Тамаэ
И мы с Юта начали знакомиться заново. Мне всегда было трудно избавиться от своего «первого впечатления»: оно ещё никогда не подводило меня — но в этот раз, я, кажется, действительно ошиблась. Стоило только взглянуть на всё немного иначе, не с моего любимого предвзятого угла, и всё понемногу стало проясняться. Он не был раздражающим, просто слишком разговорчивым и любопытным, даже в том, в чём любопытствовать ему не стоило.* * *
— Я закончил! — счастливый восклик раздался так неожиданно, что я дёрнулась на месте, теряя нужную комбинацию клавиш. — Представляешь, Тамаэ-сан, всё! Мне отчего-то всегда хотелось закатить глаза на то, как ярко, искренне радуется парень простым вещам. Божечки, кажется, я просто медленно превращаюсь в Маруде-сан, что постоянно скрывает свои эмоции за возрастным ворчанием и косыми взглядами. Разглядывая своё отражение в мониторе, я с облегчением отметила, что мои глаза ещё были также широко распахнуты, как и прежде, не превратились в сварливые щёлочки. В попытках избавиться от ужасающей мысли открытия в себе схожести с дядюшкой, я встряхнула головой и самым мягким тоном, на который была способна ответила: — Отлично, передай проект отчета мне. То, как трепетно скреплял Юта результаты своих трудов маленькой скрепкой, не могло не вызвать у меня улыбки: хотела бы снова почувствовать этот радостный трепет новичка от удовлетворённости своей работой вместо скупой удовлетворённости тем, что одной проблемой стало меньше. — Спасибо, — принимая стопку ещё тёплой от печати бумаги, я добавила уже привычное: — рабочий день закончился, Ясудо-сан, не смею вас больше задерживать. Положив его проект сверху стопки, что душным бельмом на глазу лежала посредине моего стола, я вернула своё внимание к монитору компьютера. Мысль была потеряна, нужно было пару раз перечитать абзац, чтобы вспомнить то самое подходящее слово, что кажется вот уже вертелось на кончике языка, но всё никак не хотело ясно проявляться в моём мозгу. «Миротворчество, что являлась основополагающей идеей при создании Комитета, и в настоящее время является... — в мыслях прочитывая текст вступительной речи директора, я нахмурилась от такого явного повторения, что резало слух. — Нет-нет! Это ужасно: являлось идеей и является в настоящее время! — хотелось самой себе дать подзатыльник, но вместо этого я мучала свой несчастный маникюр, покусывая покрытие ногтя большого пальца зубами. — Давай, Маэ, это очень простая мысль: комитет и в настоящее время выполняет роль миротворческой организации, а не анти-гульей, как Управление — нужно только расписать её витиеватыми словами!» Недовольно отводя глаза от экрана, я с удивлением обнаружила Юта, что всё ещё стоял у другого края стола, передо мной. «Я превращаюсь в дядюшку!» — с ужасом подумала я, а спросила: — Ты чего здесь делаешь, поздно же уже? От собственной растерянности, я не заметила, как сама же отошла от формальной стиля речи, тыкая парню. — Жду, когда вы проверите мой проект, помощник-сан, — от него не скрылась моя ошибка, и он тут же ей воспользовался, в насмешку отвечая непривычно официально. Я не злилась, сама виновата. — Я проверю, но позже, — ему приходилось объяснять даже простые вещи, что даже для меня, когда я была новичком, доходили сами собой: если начальство отпускает, надо бежать, да так быстро, чтобы волосы назад развивались. — Оставлю его на твоём столе, с утра посмотришь. Ясудо нахмурился, он делал так всегда, когда что-то не понимал. Я могла сказать только спасибо его живой и постоянной мимике, что позволяла быстро понять мысли парня, стоило только пару раз за ним повнимательнее проследить и изучить её. — Ты не идёшь? Теперь его удивление было для меня легко объяснимым: сегодня был первый день, после моего выхода, когда я задерживалась на работе. Обычно, мы уходили вовремя, вместе покидали кабинет, который я пока ещё с наслаждением ребёнка, что получил новую игрушку, закрывала на ключ, а потом демонстративно несла этот