Жарко

Жарко. Касания обжигают кожу раскаленной до бела сталью. Пот серебристой россыпью звезд обтянул молодую кожу. Ей не скрыться за ночью темных одежд. А тело, такое гибкое, подобно речному ужу на углях, извивается и дрожит. Это хрупкое существо изнывает всем естеством у него на руках, умоляя одними губами. То ли о смерти шепчет она, то ли о милости. Ни слова не разобрать. Он читал ее по вздохам. Дыхание щекотало нервы, сбивая ритм сердца, останавливая жизнь в его жилах. Затем вновь, случайно и невзначай, подушечки пальцев задевали в самое сердце, приводя его в ярость. Выходил из себя, обращался весь в зверя, алкая порвать страдалицу в клочья. Она лишь стонала под натиском гнева, впиваясь ногтями в покатые плечи, потом опадала. Изнеможенно. И замертво. - Тшш… - словно змей-искуситель, старался умерить свой пыл. - В вас нет… ни капли почтения! – в ответ наливалась свинцом, тщетно силясь разорвать цепи соблазнов. Но он хитро сплетал своей жертве новые сети, обвивая теплее, желанней, нежнее. Этот демон не знал ни пощады, ни толики снисхождения. Он менялся в лице, обожая играть в маскарады эмоций, характеров. Шипел ей на ушко. Мелодично перестраивал фразы на искусном французском, продолжая топить и затягивать на дно непроглядного омута глубже. Это было блаженство, Рай на земле! Если бы только не сладостный яд из грехопадения. - Je vous salue, o ma mère Marie, qui, pleine de grâce… - Ах, милая моя, неужели Вы предались молитве? – надменный смех беса был больнее, чем сотня клинков. Он проникал под голую кожу иглой, отравляя и разум и плоть. – Оставьте, оставьте! К Вам не явится ангел. Не укроет белым крылом. Вы в капкане страстей, и отдались мне Сами. Оплетали продрогший стан юной девы сильнее, не давая ни вздоха, ни голоса, ни надежды. Бедняжка продолжала шептать, срываясь порою до осипшей усталости, но не переставала молиться. К горлу комом подступал изредка страх. Липкой тварью намереваясь сдавить до хруста костей, лишь бы та надломилась душою. И как бы ни падала гордость монахини, ее вера хранилась на самой груди. Трепетала тяга не к свободе, но к Богу, птицей с крыльями, что подрезали только что. Как бы тело ни ласкал разврата огонь, языками пронзая разгорячено и пламенно. Оставалась ли дева чиста и не опорочена..?