Следуя за неизбежным

Клэр - Мистер Малкин сказал, что семья из Лос-Анджелеса… кхм, хорошая. Они позаботятся о ребенке, и сделают все, чтобы он вырос счастливым, - одновременно грустно и радостно от этих слов, и понимания того, что будет. Как-то все это неправильно, совсем не так, как представлялось мне раньше. Я не думала, что буду так сильно переживать и сомневаться, ведь, казалось бы, это так просто. Найти хороших людей и доверить им жизнь своего ребенка. Отказаться от того, кто был частью тебя долгие девять месяцев, и начать жить с нуля, словно этих месяцев в твоей жизни не было. Чтобы не начать вновь думать об этом, я меняю тему разговора. - Я не знаю, когда вернусь обратно, - говорю я. Беру маму за руку – она едва теплая, и мне хочется согреть ее своими ладонями. Согреть ее своим теплом, забрать назад все то, через что ей пришлось пройти. Обратить время вспять, снова. И снова я не могу ничего исправить. – Мне так жаль, мам. Прости меня за ту аварию, за то… за все те слова, что я тебе тогда сказала. Я не хочу, чтобы ты умирала, не хочу и никогда не хотела этого. В носу неприятно свербит, и слезы выступают на глазах, превращая спокойное лицо матери в расплывчатое пятно. Я уже не различаю черты ее лица, хотя, впрочем, это не так важно. Даже закрыв глаза, я могу представить себе каждую черточку, каждую морщинку, каждый изгиб ее родного и любимого лица. Сохраняя в голове ее образ, я покидаю палату, а потом и больницу, и возвращаюсь обратно домой, чтобы собрать оставшиеся вещи и отправиться в аэропорт. Чем дольше мы летим – тем больше я начинаю волноваться. Одна рука лежит на животе, другой крепко держусь за подлокотник. Я не боюсь летать, самолеты обычно всегда меня успокаивали, хоть и не часто я в них бывала. Я боюсь принять неправильное решение, совершить ошибку, которую потом нельзя будет исправить. Нельзя быть на сто процентов уверенным в правильности своих поступков, а жаль. Я бы хотела знать, что делаю все правильно. Не знаю, от чего я устаю больше – от своих мыслей, бесконечным потоком бороздящих мою голову, или от долго перелета. Наконец, я закрываю глаза и позволяю себе ненадолго уснуть. Обычно после того, как поспишь, все твои проблемы сами по себе раскладываются по невидимым полочкам, и весь мир вокруг становится проще. Это ли не чудо? Только вот со мной такого не происходит. Я просыпаюсь, и проблемы вновь наваливаются тяжелым грузом, и хочется, чтобы этот самолет никогда не заканчивал свой полет. Но судьба решает иначе. Или это вовсе не судьба начала трясти наш самолет, разламывая его на части. Только что все было хорошо, а уже спустя секунду вокруг царит паника. Хаос большими шагами проходит по салону, разбрасывая всюду сумки и вещи, скидывая их с полок, а затем небо проникает в самый центр самолета, вместе с удушающим потоком ледяного воздуха. Кто-то кричит, и я не сразу понимаю, что это я. Беспомощно цепляясь за свое сиденье, закрыв глаза, я жду, когда весь этот кошмар закончится. Но он продолжается, набирая обороты, и вот уже мир переворачивается с ног на голову, все вокруг рушится, и становится ясно, что это конец. Мужчина и женщина, с виду совершенно обычные, как тысячи других людей, что живут в моем городе. Ничем не выделяются, встретишь таких в толпе – и пройдешь мимо, не обратив внимания. Или скользнешь взглядом по этим добродушным лицам и сразу забудешь. Трудно понять, какие они на самом деле. У женщины глаза приятного синеватого цвета, каштанового оттенка волосы, пухлые губы, расплывающиеся в приятной улыбке. Мужчина выглядит немного взволнованным, а в его серых глазах читается нетерпение. Они оба встают, когда я захожу в небольшой кабинет, в котором стоит лишь один длинный дубовый стол, да несколько стульев. - Мы так рады, наконец, увидеть вас, - говорит женщина, и голос ее так и сочится благоговением. Словно я – не просто девушка, решившаяся отдать им своего ребенка, а какая-то Богиня, усыпающая их своими дарами просто так. - Добрый день, - я стараюсь улыбаться, хотя жутко нервничаю. Стоило только оказаться здесь, как