О наболевшем
27 октября 2022 г. в 00:43
Примечания:
Автора очень сильно мотивируют отзывы🥺
Прощание было приговором. Влада еле как нашла в себе силы не плакать от мысли, что Игорь уедет на какое-то время в Москву. Головой она прекрасно понимала, что это не навсегда, и Гром обязательно вернётся, но внутренний детдомовец истошно плакал от страха снова остаться в одиночестве. Нет, он не бросал ее, Влада прекрасно это осознавала, но сердце от нервов, сжимающихся в тугой клубок в районе желудка, билось чаще и чаще. У неё предательски дрожали руки, пока они вместе дособирали игореву сумку. А потом еще подрагивало тело, когда она пыталась не стучать ложкой об тарелку, на которую выкладывала сваренную картошку для Грома. Они ужинали в полной тишине, и Полескова внимательно смотрела на Игоря, стараясь не моргать.
Она слишком много думала о том, что ей придется проводить его за дверь, закрыться потом на замок и как-то заставить себя не расплакаться, точно она снова та самая маленькая девочка, пытающаяся добиться хоть какого-то внимания от Олега. От воспоминания о брате и вовсе стало тошно, и половина ужина осталась остывать на тарелке. Игорь, вопросительно вздернув бровь на недоеденную картошку, тяжело вздохнул и придвинул к себе тарелку, запихивая в рот кусок хлеба. Влада против того, чтобы её порцию доели, не была, скорее обеими руками «за». И этими же самыми руками она хотела вцепиться в Игоря и никуда его не пускать.
Задумавшись, Влада взглянула в темное окно, у которого они сидели, и тяжело вздохнула. Это ведь далеко не последняя командировка, в которую Игоря отправляют. У него такая вот сложная и опасная работа, и командировать его могут ещё раз, и ещё раз, и ещё раз. Нервно прикусив губу в попытках содрать потрескавшуюся кожу, девушка спросила себя: а готова ли она мириться с подобным в дальнейшем? Хватит ли у неё сил жить вот так в ожидании? От столь ужасных вопросов Полескова хотела, чтобы её кто-нибудь ударил и сказал «очнись». Это были ужасные предположения о дальнейшем развитии событий. Влада предпочла о таком больше не думать, к тому же, повернув голову в сторону Игоря, все сомнения отпали.
Она возвращалась к их разговору о том, что она готова пройти вместе с Громом все эти испытания. Да она только с радостью переживёт это всё, потому что… Любит его? Правда ведь, любит? Как вообще работает эта любовь, попробуй разбери! Влада отдавала себе отчёт, что сейчас она испытывает своеобразную эйфорию, которая родилась не беспочвенно, а на фоне свихнувшихся гормонов. До этого момента Полескова и представить себе не могла, что можно кого-то так сильно желать. Ну, вот он и ответ. Она так сильно хотела быть с Игорем, что мысль о расставании заставляла её злиться и думать, будто бы ей лучше без Грома. Легче отпустить его, чем испытывать боль от расставания. А кто-то говорил, что будет легко? Отношения это всегда работа, так почему она допускает возможность появления подобных размышлений, если они не уместны. Она будет ждать, сколько угодно ждать, раз так необходимо. Да если бы можно было, Влада собрала и свою сумку и вместе с Игорем рванула в эту чертову командировку. Прям как жена декабриста.
Нет, решено, она сделает всё ради этих отношений, иначе смысла с кем-то встречаться просто нет.
В тоже время, это не отменяло того факта, что сердце больно сжималось от картинки перед глазами того, как Игорь уходит. Пусть смирение пришло к ней так быстро, но боль от разлуки, которая еще не состоялась, не проходила, а скорее даже усиливалась с каждой минутой.