ключ на проходную, не забывая упомянуть, что ключ этот от кабинета «Помощника Огавы». — Нет, я ещё поработаю, — переваливаясь на стуле из стороны в сторону, я взялась обеими руками за рёбра, что теперь прощупывались куда сильнее, чтобы немного размять спину. «Не стращай меня этой позой сахарницы!» — вспомнилась недавняя реплика директора, что выдал он, увидев меня в подобной скручивании. — Я с тобой! — Это может быть надолго, поэтому... Его повернувшаяся спина была мне ответом: Юта вернулся на своё место. Я уже молча наблюдала за тем, как парень усаживается в кресло, вытягивает свои длинные ноги под столом, тянется руками к шеи и расстегает пару пуговиц невысокого, но тугого воротника рубашки, что хоть и была пошита в простом классическом стиле, но эмблема именитого бренда на нагрудном кармане говорила сама за себя. Мне было больно смотреть, как он сминает идеально выглаженную плотную ткань, закатывая рукава, хоть и хуже от этого выглядеть она не стала, просто по-другому, свободнее. Заставить его делать что-то против своей же воли у меня не было не сил, не времени: я сдалась. — Раз тебе спешить некуда, Тамаэ-сан, и тебя дома никто не ждёт, — наклоняясь вниз, чтобы включить компьютер, проговорил Юта и добавил: — давай поработаем ещё. Пришлось выпрямиться, чтобы посмотреть в лицо этому умнику, что опять так невзначай лез на запрещённую сторону, что называлось «личной жизнью Огава Тамаэ». — Хотите поработать, Ясудо-сан? — непроизвольная усмешка сорвалась с губ, когда наши взгляды пересеклись. — Отлично, тогда сейчас вы зайдёте в свою сетевую папку и обнаружите там ещё несколько заданий из аналитического отдела Министерства. Я прикрыла глаза, затаившись в ожидании реакции парня на те «несколько» заданий, что я архивом отправила в его именную папку лёгким движением мыши. — Несколько?! — не сдерживаясь, воскликнул Юта. — Их десять, Тамаэ! — Что-то не так? — довольную улыбку скрываться было тяжело, но я справлялась, только вот всё равно отчего-то ляпнула: — Вы правильно заметили, Ясудо-сан: спешить мне некуда, дома меня никто не ждёт. Иногда я бываю мелочна.* * *
К концу второй недели я привыкла к его постоянному присутствию в этом небольшом месте, что теперь больше походило на наш кабинет, к тому, что с утра мы начинали день с кофе, когда скрестив ноги и уложив на них пару листиков, я, держа чашку с драгоценным напитком в одной руке, ручкой, что держала в другой, черкала быстрые и размашистые исправления в его трудах. Он внимательно наблюдал, слушал и потом молча переделывал. Ясудо никогда не жаловался, не указывал на мою излишнюю придирчивость, что не могло не подкупать. Он был серьёзен и ответственен, спокойно воспринимал критику и никогда не допускал одной и той же ошибки. Вообще, Ясудо Юта был хорошо во всём, что касалось работы, и невозможен, когда заканчивались установленные регламентом Комитета трудовые часы.* * *
С самого утра у меня не было настроения: проснулась я от ноющего чувства в руке. В течение коротких тридцати минут, за которые я успела не только принять душ, но и высушить волосы, неприятные подёргивая в плече переросли в настоящую боль. Я с опаской подошла к шкафу, но времени оставалось на сборы немного, нужно было уже выходить. Самое отвратное, что боль эта была не в месте наружных швов, она исходила изнутри. Пытаясь натянуть одной рукой свободную шёлковую блузку, я по привычке повела плечами, чтобы поправить ворот и в глазах на секунду потемнело. Меня согнуло от чудовищной ломоты. Казалось, что трещит сама кость. Смахивая дорожки слёз, что образовались по уголкам глаз, я залпом осушила стакан воды, запивая сразу три маленькие пилюли. Они застряли где-то посредине горла и отказывались проваливаться в пищевод, но это неприятное жжение в горле не шло ни в какое сравнение, с тем, что я буквально ощущала, слышала как рвутся мои сухожилия. Ехать в таком состоянии на общественном транспорте я не могла: пришлось вызвать такси. Дорога была, как в