я понимаю, что хочу убраться отсюда подальше, вернуться домой, запереть дверь и никого не впускать. - Что ж, все бумаги уже заполнены, осталось только подписать, - говорит мужчина, когда мы усаживаемся за стол. Они с женой сидят напротив меня, ожидая ответа, и я молча киваю. Никак не могу вспомнить их имена, наверно, из-за волнения. Женщина снова начинает что-то говорить, пока я пододвигаю к себе несколько листов, заполненных аккуратными печатными буквами. Слова расплываются у меня перед глазами, и я все сильнее хочу, чтобы все это закончилось. Кажется, женщина спрашивает, будут ли у меня какие-нибудь пожелания. Это так глупо. Пожелания, звучит так, словно я заказываю себе новое платье, а не отдаю ребенка в чужую семью. - Просто позаботьтесь о нем, ладно? – нетвердым голосом прошу я. Женщина, кажется, умиляется моим словам и начинает говорить еще больше. Она протягивает мне ручку и показывает, где надо расписываться. Пока она объясняет что-то, меня вновь начинают атаковать мысли, которые я старалась держать в самом дальнем уголке себя, за большой черной дверью. Ручка не пишет, когда я пытаюсь поставить подпись, и это нервирует меня еще больше. Кажется, что еще минута, и я сдамся, развернусь и уйду отсюда навсегда. Забуду обо всем, оставлю этого ребенка, даже не подумав о том, справлюсь ли одна со всем этим. Вторая ручка подводит точно так же, как и первая. Третью я сама выхватываю из рук мужчины, вновь начинаю выводить свою подпись на том белом пятнышке листа. И, прежде, чем понимаю, что делаю, откидывая ручку в сторону и вскакиваю со стула. - Извините, я не… Я не могу, простите, не могу, - выбегаю из кабинета, оставив ошарашенную пару внутри. С тремя не пишущими ручками. В чувство меня приводит острая боль внизу живота. Я вскрикиваю и корчусь, совершенно сбитая с толку, не понимая, что происходит. Только что я думала о неминуемой гибели, а потом оказалась здесь. Даже не могу понять, где вообще. Кругом темно, и только благодаря тугому ремню, удерживающему меня на покосившемся сиденье, я понимаю, что все еще нахожусь в самолете. Но он не летит, гудения моторов не слышно, лишь звучат издалека приглушенные крики ужаса и отчаяния. И пахнет гарью. С трудом мне удалось отстегнуть ремень и очутиться на ногах. Сильная боль заставляет меня согнуться пополам, хватаясь за живот, а следом подступает паника. Нет, я не могу сейчас рожать, только не здесь! В темноте даже не разобрать, где выход, поэтому я бреду наугад, пока не натыкаюсь рукой на железную дверь. Толкаю ее, и она открывается, словно кто-то до меня уже выходил через нее. И тут же в глаза бьет свет, настолько яркий, что я невольно закрываю глаза, и наугад делаю несколько шагов. Боль ударяет с новой силой, и я падаю на горячий песок, не понимая, что происходит. Пытаюсь звать на помощь, но мой голос тонет среди криков других пассажиров, что мечутся сейчас по большому пляжу, усеянному обломками самолета и вещами. Кругом царит хаос, еще хуже, чем в падающем самолете несколько мгновений назад. И я становлюсь частью всеобщей паники, беспомощно озираясь по сторонам. Страх сковывает ледяными тисками, я снова и снова закрываю глаза в надежде, что, когда открою их, это все исчезнет. Но нет, вместо этого возле меня оказывается какой-то мужчина в черном пиджаке и в тон ему брюкам. - Надо уходить, быстро! – кричит он, рывком ставя меня на ноги. Я пытаюсь сказать ему, что рожаю, но он не слушает, а тащит меня в сторону, и вскоре мы падаем, а на то место, где мы только что были, падает часть фюзеляжа. От падения боль в животе внезапно проходит, но я пугаюсь этому еще больше. Теперь я даже не чувствую своего ребенка, словно эта боль вырвала его из меня и забрала с собой, в какую-то неизвестность. - Как вы? Все хорошо? – спрашивает мужчина. Только сейчас я замечаю, что крепко вцепилась в его руку. Но отпускать боюсь, не хочу снова оставаться одна. - Мой ребенок… Я думала, что рожаю, а потом все прошло… Я его не чувствую, - я бессвязно что-то лепечу, полностью поддаваясь страху. Мужчина же пытается меня