Моя любовь к тебе № 5102

      Холодная и темная темница, преисподняя ада, куда отправляют всех, кто не понравился. Вот она, настоящая жизнь наша и удел наш людской.       Я сижу и гнию, живя, и свет, проникающий ко мне через небольшие окошки, даёт понять, сколько мне осталось тут, раны мои от боёв в этой жизни кровоточат. Но сделаны они не врагами моими, а друзьями. Людьми, в чьи руки я вверил себя, людьми, в чьи руки я доверил мечи для охраны моей плоти, людьми, в чьи руки вверил слово, чтобы защищали мою душу. Они предатели, что гуляют сейчас на свободе, не имея памяти обо мне.       А враги мои смотрят с презрением и жалостью на меня, знают, что недолго мне осталось на этом свете. Не трогают меня больше, не заставляют встать, ничего больше им от меня не нужно, они ждут, когда скончаюсь я, чтобы отправить тело моё в землю, где покоятся все, кто жил когда-то на земле.       Я поднимаю глаза и вижу тебя. Ты в белом, как ангел, локоны твои светлые и глаза ясные, как и твоя душа. Ты словно ребенок, что заблудился в этом аду средь палачей и предателей. Что же забыла ты тут? Что привело тебя сюда? Вопрос этот занимает мою голову уже несколько ночей. И находит ответ лишь тогда, когда ты приходишь ко мне, осматриваешься и что-то пишешь своей рукой на темной бумаге. Глаза твои полны печали, и горе, что в них застыло, вот-вот вырвется наружу. Я хочу протянуть руку к тебе и вытереть слезы твои, успокоить душу твою, но не могу, сломаны они у меня, не могу я ничего, кроме как сидеть и смотреть на мир и на жизнь, что ходит вокруг каждого пленника здесь. Тут неподалеку и смерть ошибается и ведёт с жизнью неравный бой. Но тут, в пределах этой камеры и в пределах других камер, смерть выигрывает, и жизнь отступает на поверхность. Там, где ей легче всего дышится. Закрываю глаза, когда рука твоя ложится на мои веки, ибо я не в силах сопротивляться тебе, я хочу, чтобы унесла ты меня далеко-далеко, туда, где покой, туда, где будут мои товарищи и друзья, туда, где жива ещё моя любовь…       У каждого сидящего тут свой собственный ад, в котором он сам варится. Никто не может причинить человеку такую боль, какую он сам себе причиняет мыслями и душевными терзаниями. У каждого свой ад, каждый сидит в своей камере, пожираемый своим страхом смерти. А та всё чувствует, всё знает и не торопится забирать души наши, смеётся над нами.       Я чувствую твои прикосновения рук, они словно касание бабочки, легкие и успокаивающие. Может я и правда умер уже да в раю на том свете теперь нахожусь. Хотя нет, боль жжёт руки и ноги, когда ты осматриваешь их. Я теряю сознание и окунаюсь в тьму, с которой граничил последние пару дней.       Номер мой, 5102, выведен в карте. Присвоили мне его, когда приехал сюда я пленником, на этой земле я чужой да и на своей останусь чужим. Лежу я и брежу. Ты приносишь мне немного воды, но легче не становится, и ты говоришь, что осталось мне немного, несколько дней. А мне всё равно.       Я встречаю тебя в пятый раз и знаю, что он последний, жар спал у меня, а рук я не чувствую, значит, плохо дело. Я смотрю на тебя, ты — на меня. Я много знаю и всё же рисую в голове своей образ твой, не понимая зачем он мне.       Ты наклоняешься и целуешь меня сначала в губы, а потом и в лоб, и теперь я покойник наяву. До скорой встречи в следующей жизни…       Мы встретились в тридцать восьмом, в переулке, я писал стихи, а ты была моим единственным слушателем, вновь повстречались мы с тобой уже перед смертью моей в сорок восьмом. Меня за те стихи, что я читал тебе, и приговорили, жалко, больше не увижу тебя. А единственным твоим воспоминанием обо мне будет наш с тобой первый и последний поцелуй в камере, в лагере, где-то под Москвой.