тумане, картинка перед глазами периодически плыла. Я сжимала предплечье, растирала его, массировала, но всё было бесполезно: обезболивающие подействует только через полчаса. — Чёрт! — выругалась я сквозь зубы, почувствовав очередной прострел в локте. «Не двигайся, будет только больнее...» — ядовитый шёпот воспоминаний, пронизанных приторной заботой, пробирался сквозь боль. Я резко схватилась за ручку дверцы машины, от чего водитель странно покосился меня. Мне нужен был воздух, всего глоток, чтобы просто избавиться от запаха собственного парфюма, что тошнотворно застрял в носу. — Остановите здесь, — чуть ли не прокричала я, обращаясь к водителю. — Сейчас! Прикладывая пальцы к вискам, я чувствовала, как под кожей лихорадочно бьются вены. Это было ненормально. Этого не должно было быть. На подкашивающихся ногах я добрела до ближайшей колоны парадного входа и опёрлась об неё, поочерёдно прикладывая к холодной поверхности мрамора то лоб, то щёки, ловя кратковременные касания облегчения. «Я в порядке, слышишь! — упорно твердила я. — Я жива и я в порядке!» Я обладала удивительным даром: создавать красивые, удобные для себя иллюзии и прятаться за ними от очевиднейшей реальности.* * *
— Ты хорошо себя чувствуешь, Тамаэ-сан? Я ожидала этого вопроса ещё с утра, когда при встрече Юта подозрительно покосился на меня, но теперь, когда моя мантра и обезболивающие подействовали, и боль действительно отступила, я почему-то удивилась этому вопросу. — Я в полном порядке, — коротко ответила я и потянулась к тарелке с зеленью, что стояла посреди столика. Безвкусный рис и рыба, приготовленная на пару, были не тем, что мне бы хотелось съесть на обед: я бы с большим удовольствием заказала чашку своего любимого острого супа с морепродуктами, — но врач настаивал на соблюдении диеты. «Вы не должны пропускать приёмы таблеток, Огава-сан, — утром, в процессе того, как ко мне постепенно возвращалась возможность свободно дышать, в голове всплывали нравоучительные речи врача. — Пропустите хотя бы один, вам сразу станет хуже!» И только после этого я вспомнила, что вчера вечером, увлечённая просмотром очередной серии неожиданно полюбившейся мыльной оперы, я забыла выпить таблетки, засыпая с пультом в руке. Всё-таки себя обманывать у меня получалось лучше всего. — Уверена? — заталкивая в себя, как в бездонную бочку, остатки свежеприготовленного стейка, недоверчиво переспросил парень. Палочки, зажатые меж пальцев, так и подмывали к тому, чтобы их воткнули в эти прищуренные круглые глаза, смотрящие прямо в тебя, но это было бы крайне жестоко, поэтому я просто бросила салатный лист, что был в них, на очередной кусок мяса, за которым тянулся Юта. — Ешь! — строго бросила я. — Займи свой рот и не задавай глупых вопросов. Мне же есть перехотелось вовсе. Сделав глоток воды, я почувствовала, как телефон в кармане брюк завибрировал. Это было либо сообщение, либо простое напоминание из заметок, которыми я частенько в последнее время пользовалась. «Выпей таблетки, бака!» — я права: это было напоминание. Хотела уже потянуться к сумке, в которой теперь целый отдельный карман был посвящён не косметике, а полиэтиленовому пакетику с комплементарной застёжкой, полный разноцветных пилюлек, но вспомнила, что оставила её в кабинете, взяв на обед с собой только мобильный телефон. Нужно было возвращаться, тем более, что за окном, рядом с которым мы заняли столик, заметно потемнело: будет дождь. — Кажется, скоро вольёт, — подтвердил мои мысли Юта. Действительно, небо за каких-то полчаса заволокло тяжёлыми серыми тучами, полными грязной дождевой водой, которая в этот период времени всегда была особенно холодной и въедливой в одежду. — Да... — протянула я, смотря на то, как из стороны в сторону живо качается одинокое дерево, высаженное на тротуаре, как беспощадный ветер срывает с него набившиеся почки. — Поэтому ешь быстрее, успеем вернуться до дождя. Юта, кажется, не разделял моей предливневой хандры и весело отозвался: — Да