После ужина они завалились на кровать. В квартире было темно, свет нигде не горел, и приходилось проверять наличие друг друга рядом руками. Игорь мягко сжал в своей ладони девичью руку и, развернув к себе, нежно поцеловал ладонь. От рук Влады приятно пахло мылом, и Гром закрывал глаза, касаясь кончиком носа тонкой кожи. Ему хотелось касаться любимого человека всё больше и больше. Он был таким жадным до этой близости, что как измученный голодом трогал и обнимал ненасытно. Игорь боялся представить, что будет, когда он вернётся, он наверняка так сильно соскучится, что от Влады не останется и живого места. Гром заобнимает и зацелует ее так, что та будет просить отпустить ее на волю.
— О чём ты мечтаешь? — шепотом спросила Влада.
— Что ты имеешь в виду? — недоумевал Игорь.
— Ну… В целом. Есть что-то, о чём ты мечтал в детстве и до сих пор? Может хочешь стать генералом. Или, я не знаю, купить машину, покрасить волосы в зеленый…
— Чего уж точно я не хочу, так это красить волосы в зеленый. Да и ни о чём материальном я не мечтаю. Некоторые люди с жиру бесятся и не умеют довольствоваться малым, а я… Привык. — хмыкнул мужчина, прижав девичью ладонь к своей щеке. — Всё, о чём я мечтал, практически сбылось. У меня теперь есть ты.
Влада затихла. Слова Игоря звучали для нее по-новому, и оттого ощущались, как прыжок с высоты: внутри всё будто бы замерло. В голове всплыли до боли знакомые с детства строчки, и Влада ощутила себя героиней песни.
«Мы не знали друг друга до этого лета, мы болтались по свету в земле и воде. И совершенно случайно мы взяли билеты на соседние кресла на большой высоте».
И сердце действительно замерло и остановилось, столь искреннее признание было обезоруживающим заклинанием. Влада ощущала себя Невиллом из Гарри Поттера, которого обездвижили в гостиной Гриффиндора.
— Ну… может ты о чём-то еще мечтаешь? — смущенно улыбнулась девушка, хотя могла не бояться, что её красные щеки Игорь может увидеть.
— Может быть, сейчас так сразу и не скажу… — Игорь вновь оставил легкий поцелуй на ладони возлюбленной. — А ты?
Повисло молчание. Влада не знала, как сказать о своих мечтах. Вопреки тому, что она была столь молодой, она в первую очередь хотела свою семью. Может из-за того, что у неё никогда ее не было, она так отчаянно желала создать с кем-то столь прочную связь, обзавестись семьёй и радоваться жизни? Но говорить об этом Игорю она почему-то стеснялась. Возможно из-за того, что это могло звучать как намек, будто бы Полескова от него чего-то ждёт. По правде, что-то такое было, она ждала таких же серьёзных намерений, но боялась говорить и обременять Грома своими мечтами. А вдруг он не хочет семью?
«В таком случае, тебе нечего делать рядом с человеком, у которого цели в жизни расходятся с твоими. Чего ты боишься!» — кричал голос внутри.
— О семье.
Она выпалила это быстро, точно выстрел. Жаль, что свет не горел, Влада сейчас все бы отдала за то, чтобы увидеть реакцию Игоря на её слова. Он растерян? Удивлен? А может и вовсе смеется над ней? Но вместо ожидаемого осуждения или смеха, Полескова почувствовала на своих губах поцелуй. Нежный и осторожный, но вместе с тем такой властный. По телу будто пробежался ток, и Полескова от переизбытка чувств поджала под себя ноги. Игорь погладил её по щеке большим пальцем и отстранился, выдыхая горячее дыхание куда-то в районе подбородка.
— Я тоже. — произнёс он тихо, продолжая поглаживать девушку по щеке.
— Правда?
— Угум… Я бы хотел обзавестись семьёй. Всё-таки, не молодею, — рассмеялся Игорь.
— Да брось, некоторые и в сорок, и даже в пятьдесят заводят детей.
— Я так не хочу. Сейчас понимаю, что хочу стать отцом. Хочу семью, крепкую и дружную, не то, что была у моего отца…
Влада поджала губы. Голос Игоря звучал так тоскливо в этот момент, что она не решалась хоть что-то сказать, все слова казались неуместными.
