Всё, что видят мои глаза, - это смерть.

Эта война не щадит никого, все мы воюем за свободу и счастливое будущее, но перед нами только боль, страх и смерть. Каждый день гибнут наши товарищи по оружию, гражданские, родственники. Секунду назад ты видел их улыбки и слышал их голоса, но моргнешь... И вот уже перед тобой в лучшем случае холодное тело, с ужасом, застывшим в глазах, валяющееся на земле. В худшем - бесформенная масса костей и мяса, впечатанная в мостовую ногой титана или размазанная по стене, окрашивающая белый кирпич алой кровью. Все, что видят мои глаза, - это смерть; даже сейчас во сне я вижу, как гигант проглатывает мою маму, словно это был десерт после основных блюд, хищно улыбаясь и смотря в мои округлившиеся от страха глаза своим бессмысленным взглядом. Я хотел вернуться, хотел убить эту мразь, а если и не убить, то умереть. Я попытался что-то сделать, но не смог… Ханнес, не оглядываясь, вытаскивал меня из гостеприимных объятий смерти. Теперь я в разведотряде, но мои глаза все так же видят смерть, запечатлевают ее на сетчатке, потом глубоко-глубоко врезая эти кадры в долговременную память. Все, что видят мои глаза, - это смерть. Первая битва 104 корпуса против этих чудовищ, пожирающих людей, словно мы - это скот, который они так методично выращивали в течение столетий. Много товарищей погибло на моих глазах, просто сгинув в желудке гиганта. Это прозвучит ужасно, но я бы лучше увидел тысячу смертей, чем тот момент, когда Ханна, стоя на коленях и окропляя все, что осталось от Франца, слезами, делала ему искусственное дыхание. Я был опустошен, хотел уйти, но не мог; хотел не смотреть, но глаза не закрывались; хотел что-то сказать, но лишь беспомощно двигал губами, не произнося ни звука. Она была в полном раздрае, что-то бессвязно бормотала сквозь всхлипы. Мозг человека после остановки сердца работает шесть минут, но это уже не могло спасти Франца: нижняя половина его тела отсутствовала, да и прошло уже больше шести минут… Ханна словно не замечала этого: продолжала вдувать ему воздух в сжавшиеся легкие, касаясь синюшных губ своими, теплыми, и оставляя дорожки из слез на безжизненном лице. Все, что видят мои глаза, - это смерть. Битва закончена, повсюду трупы, вонь и запах крови, от чего тело и душу выворачивает наизнанку. У всех, кто остался в живых, такой же пустой взгляд, как и у тех, чьи имена они вписывают на листок бумаги. Я искал Марко, надеясь, что он жив, но моя надежда выпала из рук и разбилась на множество осколков о брусчатку мостовой. Если бы не пустой взгляд и пятна крови вокруг, можно было подумать, что он жив, так как его тело привалилось к стене дома, а голова была опущена, словно он очень устал и хотел отдохнуть. В этот момент я умер вместе с ним. Трудно поверить, что он больше не улыбнется, не упрекнет меня за излишнюю несдержанность и не подбодрит, когда я запутаюсь в поисках верного пути. Никто меня больше не поддержит… Подошедшая девушка что-то спрашивала, но я лишь видел, как двигаются ее губы - и не слышал. Перед глазами все еще был образ трупа моего лучшего друга. Все, что видят мои глаза, - это смерть. Я давно привык к этому: мои сердце и душа окаменели, чтобы не разорваться от боли и скорби по погибшим товарищам. Просто все записывается на сетчатку глаза, а дальше импульс по нервной сети идет в мозг и формирует воспоминание. На улыбчивое, задумчивое или угрюмое лицо накладывается маска смерти: остекленевшие глаза, раскрывшийся рот, неестественно выгнутое тело и, в довесок к этому - ощущение смерти, ощущение могильного холода, которое будет преследовать меня до конца моих дней. Порой складывается впечатление, что это мой рок - видеть смерть товарищей, и я дойду до конца этой гребанной войны, но дойду по трупам… Трупам простых граждан нашего маленького мирка, спрятанного за стенами, и мёртвым телам моих товарищей. Я бессердечен и холоден, но по-другому не выживешь в этом грязном, залитом нашей кровью мире. Иначе тебя размажут твои же чувства, придавят к мостовой, лишая возможности сдвинуться с места, и титану лишь останется наступить на тебя. И от личности с каким-нибудь звучным именем и высоким званием останется лишь кровавая лужа. Перед смертью все равны. Мне тоже было больно и паршиво, когда то и дело грудь разрывало от чувства печали и беспомощности перед старухой с косой. Теперь у меня нет чувств, меня не пугает смерть; видя, как титаны пожирают обычных граждан, как они разрывают их напополам и погружают в свой зловонный рот, облизываясь, я ничего не чувствую - мне лишь хочется стереть эти мерзкие улыбки с их уродливых лиц навсегда. Смерть моих товарищей по оружию, их тела и безжизненные молчаливые лица - хотя я видел это каждый раз, и мое сердце болезненно билось, разгоняя по венам боль, раскаяние и безысходность, разум оставался чист. И я придумывал тысячу способов, как нашинковать тупые куски мяса. Чтобы они почувствовали мои утрату и ненависть. Все, что видят наши глаза, - это смерть, и неизвестно, когда пейзаж перед нами изменится, когда мы увидим бескрайние поля, усыпанные цветами, а не трупами наших товарищей. Когда мы увидим голубое чистое небо без кровавой дымки перед глазами и окоченевших тел, что пролетают, словно пушинки, когда их откидывает титан. Когда мы сможем вдохнуть кристально-чистый воздух, пахнущий цветами, а не кровью, разложившимися телами и потом. Это будет нескоро, ведь сейчас наши глаза видят только смерть…