ладно тебе, Тамаэ-сан, разве это не приятно: пробежаться под весенним дождём после вкусного обеда? Возможно, это было бы и весело, только вот бежать я не могла, и мокнуть не хотела: придётся менять повязку, а отдирать пластырь вместе с кожей раньше вечера я точно не планировала. — Я уже стара для таких вещей, Ясудо-сан, — улыбаясь уголками губ, ответила я. — Не вижу ничего весёлого в том, чтобы видеть в зеркале отражение мокрой выдры вместо своего милого личика. Я всегда срывалась в глупый каламбур, когда нервничала, когда хотела поскорее перейти на другую тему, и, кажется, Юта это заметил, как и я заметила его мимические особенности. — А если серьёзно? Этот вопрос прозвучал иначе, как-то по-взрослому, что редко отмечалось за Ютой, поэтому и ответить мне ему захотелось по-взрослому, честно. — А если серьёзно, Ясудо-сан, — откидываясь на мягкую спинку стула, начала я: — пару месяцев назад я попала в аварию, и теперь моя детская мечтать стать прима-балериной разрушена навсегда. Ну или не совсем по-взрослому и не совсем честно. Не дожидаясь других вопросов, я поднялась с места и направилась к стойке администратора, оплатить счёт: роль наставника была не только изнуряющей, но и ещё финансово затратной. Если бы не очередное повышение классного чина в прошлом месяце и соответствующая этому небольшая прибавка к зарплате, я бы расстроилась ещё сильнее, когда милая девушка-администратор указала мне на маленький монитор с кодом для оплаты. У выхода меня уже ждал Юта. Открывая передо мной дверь ресторана, парень пропустил меня вперёд. У него было много минусом, но был и один большой плюс — это его манеры, которыми он не мог меня не радовать. Всегда шёл исключительно с левой стороны от меня, в лифт заходил первым, а выходил сразу после меня, всегда держал дистанцию в пару лестничных ступеней, следуя за мной. Удивительно, что когда-то обыденность теперь является такой редкой приятностью, что заставляет умилённо улыбаться каждый раз. — Кажется, не успели, — с неким расстройством заключил Юта, остановившись слева, за спиной. Начался дождь. — Жалко, — вытягивая руку вперёд, из-под козырька, я моментально ощутила, как она покрывается холодной влагой дождя. — Это моя любимая рубашка... Этот вид дождя был самым неприятным. Рвущийся ветром во все стороны, проливной, поглощающий тебя всего и сразу, делающий тебя промокшим с головы до пят в один миг. Ужасный дождь, что так часто бывает в это время года. Но, другого выбора не было, нужно было возвращаться. Я уже сделала шаг из-под козырька, ощутила холодное прикосновение воды на щиколотке, но меня неожиданно дёрнуло назад. На секунду, я ощутила себя ребёнком, которого мама со спины кутает в тёплый и мягкий полотенец, вместе с головой, и это ощущение только усиливалось: меня, как ребёнка, оторвали с земли, обхватывая крепкой рукой за талию, и прижали к себе. Только вот, полотенце это не пахло моим детским ромашковым шампунем, а било в нос терпким ароматом мужского парфюма. Я не успела открыть рот, как откуда-то сверху раздалось предупредительное: — Не кричи, это будет выглядеть ещё страннее... И мы побежали, точнее Юта побежал, таща через безжалостный поток воды моё тело, словно манекен утопающего. Конечно, можно было бы вырваться, при этом хорошенько ударив парня под дых, но какой был в этом смысл, если действие уже было совершено, а плотная ткань пиджака спасала от дождя? В эту минуту, что он потратил на то, чтобы перебежать дорогу, разделяющую здание Комитета и маленький ресторанчик, открытый напротив него месяц назад, я думала только о том странном чувстве, что было во мне в эту самую минуту. И чувством этим была пустота. Я могла громко вздыхать, скрежетать зубами и вспоминать различные ругательства, изображая возмущение, но на самом деле была лишь только эмоциональная пустота: оно навсегда лишило меня возможности испытывать волнение, выгрызла вместе с куском моей плоти способность удивляться и поражаться. Ничто больше не могло