— Если ты этого хочешь, то у тебя будет такая семья. Не зря же говорят, что мысли материальны, — Влада погладила Игоря по голове. — Но это ещё и от тебя зависит. Насколько ты будешь стараться для этого.
Гром понимал, что девушка права. И если он хочет дружную и крепкую семью с ней, то стоило позвонить Кольцову и сказать, что он ничем помочь не может. Остаться с любимой, по утрам прощаться коротким поцелуем перед работой, а по вечерам долго гулять с Мухтаром и наслаждаться друг другом. А там может и внуки у Прокопенко появятся.
Но Игорь не мог, так просто бросить дело ему не позволяли принципы. Отчасти назвать это принципами и нельзя было, он так привык жить, поступал, как считал правильным, особенно тогда, когда дело касалось человеческой жизни. Титов мог быть жив, была вероятность того, что Разумовский тут совсем не причем, и тогда это бы означало, что Денис пропал. Человек пропал, а его не ищет даже собственная мать. Он должен был поехать.
— Да, думаю, ты права. Всё зависит от нас.
От «нас». Почему-то не от «меня», а именно от «нас». От этого внутри всё дрожало, и тело вздрагивало от мурашек.
— А ты… Ты бы хотел большую семью? — Полескова нервно сжала край подушки.
— Не знаю… Это уж сколько получится, — усмехнулся мужчина.
— Тоже так думаю… Я… — смутившись, Влада в темноте приблизилась к лицу Игоря. Она хотела признаться в том, что хотела обзавестись семьёй с Громом, но так и не решилась сказать это вслух.
— Что? — также тихо спросил мужчина.
— Забыла… — хмыкнула Влада.
— Ты забыла, что хотела мне сказать?
— Да… У меня такое бывает. Но, я вспомнила еще кое-что, о чем мечтаю. — девушка заелозила на месте.
— О чём же?
— Хочу работать в театре. Уволиться из школы и работать кем-нибудь в театре. И поступить в магистратуру. Хочу развивать своё творчество.
— Да у тебя наполеоновские планы, — беззлобно хохотнул Гром.
— Вроде того… Я пишу и рисую. Кстати, — Влада усмехнулась. — Я как-то раз нарисовала тебя… и… Себя… В общем…
— Что?
— Мне неловко! — Полескова уткнулась в подушку лицом и тяжело вздохнула.
— Ты что, рисовала секс?
— Боже, вслух это звучит ещё ужаснее! Но… да, хотела, чтоб ты знал. Не хотелось бы, чтобы ты случайно наткнулся на мои рисунки, а мне за них было стыдно.
— Почему тебе за них должно быть стыдно? Из того, что я видел, ты очень красиво рисуешь. — рука Игоря мягко легла на талию возлюбленной.
— Ну… Это вроде как неприлично и всё такое. Подумаешь еще, что я какая-то помешанная на этом.
Игорь привстал на локте и навис чуть над девушкой. Нагнувшись, он коротко поцеловал её в губы и скользнул рукой с талии к бедру.
— Если бы ты знала, о чем я думаю последние дни, ты бы так не думала.
— О чём ты думаешь?..
— Расскажу, когда подрастёшь. — хохотнул Гром и, навалившись на Владу, уткнулся носом ей в шею.
— Ну Игорь! — возмутилась девушка. — Дуралей…
— Не заставляй меня обо всём этом говорить перед дорогой.
— Значит, мне в бедро упирается твоя рука?
Игорь тяжело вздохнул.
— Нет…
— В таком случае… Ты же не поедешь в таком состоянии, да? — тихо спросила Влада.
Игорь не отвечал, мазнув губами по коже в районе плеча. Полескова мягко погладила его по затылку, чуть отталкивая от себя и заставляя приподняться. Гром нехотя поднял голову, подставляясь под поцелуи, однако с наслаждением впился в пухлые губы. Чуть пихнув Игоря в плечо, девушка скользнула ладонью между ними и остановилась только у ремня на джинсах мужчины.
Зазвонил мобильный Игоря.
— Агх… чертов телефон. — выругалась Влада, уставившись взглядом в тёмный потолок.
