голосом произнес Виктор, хлопая глазами.       — Знаешь, а ведь он и вправду говорил бред, — расслабленно сказал Константин, весело улыбаясь.       — Почему вы так уверены?       — Он не знает названия карт, что уж до их значений в гадании. Он черви называет сердечками, пики — сердечками на ножках.       — Это он то? Мне кажется он много что знает…       — Но не карты. Они не представляли для него интереса, но сейчас, посмотри, как глаза горят.       — Допрашивать вас будет?       — Угу, как без этого. Но я не против.       Виктор выдохнул, скрывая улыбку, а потом направил взгляд на Базилевса. Тот уже раздал деньги и теперь смотрел за кем-то в траве. У его ног что-то прыгало, пока тот, с горящими от интереса глазами, крутился, наблюдая за существом.       — Что там, лягушка?       — Ага. Он их любит. Но давай, пока вышла минутка, поговорим о тебе.       От этого предложения в его сердце, казалось, что-то оборвалось. Зачем его обсуждать, для чего? Он не понимал, о чем известил крайне сконфуженным взглядом. И Константин, заметив это, лишь усмехнулся, и наклонил голову. Было видно, что старому капитану действительно хотелось узнать о судьбе бывшего подчиненного. И что сам он не интересовался об этом у других, оставляя это все на личную встречу, что не могла произойти никак, кроме случайности. Видно, слишком уж он доверял княгине Фортуне.       — О чем именно?       — Как живешь?       — Тихо живу. Таких заварушек с переводом не стало. Спокойно воспитал Энни, пусть и опека бухтела, мол «с трупом ребенка растите».       — Каждый раз? — Константин от удивления поднял брови.       — Там все время была одна и та же тетка. Но мои достижения давали поблажки.       Сержанта хотели дать раньше срока, мол, вы такой талантливый, давайте мы вам не за девяносто, а за девять лет дадим. Я еле их убедил принять свой отказ. Вот уж да, проклятый возраст.       — Проклятый возраст? — Дире приулыбнулся и нагнулся к нему. Что такого плохого в двадцати восьми?       — У нас каждое поколение кто-то из мужчин да самостоятельно уходил из жизни в этом возрасте, а у других год был не сахар. У меня вроде, просто мелкие неудачи, а брата три года назад хоронили… Он на ремне, на яблоне… Ай, ладно, не вам слышать.       — Хорошо, — будничным тоном сказал Константин, пожимая плечами. — у нас в семье из проклятий только излишняя схожесть с медведями.       — Повезло.       — Не люблю стричь бороду каждую неделю.       Виктор при всей неуместности этой шутки все же фыркнул, а после и вовсе рассмеялся, забыв о рамках приличия. Он смеялся громко и нервно, не имея возможности остановится. Вот уж и правда, истерика рано или поздно приходила даже к нему.       Он остановился только когда почувствовал слезы на глазах. После — пару раз поморгал в попытке их убрать. И это даже получилось, но все вокруг все же было размыто из-за неожиданного приступа. Хотя, вроде как, перепадов магии он не ощущал. Кто-то, видимо, решил сотворить что-то магией. И на постоянной основе… От этого стало тревожно.       — Все хорошо? — Базилевс, который, оказывается, уже сидел рядом с ним, взял его за ладонь, слегка похлопал, успокаивая. — Все хорошо.       — Ага, в лучшем виде, — очертания все же расплывались, но он мог четко увидеть, как обеспокоенно на него смотрят золотые глаза.       Казалось, будто мальчик тоже что-то чувствовал и понимал, что только он разделяет переживания. И от этого, по правде сказать, было спокойнее. Знать, что это не игра твоего мозга, а что-то, что можно разделить с другим… Но даже так Виктор предпочел не говорить об этом вслух, боясь прослыть либо дураком, либо пугателем детей.       — Папа! — борясь с тревогой, прокричал Базилевс и протянул ему колоду карт. — Научи…       — Научить? Ты уверен?       — Угу, — он выдохнул, положил голову на сложенные руки. — Хочу научится.       — Тогда я пойду, — Виктор, прощально улыбаясь, встал из-за стола. — Пока.       — До свидания, дядя Виктор!       — Так, смотри, — голос Константина все же слышался, пока он уходил. — Это черви, а это пики…       Форст выдохнул, расслабленно улыбаясь и чувствуя настроение прогуляться еще немного. Может, сделает кружок по парку, а оттуда и дальним путем до дома. Все же теплый ветер и прекрасная погода способствовали принятию решения в пользу…       — За род Барсоди!       Он сам не понял, какой интуицией действовал, бросаясь назад. Но все же благодаря ей он, если и не спас положение, то вырвал Базилевса из рук одного из тех мужчин, к которым тот подходил. Тот заносил нож, так что Виктор отпрыгнул и создал вокруг них щит, пока мальчик не переставал кричать. Кричать от вида того, как у его отца режут шею…       Все же он был прав, ощущая, что что-то пойдет не так.