меня поразить. Ощущая почву под ногами, я с облегчение выдохнула. Напротив меня, совсем рядом стоял полностью мокрый Юта. С его теперь уже повисших прядей, прилипших ко лбу, скатывались крупные капли воды и падали прямо на покрасневшее от бега лицо. Ругаться было уже поздно, поэтому своё негодование я могла выразить лишь тем, что, топнув ногой, развернуться и стремительно войти в холл здания. Многие несчастные, попавшие под дождь, также с радостными лицами вбегали в здание, укрываясь от дождя и холода. Не различая лица, я приветственно кивала в ответ каждому, кто попадался на этом коротком пути до лифта, пока мой ученик покорно и молча следовал за мной по пятам. — Какого чёрта, Юта? — нажав кнопку вызова, прохрипела я: от холода голос садился быстрее. — Я думала, что ты разумнее, Ясудо-сан. Себя не жалеешь, пожалел бы свою рубашку, она стоит, наверное, как моё месячное жалование. Я чувствовала, как мои щёки начинают покрываться красными пятнами от представления того, как вся эта картина выглядела со стороны. Нет, очередную порцию сплетен, что с трудом, но доносились и до моего уха, я переживу, просто, ловить на себе косые взгляды незнакомцев всю следующую неделю не хотелось, а придётся. Не давая Юта в этот раз продемонстрировать свои манеры, я первой зашла в пустую кабину лифта. — Во-первых, запомни раз и навсегда, — снова заговорила я, когда дверцы сомкнулись, и мы тронулись вверх, — границы! Если ты хочешь работать здесь, ты должен понять, что всему есть свои границы, — я внимательно наблюдала за тем, как бежит циферблат, чтобы кабина неожиданно не остановилась, и мои слова не донеслись до чужих ушей. — Возможно, тебе повезёт, и вы с Куроива-сан сможете сработаться, как сделали это мы с директором, возможно, со временем между вами установятся близкие и доверительные отношения, но даже в том случае, ты никогда не должен переходить границы, — я не злилась на него, просто пыталась предостеречь от неизбежной, с его поведением, ошибки. — Моё снисходительное отношение к тебе и твоим выходкам связано исключительном с тем, что у меня есть младший брат, из-за которого у меня обостренно чувство сестринской любви, а вот Куроива-сан терпеть этого не будет, — я должна была давно это сказать, как я этого не поняла. — Я не ругаю тебя, Ясудо-сан, я просто хочу, чтобы ты понял, что твоя работа будет заключаться не только в том, чтобы правильно напечатать пару бумажек, на тебе будет лежать большая ответственность, и если ты не готов к ней, лучше уйти сейчас. — Огава-сан, я правда... Кабина лифта замерла, и я перебила парня: — Поговорим в кабинете! Помню, как в детстве, после прочтения серии известных каждому книг о мальчике в круглых очках и со шрамом на лбу, я печалилась не столько тому, что мне никогда не удастся прокатиться на красном паровозе, сварить свою собственную Амортенция или полетать на метле за маленьким золотым демонёнком-снитчем, невозможность трансгрессировать — вот, что действительно огорчало меня. «Нацеленность: нужно чётко представить место прибытия, — вспоминала я описание этого простого, но в тоже время такого сложного магического действия, и тут же представила свой уютный, тёплый кабинетик с уже заставленными полками разноцветными папками-нарядами. — Настойчивость: сконцентрироваться на желании туда попасть, — ох, с этим точно проблем не было: желание моё было слишком велико. Его застывшее на миг лицо, глаза, что сначала округлились, а потом стали хмуриться, подтягивая красные нитки вверх, сжатые в тонкую полоску бледные губы и широко расправленные плечи — всё это порождало во мне дикое желание испариться. — Неспешность: без суеты, спокойно крутануться на месте, мысленно нащупывая путь в ничто, переносясь в запланированную точку, — я бы крутанулась на месте, но это было бы всё равно бесполезным, поэтому я спокойно сделала шаг назад, нащупывая носом ботинка путь в глубь лифта, и перенеслась в запланированную точку — уступила место Джузо. — Ты ни чёрта не