Игорь со смехом потянулся к тумбочке, на которой разрывался от звонка и вибрации его мобильник. Всмотревшись в маленький зеленый дисплей, Гром прочёл короткое «Макс К.» и тяжело вздохнул.
— Да, — ответил Игорь и на мгновение замолчал, — понял.
Вновь воцарилось молчание. Они оба прекрасно понимали, что Игорю пора. Влада не знала, что сказать, и потому предпочла просто молчать. Ей казалось, что если она сейчас скажет хоть слово, то разрыдается, как пятилетка.
— Влад… Мне нужно идти.
— Л-ладно…
В квартире вновь загорелся свет. Они вдвоем переместились в коридор. Влада не знала, куда себя деть, наблюдая за тем, как Игорь одевается. Обняв себя за плечи, она поджала губы и постаралась себя убедить не плакать. Получалось, но через силу, в носу предательски свербило, и сорвать чеку с этой гранаты могла любая фраза. Накинув последней кепку, Игорь посмотрел на девушку перед собой и грустно улыбнулся.
— Обнимешь?
Слезы предательски брызнули из глаз, и Полескова бросилась Игорю на шею. Обняв его крепко, она встала на носочки и принялась осыпать лицо мужчины поцелуями.
— Мой хороший… Я буду тебя ждать… Очень-очень… Игореш…
Игорь прикрыл глаза и был не в силах сдержать улыбки.
— Ну всё, мне пора идти, меня уже ждут на вокзале.
Влада отстранилась и стукнулась лбом об плечо Игоря.
— Это всё так нечестно.
— Прости, так нужно.
Подняв голову девушки за подбородок, Игорь коротко поцеловал ее в губы. Отстранившись, он закинул на плечо ремень сумки и, бросая прощальный взгляд, вышел из квартиры. Влада не торопилась закрывать дверь, глядя молча на то, как Гром вызывает лифт.
«Я так хочу ему сказать, что люблю его… Нет, это слишком, ты обманываешься, какая может быть сейчас любовь?»
Шахта лифта загудела.
«Но… Неважно, что будет потом, я ведь чувствую, значит, так и есть. И если я чувствую, что я люблю его, он должен об этом знать».
Двери разъехались в стороны, Гром шагнул в кабину лифта.
«Но лучше бы он первый в этом признался. Или… Да какая разница, я скажу ему».
Выбежав босиком на лестничную площадку, Влада встала перед лифтом и, сжав на груди в кулак футболку, попыталась сказать хоть что-то.
— Игорь, я…
Двери лифта с грохотом закрылись, и Гром не расслышал, что ему сказала Влада. Надо бы вернуться и спросить, но так он потеряет время. Достав из кармана телефон, он тут же набрал номер девушки и нахмурился с долгих гудков.
— Да… — ответила Полескова.
— Ты что-то мне хотела сказать? — спросил Гром.
— Я… Хотела пожелать тебе удачи.
— Спасибо… Еще раз выбежишь босиком, я тебе по жопе дам.
— Я даже не успела ничего понять, сразу вернулась в квартиру. — раздался смех.
— Ну вот и я шлепну тебя, быстро, ты даже не почувствуешь.
— Бе-бе-бе. Вредный.
— Ладно, я позвоню тебе завтра утром. Договорились?
— Да… Буду ждать твоего звонка.
— До встречи, родная.