успокоить, и ему это удается – когда он говорит, что он врач, я словно вновь обретаю маленький лучик света во всей окружающей меня темноте. - Я сейчас должен уйти, здесь еще есть люди, которым нужна помощь, - стараясь говорить спокойно, объясняет мужчина, - Но я потом обязательно вернусь к вам. Слышите? А сейчас вам надо успокоиться, так будет лучше для ребенка, - бросив беглый взгляд по сторонам, он, вдруг, машет рукой кому-то. А спустя несколько секунд к нам подбегает толстый парень, чьи волосы спадают на его широкие плечи маленькими кудряшками. - Ты можешь побыть с ней? – без лишних слов обращается к нему доктор. - Что? Я? – я вижу, как в глаза этого парня мелькает страх – еще бы, мало ли мне приспичит рожать прямо у него на руках. – Я… я… - Просто будь с ней и, если что, зови меня, - мужчина вскакивает с места и быстро уходит прочь, не давая парню даже ответить. Тот провожает доктора испуганным взглядом, а потом неуверенно смотрит на меня. В конце концов, он присаживается рядом, и некоторое время мы оба молча смотрим по сторонам, пытаясь заставить себя поверить во все происходящее… Чарли В то утро мы проснулись знаменитыми. Не совсем в буквальном смысле, но звучит это круто. Наша новая песня покорила сердца миллионов, весь зал подпевал нам, и их голоса сливались в унисон. Бурные овации, благодарная толпа и это невероятное, опьяняющее чувство славы. Тут просто невозможно не потерять голову. Мы праздновали нашу большую победу весь день, вечер, и даже ночь. И только утром, когда усталость взяла верх, я заметил, как именно Лиам празднует все это. - Что это? – спросил я, заметив, чем занят Лиам. Он сидел за туалетным столиком, низко склонившись над столешницей. – Ты что, снова за свое? Лиам, ты обещал! Я вскочил с дивана, чувствуя нарастающую злость. «Конечно, брат, когда мы станем знамениты, никакие наркотики мне будут не нужны. К черту их, к черту все, брат, мы покорим этот мир!». Эти слова вновь и вновь проносились в моей голове, пока я с презрением смотрел на Лиама и маленький пакетик с «белой смертью» в его руке. Брат лишь улыбался, ловя очередной кайф, и бубнил что-то себе под нос. Я снова открыл рот, чтобы сказать, как меня достали его пустые обещания, но потом передумал. К черту все, это его жизнь. К чему я сейчас это вспомнил? Наверно, к тому, что у меня снова началась ломка. Я нервно кручу на пальце свое кольцо, фамильную реликвию, подарок Лиама. По идее, это кольцо передавалось в семье от отца к сыну, но брат мой решил иначе. Он был уверен, что с его образом жизни сына у него никогда не будет. Что ж, хоть в чем-то он оказался прав. Невыносимо, аж скулы сводит. Не могу больше сидеть на месте, поэтому быстро осматриваюсь и иду в туалет, хотя стюардесса только что говорила, что надо оставаться на местах. Зона турбулентности или что-то в этом роде. Плевать, я просто иду в туалет, что в этом такого страшного? Прежде, чем стюардесса начинает кричать мне что-то, я запираю дверь и подхожу к раковине. Быстро достаю заветный пакетик, спрятанный в носке. Наконец-то, дождался. Дело сделано, по всему телу плавно растекается волна спокойствия, и меня совсем не волнует, что кто-то требовательно стучится в дверь. Лишь спустя пару минут, когда я слышу суровые голоса, призывающие меня немедленно выйти, я начинаю паниковать. Дверь вот-вот слетит с петель под натиском людей в форме, и я, не придумав ничего лучше, засовываю пакетик в рот. В это время самолет начинает трясти, и пакетик проскальзывает прямиком в горло, перекрывая легким доступ к кислороду. Я начинаю задыхаться и падаю на пол, как раз в тот момент, когда дверь распахивается. Слышатся крики стюардессы – она просит позвать врача. Похоже, дела мои совсем плохи. - Но это же… Я не могу его взять, - я мотаю головой, возвращая кольцо обратно Лиаму. Брат смотрит на меня уставшим взглядом, но кольцо назад не принимает, отталкивая мою руку. - Оно твое, Чарли, не спорь, - говорит он, - Ты ведь знаешь, что оно должно переходить от отца к сыну, как было принято уже много лет и все такое. Но какой у