волшебник, Маэ...» Обидно, что ещё одна детская мечта была разрушена, но не настолько, как дурацкие картины прошлого, порождающие внутри трепетное смятение. «Здравствуйте, Сузуя-сан» — тогда ещё уважительно говорила я и склоняла голову в поклоне. — Здравствуйте, Сузуя-сан, — теперь это было лишь дежурное, короткое приветствие. Как бы мне хотелось, чтобы он и сейчас вёл себя также, как в нашу первую встречу, чтобы не удостоил меня и кивком головы, чтобы я также сильно разозлилась на него за это, называла наглецом в мыслях, очередным заносчивым типом, и чтобы бы этот тон, с которыми я обругивала его, называя мерзавцем, подонком, был тем же холодным тоном незнакомца, а не надрывным хрипом обиженной женщины. Но я не была волшебником, а Джузо совершенно не желал улавливать ледяных волн моего раздражённого настроения, поэтому он склонил голову в долгом, медленном и почтительном поклоне. Как же было хорошо, когда я могла с лёгкостью игнорировать его присутствие, делать вид, что его вовсе и не существует, что он не стоит от меня в одном шаге, что не слышу его тихого: — Здравствуй. Я мучалась, но только от того, что сама не понимала, чего хочу больше, чтобы он не смотрел на меня в отражении дверей лифта, молчал, даже не дышал, не подавал никаких признаков жизни, или же схватить его за руку, развернуть к себе и, тряся за лацканы расстёгнутого пиджака, кричать, требовать слов, объяснений тому, зачем? Зачем, мы возводим эти бесполезные стены из пустоты непринятия, что разрушаются волей самой Судьбы в один миг, как только пересекаются наши взгляды? «Секунду, я дам тебе ещё одну секунду... — с надеждой шептал голос в голове, — скажи хоть что-нибудь, и я снова пойду за тобой!» Но он молчал, когда прошло и две, и три секунды. Я считала, сбивалась из-за тяжёлого, дрожащего дыхания, что с характерным для замерзания треском зубов, раздавалось за моей спиной. «Идиот! — недовольно выругалась я, кинув косой взгляд на Юта, который обхватив себя руками, подрагивал из-за насквозь мокрой рубашки. — Заболеет же, а дядюшка ругать будет меня, что не сберегла будущее нации!» — Огава-сан, нам нужно пого... «Секунда прошла, Тамаэ! — строго проговорила гордость. — Прошла...» — У вас что-то срочное, генерал? — переводя взгляд на отражение мужчины в дверях лифта, перебила я его своим вопросом. — Нет? Хорошо, я зайду к вам позже. Я врала. Я не сделаю этого: всегда послушно шла за тобой, откликалась на каждое твоё слово, внимала ему, в жизнью свою легко впустила, в сердце, и к чему это привело? Нет, я больше никогда не пойду за тобой, слушать не буду: теперь твоя очередь ждать моего призыва. — Хорошо дня, Сузуя-сан! — выходя из лифта, спокойно попрощалась я, игнорируя неприятное скуление внутри своей груди. Сила нити была неопределима: сжавшись в ту ночь всего на один миг в невозможной близости наших объятий, теперь она с трудом и нежеланием растягивалась нашими рассудками, что так сильно пытались убежать друг от друга.* * *
Парень послушно прошёл первым в кабинет, также послушно он уселся на диван, укутываясь в свой же пиджак. Я обнаружила его всё ещё накинутым на свои плечи, когда открывала дверь, и тут же резким подёргиванием плеч скинула с себя, буквально швыряя его в Юта. — Не думал, что ты так сильно разозлишься, — тихо отозвался парень, принимая из мои рук чашку горячего кофе. Я бы сделала чай или просто налила горячей воды, но не первым, не вторым я не располагала, поэтому приходилось обходиться те, что имели. — У тебя аж красные пятна на лице. Упоминание об особенности моего организма реагировать на эмоциональные переживания, выдавая их окружающим, меня не удивило. Знала я также и то, что совсем скоро эти пятна медленно переползут на шею, покрывая и её неприятным красным окрасом. Юта ошибался: я злилась не из-за него — однако, знать ему об этом не стоило. — Не важно, никогда так больше не делай, понял? Это ужасно унизительно! — сердито прохрипела я, голос садился всё больше и с каждым