— До встречи…
***
В квартире образовался самый настоящий хаос. За все дни затворничества Регина не вынесла мусор ни разу. На столике в гостиной образовалась натуральная гора из фантиков от самой разной еды. Помимо фантиков, здесь были упаковки из-под пиццы и пластмассовые контейнеры, в которых когда-то хранились суши. Готовить нормальную еду у Серебренниковой попросту не было сил, да и как такового желания тоже. Дядя настаивал на том, чтобы девушка на время переехала к родителям, но это было равноценно самоубийству, о котором она и без того задумывалась. Только с родителями она этот грех на душу возьмет гораздо быстрее. Ей никогда не приходилось думать о том, чтобы лишить себя жизни. Какой бы ужас в жизни не творился, как бы Регине плохо не было, она и подумать не могла о том, чтобы наложить на себя руки. Но сейчас всё приобретало абсолютно другой оттенок отчаяния. К прочей злости и обиде на Разумовского и Грома, Регина начинала думать, что во всем произошедшем была и ее вина. И постепенно эта тихая мысль с первых дней всего этого кошмара росла и становилась всё больше и больше. В конце концов, Серебренникова стала думать об этом серьезно, и общее состояние помогало убедить себя в том, что она плохой человек. «Если бы ты была внимательнее, то всё бы давно поняла. А ты, влюбленная дура, не хотела видеть. И что теперь? Из-за тебя погибли люди!» Эту фразу, но разными словами она повторяла изо дня в день. И с каждым разом уверенность в этом покрывалась новым слоем хитина. Будь она чуточку внимательнее, то раскрыла бы план Сергея, и тогда люди были бы живы. Тот бедный мальчик был бы жив… Её рвало от собственных переживаний и нервов, да и к тому же рацион питания и беременность не облегчали ситуацию, а скорее усугубляли. Желудок болел, как и горло, и в трубку телефона Регина говорила хриплым голосом. От этого Фёдору Ивановичу становилось не по себе, и тётя Лена стабильно по вечерам капала ему валерьянку в граненый стакан. Если верить пяти стадиям принятия всего этого кошмара, то Регина была примерно на четвертой — депрессии. Отрицание она еще пережила в первые сутки, потом очень злилась на всех, и даже на ребенка, который не успел родиться. Потом пыталась торговаться, спрашивала у дяди, возможно ли встретиться с Сергеем, но всё было тщетно. Да и что бы она ему сказала? Как его ненавидит? Или как сильно любит? Одно другому не мешало, скорее эти две составляющие дополняли друг друга и усиливали. Чем больше возрастало одно в ощущениях, тем сильнее и чудовищнее становилось второе. И помимо суицидальных мыслей на фоне депрессии, Регина с новой силой подумывала об аборте. Она находилась в настолько ужасном состоянии, что сложно было представить, будто такой человек, как она в силах стать родителем. К тому же, родителем одиночкой. Да и чего греха таить, отчасти Серебренникова боялась, что родись у неё ребенок от Сережи, он станет таким же, как он. Переживёт ли она что-то подобное вновь? Вряд ли… Общаться ни с кем Регина не хотела. Кроме семьи ни на чьи-то звонки и сообщения она не отвечала. В социальные сети и вовсе не заходила, это она прекратила делать еще в первые два дня, где чуть ли не каждый второй пост был про Разумовского. Читать о том, какой ужасный Чумной Доктор, зная, кто скрывался всё это время под его маской попросту невыносимо. В компании никто не препятствовал больничному, так что даже рабочие чаты Регина продолжала игнорировать на предмет наличия сообщений. Единственный человек, чей звонок Регина ждала, это Игорь. Из всех она злилась на него больше всего, потому что он, зная её с детства, позволил себе усомниться в правдивости её слов. Он обвинял её в предательстве, но и она не в меньшей степени винила его в этом же грехе. В её глазах подобный довод казался предательством их дружбы и братско-сестринских взаимоотношений. Как он мог подумать о том, что Регина могла это всё допустить? Они ведь воспитывались чуть ли не по одним законам и правилам, отцы-тезки дружили и