меня может быть сын? Посмотри на меня, брат, я заядлый тусовщик, сижу на героине и совсем не думаю о том, что будет завтра. Ты – другой, Чарли. - Не говори так, - слова брата сильно меня задевают, хоть он и говорит правду. Но я не позволю Лиаму опуститься на самое дно. - Нет, это правда, - ухмыляется брат, - Я уже не выберусь из всего этого дерьма, а у тебя еще есть шанс. Найдешь себе девчонку, женишься, заведешь семью. Кольцо должно быть твоим. Обратно я его не приму. Я знаю, что спорить с Лиамом бесполезно. Перевожу взгляд на кольцо – оно довольно старое, слегка потрепанное временем, но все еще сохранившее свою красоту и какую-то загадку. Я мысленно обещаю хранить это кольцо и передать его своему сыну, и одновременно с этим обещаю, что вытащу Лиама из той ямы, в которую он себя загнал. Не важно, что он будет говорить, как будет отпираться и спорить. Он мой брат, я не могу оставить его. И не оставлю. Никогда. Неизвестный мне человек спас мою жизнь. Я уже смирился с мыслью, что закрою сейчас глаза и больше никогда не очнусь, уйду в мир иной, и все про меня забудут. А потому, когда сознание вновь ко мне возвращается, я удивлен. И напуган – в руках мужчины, который меня спас, тот самый пакетик. Конечно же, все вокруг догадались, что это за белый порошок внутри. Я даже не успеваю ничего сказать, как меня грубо поднимают на ноги и заводят руки за спину. Теперь по прилету в Лос-Анджелес у меня будут крупные неприятности. - Зачем ты меня спас? – вырывается у меня. Мужчина смотрит на меня в недоумении, а я чувствую, как внутри начинает накипать злость. На Лиама, на себя, на этого человека, которому я должен был быть благодарен. Все могло закончиться прямо сейчас, в этом самом туалете, и стоит мне только об этом подумать, как все и заканчивается. Резкая встряска, от которой я не удерживаюсь на ногах и падаю лицом в твердый пол, затем еще и еще. В ушах нарастает громкий гул, не только шум, который издает самолет, но и испуганные крики. Я бы и сам рад закричать, но меня вновь откидывает куда-то в сторону, а затем, едва я успеваю зацепиться за одно из сидений, за моей спиной происходит что-то страшное. Прямо в воздухе самолет разламывается пополам, и несколько человек улетают в образовавшуюся дыру. Их подхватывает поток ледяного воздуха, кружит, унося за собой вниз, туда, где на поверхности бескрайнего океана мерцают солнечные блики. Еще немного, и следует мощный удар о твердую землю острова, на который мы падаем. Самолет ломается еще на несколько частей, а меня вышвыривает из него прочь, прямиком в горячий песок. Это просто какое-то чудо, что я умудрился отделаться лишь синяками да царапинами. Мужчине, сидевшему в паре метров от меня, сиденьем пережало ноги, а другого и вовсе проткнуло какой-то железкой. Некоторое время все звуки до меня доносятся как сквозь вату. Поднявшись на ноги, я в недоумении осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, что это вообще было. До меня не сразу доходит, что все происходящее – это правда. А, когда я, наконец, это понимаю, мне становится страшно. Да еще, до кучи, со всех сторон начинают кричать и звать на помощь. Я мало смотрю на людей, которые бегают по просторному пляжу. Мое внимание привлекают обломки самолета, разбросанные тут и там. Я таращусь на них, как таращился бы на живого динозавра, вылези он сейчас из ближайших кустов. Обломки кажутся мне чем-то нереальным, возможно, последствием от наркотиков, которые я принял в туалете. Но нет, на ощупь металл самый, что ни на есть, настоящий. Холодный и твердый, с облупившейся от падения краской. Я с изумлением смотрю на остатки фюзеляжа, когда рядом со мной падает еще один обломок, прилетевший откуда-то сверху. Он тут же взрывается, и я едва успеваю отскочить в сторону, чтобы его осколки меня не задели. Ну вот, вновь ни царапины, словно я – любимчик судьбы. Я так и брожу по пляжу, изредка выпихивая уцелевшие вещи из горящих обломков. Может, кому-то потом они пригодятся. И только вечером, когда мир вокруг погружается в темноту, я нахожу себе одно местечко…