звуком звучал всё ниже. Складывая руки на груди, я посмотрела на него сверху вниз, пока он сидел, я наконец-то могла почувствовать себя на его месте. Я возвышалась над парнем и с хмурым прищуром дядюшки смотря на его мокрые волосы. — Если тебя больше возмущает не то, что я сделал, а как я это сделал, хорошо... — смотря на меня снизу вверх, таким же неожиданно низким голосом ответил парень. — В следующий раз, я возьму тебя на руки. У меня не было слов, просто хотелось хорошенько его треснуть, чтобы он наконец-то осознал то, где, с кем и как он разговаривает. Проводя рукой по волосам, я медленно проговорила: — Почему ты так отчаянно отказываешься принимать то, что в первую очередь, я твой наставник, руководитель, начальник, как угодно? — Сама же сказала, что бежать не можешь, — без обиды, ровным и спокойным голосом ответил он. — А это твоя любимая блузка. На его губах появилась лёгкая улыбка, а мне вот улыбаться не хотелось совсем: чувство того, что я сделала что-то не так, неправильно, зарождающееся где-то в подкорке, неожиданно раскрыло себя и всецело завладело моим вниманием.* * *
Делать вид, что я ничего не замечаю, не понимаю с каждым днём становилось всё труднее, но я не сдавалась, просто считала дни на календаре и старалась заваливать его работой настолько, что времени на разговоры и прочие глупости не хватало. Чувствовать себя героиней третьесортного страстного романа, волей небес и больной фантазии автора, попадающей из одной сложности в другую, мне совсем не хотелось. Не об этом я мечтала, не такой представляла себе жизнь. Я мечтала о размеренности, о спокойной жизни, в которой было место только для редких сердечных волнений из-за неурядиц в семье и на работе. Разве я не достаточно стараюсь? Разве я что-то делаю не так? С исключительной тупоголовостью я игнорирую все эти месяцы травмировавшие мою психику и тело воспоминания, что каждую ночь пробираются короткими, яркими кошмарами в мои сны. Каждое утро, открывая глаза и делая первый осознанный вздох, я стираю вместе с холодными каплями пота мысли о том, что душили меня этой ночью ещё сильнее, чем вчера, принимая душ, я смывая с кожи липкий запах собственной крови, с лица, губ сдираю мочалкой его поцелуи... Разве этого не достаточно? Возможно, мне просто стоит уйти? С работы, от людей уйти, запереться в старом родительском доме, поддерживая связь с внешним миром только через Такаши? Ведь целый месяц после больницы я чувствовала себя хорошо, и только стоило мне по-настоящему вернуться к жизни, как сама эта жизнь активно пытается избавиться от меня! «За что? — обессиленно спрашивала я у неба. — За что ты так со мной? Я же всё приняла, со всем смирилась, умереть была готова, если бы твоя воля была такова! — мне было обидно, что судьба была ко мне так безжалостна, что заставляла страдать вновь. — Из-за него? Что противлюсь? Но почему я должна терпеть, со всем смеряться? У меня же есть гордость...» Но ответом судьбы был букет гладиолусов, сжатый в протянутой ко мне руке Юты. — Я хотел поблагодарить вас, Огава-сан, — впервые он обращался ко мне так официально, правильно. — Директор это отрицал, но я знаю, что из-за вашей положительной рекомендации меня всё-таки приняли. «Что ты от меня хочешь?! — срываясь на крик, спрашивала я небо. — Чтобы мне снова было больно? Чтобы я сдалась?» Прикрыв на секунду глаза, я молила о том, чтобы всё это было всего лишь сном, что, когда я открою глаза, эти проклятые цветы в его руках испарятся. — Наш с вами рабочий день подошёл к концу, наставник, — с лёгкой усмешкой проговорил парень, вкладывая мне в руки букет. — Но не переживайте, уже в понедельник мы увидимся с вами, коллега. Мне бы следовало не брать их, не касаться вовсе, выбросить в ту же секунду, как жёсткие стебли оказались в моих ладонях, но я не могла поступать столь жестоко с чувствами другого человека, который ни в чём не был виноват. Он не знает. — Спасибо, Ясуда-сан, — выдавливать пришлось из себя не только