вместе служили. Они ведь семья, а ближе семьи нет никого. Теперь думалось, будто и не было никогда этой семьи, либо же она была в какой-то параллельной жизни, и только блеклое напоминание, точно сон, насылало какое-то призрачно-мечтательное ощущение доброй тоски по тому времени, когда они были дружны и близки. А теперь… А теперь они с Игорем не разговаривали. Она потеряла брата. Потеряла любовь. Потеряла себя. Потеряла друга. Но самое главное — потеряла веру в жизнь. Смысла за что-то цепляться и двигаться дальше не было. Хотелось перестать дышать, но уже никогда не выныривать на поверхность за спасательным вздохом.***
Иру никогда не раздражало тиканье часов. Ко многим звукам она относилась довольно спокойно, и совсем недавно поймала себя на мысли, что вслушивается в то, как работают часы на руке отца. Всегда ли они так громко работали, или это какая-то новая модель, которая оказалась излишне шумной? Спросить она не решалась, только морщила нос и старалась долго не находиться рядом. Сидеть в тишине удавалось только в собственной комнате, да и все прочие звуки, которые её раздражали, она подавляла с помощью музыки. Будь то наушники, или максимум динамик на айфоне, она погружалась в звучание музыки и старалась поддаваться этому чувству, не думая ни о чем постороннем. Но постороннее, как назло, лезло беспорядочно в голову. Ирины кошмары участились. С каждым разом картинки в её сознании обретали всё более яркие краски, которые едким пятном страха въедались в черепную коробку. Как татуировка, которую уже никак не свести и ничем не перекрыть. А она очень пыталась скрыть этот партак, лишь бы избавиться от чувства тревоги и поспать хотя бы одну ночь нормально. Однажды она так громко кричала во сне, что мама осталась с ней спать в одной кровати. Жизнь постепенно превращалась в кошмар наяву. После выходных Иру ждал новый сеанс у Рубинштейна. На минуту утром, перед занятиями, она задумалась о том, а не сказать ли отцу, чтобы подобрать ей другого психиатра, чьи сеансы наконец-то принесли бы какой-то результат. Эту мысль она не отрицала, но пока решила оставить до вечера. Все эти разговоры и практики, рекомендуемые Рубинштейном, не помогали ей от слова совсем. Учёба начала скатываться. С привычных «пятёрок» Ира опустилась на «четвёрки», а порой даже «тройки». Преподавателей она могла слышать через раз, а все остальное время уходило на то, чтобы хоть как-то концентрировать своё внимание на элементарном — записи лекций. Всё чаще она стала засыпать прямо за партой, сложив руки перед собой одна на другую. Засыпала и видела перед глазами излюбленную мягкую подушку. Мечта о нормальном сне стала слишком навязчивой, и даже на тех предметах, на которых Томаш всегда старалась быть внимательной, теперь проходили для неё в сонном состоянии. — Ир, у тебя всё нормально? — как-то после очередной пары спросила одногруппница. Ира, закинув в сумку лекционную тетрадь, сморщила нос и натянуто улыбнулась. — Конечно, а разве не видно? — Если честно, не очень. Ты видела вообще себя в зеркале? Бледная, сонная, вялая. Тебе бы к врачу. Эта забота раздражала. В таком не выспавшемся состоянии Ира чувствовала себя как оголённый нерв или натравленная собака, готовая кинуться на кого угодно, кто посмеет нарушить ее покой. И чего она лезет не в своё дело? Как будто у Томаш дома ни одного зеркала нет, и она не знает, как выглядит на самом деле. — Ага, уже бегу и падаю. Спасибо за заботу. — фыркнула раздраженно Ира и поспешила покинуть университет. Вадим как всегда ждал Иру у ворот универа. На лице красовалась привычная ухмылка, и сегодня она бесила Иру. Хотелось пихнуть его в лицо, лишь бы перестал лыбиться и молча вез ее куда надо. Сев в автомобиль, Томаш пристегнула ремень и уставилась в окно. — Я с утра надеялся, что принцесса Несмеяна исчезнет, а всё оказалось куда хуже. — пошутил Вадим, повернувшись слегка к Ире. — Просто поехали уже. — коротко ответила Томаш, скрестив руки на груди. — Чего случилось то? Тебя опять задирают те чмошники? — А что, папочка хочет пойти разобраться? — съязвила Ира, глянув наконец-то на Вадима. — Поехали уже, ничего не случилось. Вадим понял, что сейчас его шутки неуместны, это немного не то раздражение, которое он любил поддевать еще сильнее и раздражать свою жертву. Всё оказалось гораздо хуже, и потому мужчина, напевая себе тихо какую-то грустную мелодию, вырулил с территории университета. До офиса, где принимал Рубинштейн, они доехали молча. Ира поскорее вышла из машины, не став дожидаться Вадима, и бегом вошла внутрь. Здание ей не нравилось, как и не нравился кабинет, в котором принимал Рубинштейн. Абстрактные картины на стенах казались несуразными плевками краски на холст, и Ира начинала придираться к ним, мысленно называя их «издевательством над искусством». До глупости хотелось сказать Рубинштейну, что они идут проводить сеанс в Эрмитаж, где картины в тысячу раз красивее и интереснее. Но, к несчастью, приходилось терпеть излишне светлый кабинет со скромным минимализмом и водой из куллера. — Скажите, Ирина… — Ира, я не люблю, когда меня называют полным именем, я же уже говорила, — ровным тоном проговорила девушка, сидя в кресле со стаканом воды. — Ах, да… Простите. К слову, я заметил, что это не единственное, что вас раздражает, не так ли? Сегодня вы излишне нервная, у вас что-то случилось? — Случилось то, Вениамин Самуилович, что все ваши советы мне не помогают. Мне только хуже. Я подумываю отказаться от вашей помощи. Повисла короткая пауза. Губы Рубинштейна дрогнули в странной нервной ухмылке, которая тут же исчезла. Он отодвинулся от стола и начал копаться в одном из ящиков. — Значит, я вам предложу средство, которое точно поможет. — с добродушной улыбкой сказал Рубинштейн и поставил перед собой пластиковый флакон с таблетками. — Я надеялся, что мы с вами сможем побороть последствия с помощью бесед и определенных практик, но, исходя из того, что вы мне рассказали, я думаю, что придется прибегнуть к лекарствам. Ира внимательно вгляделась в флакон перед Рубинштейном. — Дайте угадаю, мой папа вам за это должен заплатить, потому что это какая-то чудодейственная импортная пилюля? — Ну что вы, Ира, это не требует дополнительной оплаты, наоборот, всё входит в оказываемые услуги. И вам не придётся покупать препарат в аптеке. Вы там его и не купите, это исключительно мой продукт. Я буду выдавать его вам в определенных дозировках, в зависимости от того, какое будет ваше состояние. Согласны? Томаш смяла пальцы, а затем неловко сунула ладони между коленей. Лекарства при лечении проблем с головой всегда ощущались как что-то из страшных рассказов или фильмов про на голову больных. Но Ире было плохо, очень плохо, и справляться самостоятельно с этим дерьмом в голове она не могла. Не было больше сил. И раз уж всё так просто звучит, почему бы ей не согласиться?.. — Хорошо, я согласна. — Отлично! — радостно всплеснул руками мужчина. — В таком случае, вам необходимо пить по таблетке неделю, а затем мы с вами встретимся и поговорим, есть ли какие-то изменения. Договорились? — Да… — Ну, прошу. Вениамин Самуилович поближе придвинул флакон с таблетками к Ире. Девушка, вцепившись пальцами в подлокотники кресла, резко встала и взяла упаковку. Таблетки внутри зашуршали, загремели, стукнувшись об пластмассовые стенки, и Ира поспешила утихомирить шум, сжав флакон плотнее в ладони. — До следующего сеанса, Ирина. — улыбнулся Рубинштейн. Ира, поджав губы, подхватила свою сумку с маленького столика и поспешила к выходу из кабинета, дернув ручку, она бросила прощальный взгляд, полный осуждения с нотками сомнения, на Рубинштейна. — До свидания. Дверь хлопнула, Ира поспешила забрать свои вещи и как можно скорее смыться из офиса. Странное липкое чувство тревоги её посетило после той самой улыбки мужчины. Почему у него была такая реакция? Гадать не перегадать, и потому Ира решила, что самое время выпить таблетку. Откупорив флакон, она достала одну капсулу и сразу же отправила ее в рот. К счастью, в машине была бутылка воды, и Ира запила таблетку. Оставалось только прислушиваться к своим ощущениям и наблюдать.***