улыбку, но и слова. В такие моменты мне становилось тошно от самой себя: я была безжалостна и глупа в первую очередь к себе, ставила нормы приличия выше своего душевного равновесия.... «Почему тебя всегда заботит чьё угодно благополучие, но только не твоё?» — его голос словно молния ударил в висках, в ослепительных проблесках которой я увидела ухмылку Существа. — До понедельника, — кланяясь на прощание, сказала я. Руки пробивало мелкой дрожью, отчего и букет в моих руках начал подрагивать. Я с трудом добрела до автобусной остановки, с каждой минутой становилось труднее дышать. Не чувствуя ног, я чудом забралась в подъехавший автобус и буквально упала на первое свободное место. Перед собой я видела лишь яркие соцветия гладиолусов, всё остальное вокруг меня расплывалось и тонуло в темноте, даже механический голос, что с привычным интервалом объявлял остановки. Его заглушал, другой более холодный и жестокий рык, что прорвался в сознание. Я прикрыла глаза, надеясь, что отсутствие цветов, позволит быстрее справится с этим наваждением. «Мы могли бы быть вместе всю жизнь, возможно, даже были бы счастливы» — он хранил молчание все эти месяцы, и, кажется, был взбешён этим, не собирался умолкать. Мне хотелось заткнуть уши руками, но я знала, что это было бесполезно. Увы, я могла сбежать от него в ночном лесу, но вот в своей голове убежать от него не получится. «Так, почему же так несправедлива судьба?» — голос срывался на крик, почувствовав мою слабость перед ним, мою неспособность противостоять собственным галлюцинациям, он упивался своей волей. «Твоя ненависть мне приятнее..» — шептал он, словно чувствовал то, что я сейчас чувствовала к нему, словно голос был живой, мог понять то, что творилось в моём сердце, пока разум был под чужой властью. «И мне стало невыносимо больно, Маэ... — мне было противно от того, как он называл меня по имени. — Тамаэ! «Моя милая Маэ...» — настолько противно, что и имя моё мне стало тоже противно... — Тамаэ! «Я дам тебе десять минут, Маэ» — я бы хотела прокричать, заставить его перестать произносить этот набор звуком, от которых внутри всё сворачивалось в невообразимую мерзкую кашу. — Огава-сан! Громкое, требовательное и злое обращение прорвалось сквозь протяжный вой звериного рыка, но тут же потухло. Всё вокруг потухло, наступила полная тишина. Я больше ничего не слышала. Что-то холодное и мягкое коснулась моего лица, легко, словно снежинка, упавшая на скулу, а потом этот холод усилился: ладонь полностью легла на мою щеку, покрывая горячую кожу. Мне не нужно было открывать глаз, чтобы видеть того, кто касался меня, хватало того, что голос ушёл, что его прогнали, за это одно я была благодарна. И выражая эту благодарность, я чуть нагнула голову, крепче прижимаясь щекой к руке, ощущая, как материя нитей, вшитых в его кожу, трётся об мою. Хотелось вдавить ладонь в себя, чтобы этот холод пробрался под кожу, впился в мой раскалённый рассудок и остудил его, но это было невозможно. — Вставай, Тамаэ, — уже тише проговорил он. — Сейчас наша остановка... Пришлось послушаться, открыть глаза, чтобы обнаружить встревоженное лицо Джузо совсем рядом. Его расширенные зрачки беспокойно бегали из стороны в сторону, осматривая меня, а потом замерли в том месте, где его рука касалась моей щеки: я, отпуская стебли цветов, потянулась к нему. — Знаешь, как сильно меня злит то, что без тебя я бессильна? — накрывая своей ладонью его, прошептала я. — Даже в моей голове, в моих мыслях, только ты можешь справиться с ним, и это жутко меня бесит. Я не хочу нуждаться в тебе так сильно, Джузо! — Я знаю, — коротко ответил он и, поднимаясь с места, потянул меня за собой. Букет скатился с моих колен, падая под ноги. Я с каким-то непонятным облегчением смотрела на то, как безжалостно и легко Сузуя наступает на него, размазывая толстой подошвой своего ботинка нежные цветки о пол, а вместе с ними и мою гордость, истерично визжащую от того, что ей вновь отдали роль второго плана.