Спать Игорь не планировал. Его настолько сильно терзали сомнения, что он сам не заметил за собой, как впал в прострацию. Для приличия поворчал на Кольцова по поводу того, что тот взял Юлю, но потом понял, что Пчёлкина слишком своенравная женщина, чтобы ее смог кто-то уговорить не лезть в это дело. Скорее Максим остался бы в Петербурге, чем она позволила себе упустить такую возможность. Ворчать, к слову, Игорю долго не пришлось, он всё прокручивал в голове прощание с Полесковой, и не мог понять, что не так. Было что-то странное в их прощании, он будто что-то слышал, но не мог понять — что именно. Такое бывает, когда думаешь о чем-то настолько сильно, что не слышишь то, что тебе говорят. Вернее, ты слышишь, но настолько не вдумываешься в сказанное, что не понимаешь смысл слов. И Гром ощущал присутствие так называемой ямы в том, что говорила ему Влада. Там, у лифта, она что-то ему сказала, но эту яму создал шум от закрывающейся кабины, а не его задумчивость и нежелание слышать собеседника. И как бы Игорь не старался по памяти прокрутить этот момент и догадаться, что же ему сказали, у него ничего не получалось. Бодрость тела покинула его спустя час пребывания в поезде, умеренный стук колес и покачивание сделали свое дело. Не хватало только колыбельной для пущего эффекта, иначе бы Игорь сомкнул глаза раньше. Разбудил его Максим, когда они уже были в Москве. Была еще ночь, перетекающая в утро, и челюсть сводило от зевков. Решено было ехать к Максиму домой и доспать еще хотя бы несколько часов, прежде чем начинать какую-то бурную деятельность. Гром против не был, к тому же его сильно манило обратно сомкнуть глаза и не думать о том, что ему предстоит сделать. В квартире у Кольцова они расположились кто куда: Юле досталась кровать Макса, сам он был вынужден спать на диване, а Грому достался старый матрас с продавленными пружинами, который, как сказал Макс, он уже полгода не может вынести на мусорку. Игорю не привыкать, к тому же, дома у него тоже всего лишь матрас на поддонах, разницы практически никакой, только пружины слишком ощутимо впиваются к ребра. Но даже это не страшно, скинул куртку, так и остался в одежде спать, устроившись на небольшой диванной подушке из грубой оббивки. Жаловаться ему не приходилось. Окончательно Игорь проснулся часам к девяти. Юля и Макс ещё спали, видимо избалованные поздними подъемами, а Игорь, прикрыв дверь в комнату, занял кухню. Надо было позвонить Владе, сказать, что он добрался и всё с ним хорошо. Найдя в контактах номер Влады, он нажал вызов и подошел к окну, уперевшись к холодное стекло лбом. — Алло, — проговорил тихо Игорь на закончившиеся гудки. — Привет, Игореш. Ну как добрался? Игорь прикрыл глаза, испытав терзания от того, как нежно звучал голос любимого человека по ту сторону звонка. — Всё в порядке, как ты? Уже на работе? — Я… Нормально. Немного опоздала сегодня, но ничего, все хорошо. Что-то было не так в том, что говорила Полескова. Вернее, в том, о чем она умалчивала. Это было понятно еще из того, как звучал ее голос, да и к тому же эти паузы между словами наталкивали Игоря на сомнения. Наверняка что-то случилось. — Точно? — Игорь дал шанс Владе рассказать всё, как есть. — Конечно, да, не переживай. — успокоила майора девушка. — Тебя, наверное, уже тоже делами закидали? — Ну… Можно и так сказать. Буду выяснять подробности. — Тогда удачи тебе и сил, а мне… Пора. Обязательно набери мне вечером. — Хорошо, я постараюсь. — Целую. Целую. Игорь провел пальцем по маленькому дисплею телефона и тяжело вздохнул. Лучше бы она его действительно перед работой поцеловала, а не прощалась так по телефону. Нахмурившись, Игорь вгляделся во двор дома и припаркованные островками машины. Чем быстрее он уладит здесь дела, тем быстрее вернется в Петербург. Нельзя откладывать всё в долгий ящик, нужно начинать активные поиски.
