Перед самой чертой

...Боль постепенно уходила. Медленно, неохотно, не упуская ни единой, даже самой малейшей, возможности вгрызться напоследок своими острыми жадными зубами в каждую клеточку измученного тела и выжать из него ещё немного страданий, но она, несмотря на свою изначальную всепоглощающую силу и внезапность, с которой появилась, всё же не могла длиться вечно, и спустя несколько бесконечно долгих минут...или часов её безжалостные тиски начали неторопливо, но верно разжиматься, ослабляя свою хватку и возвращая способность ощущать собственное тело и даже делать неглубокие вдохи. В первые секунды Феликс даже не мог поверить в то, что эта адская боль, терзающая его изнутри не хуже раскалённых докрасна орудий пыток времён раннего Средневековья и не позволявшая ему в течение неопределённого отрезка времени (сейчас ему меньше всего хотелось думать о том, сколько именно длились его муки) даже дышать, не говоря уже о том, чтобы шевелиться и говорить, стала сходить на нет, и первая не совсем осознанная мысль, мелькнувшая у него в голове, была о том, что, видимо, он наконец-то впал в спасительное забытье, будучи не в силах выносить то, что с ним происходит в действительности. Вот только до этого момента тот факт, что его сознание периодически уплывало в неведомые дали, никак не облегчало его физические страдания, и Феликс, даже когда время от времени скользил в темноте, не видя ничего, кроме плотного, как необъятный чёрный занавес, мрака, окружающего его со всех сторон, всё равно ощущал, как его грудь будто разрезают изнутри десятки остро заточенных кинжалов и как оттуда медленно поднимается вверх, противно клокочет в горле и выплёскивается наружу через приоткрытые губы, заставляя его самого хрипеть и кашлять, что-то горячее и нестерпимо горькое. В такие минуты Феликс был способен думать лишь об одном -- как не сойти с ума от этой боли, по сравнению с которой раны, нанесённые оружием, отлитым из алхимического серебра, показались бы благословением или незначительным невезением, и как не захлебнуться этой мерзостью, которая хлещет из его горла и рта, наполняя их хинной горечью и позволяя дышать через раз. Где-то на задворках гаснущего под влиянием запредельной боли разума один раз выяснилось на долю секунды понимание, что это, видимо, его собственная кровь льётся у него изо рта, но Феликс с трудом мог себе представить, что кровь может быть такой отвратительной на вкус, и ему всё равно постоянно казалось, что это нечто инородное силится прикончить его изнутри, заливая ему горло и лёгкие. И даже теперь он всё ещё чувствовал это внутреннее жжение, будто под его грудной клеткой до сих пор билось слабое пламя, не желавшее полностью угасать, хотя прежняя боль уже значительно ослабла, став почти терпимой, и Феликс, делая осторожные вздохи, каждый из которых всё ещё отзывался слабым болезненно-тянущим ощущением в левой стороне груди, боялся пошевелиться, словно опасаясь того, что с первым же его движением острая и выворачивающая наизнанку боль снова вернётся. Открывать глаза он тоже не спешил, но вот слышать он мог, не прилагая при этом никаких особых усилий со своей стороны, и сейчас, когда адская кокафония шума, совмещавшего в себе звон и оглушающее шипение и совсем недавно стучавшего в его голове тяжеленным молотом, полностью стихла, Феликс с невольным удивлением осознал, что его окружает тишина. Абсолютная тишина, словно поблизости никого не было и словно он был совершенно один на многие мили вокруг, и в первую минуту Феликс машинально погрузился в это полное спокойствия безмолвие, наслаждаясь им и давая себе несколько мгновений на то, чтобы ни о чём не думать и просто прийти в себя после произошедшего, тем более, что слабость и вполне чувствительная ломота во всём теле ясно говорили о том, что к активным физическим действиям он пока ещё не готов. А потом в голове, которая до этого казалась странно пустой и какой-то невесомой, словно кто-то просто взял и вытряхнул из неё все мысли, вдруг с пугающей яркостью и чёткостью, заставившими его вздрогнуть и вырвавшими из его груди судорожный вздох, вспыхнуло последнее воспоминание, отпечатавшееся там до того, как самого Феликса и всё вокруг полностью затопила собой чернота боли и поминутного тяжёлого забытья, а в ушах будто наяву зазвучал отчаянный до внутренней дрожи и полный ужаса крик Ульяны, который он только и успел услышать в тот момент. Ульяна... Несмотря на ещё не до конца оставившую его боль и какое-то почти неестественное ощущение беспомощности, будто в его теле не осталось ни одной целой косточки, Феликс резко дёрнулся при мысли о девушке, которую любил больше всего в этом мире, охваченный беспокойством, к которому стремительно примешивался закипающий внутри страх, и в области груди немедленно появилось такое чувство, словно там взорвался маленький гейзер, обдав всё внутри волной сильного жара, а из горла в рот снова стекло немного горячей горько-солёной жидкости, и мужчина, почти не думая о том, что делает, поскольку все его раздумья сейчас были только лишь в одном направлении, повернул голову набок, чтобы не захлебнуться, и сплюнул отвратительную мерзость, снова обжёгшую собой его язык и нёбо, в то время как окончательно проснувшийся мозг уже вовсю подбрасывал новые и новые кипы вопросов, которые порождали собой всё усиливающееся волнение и ответы на которые он не мог найти. Где Ульяна? Что с ней случилось после того, как он сам просто рухнул посреди офиса без чувств, не в силах видеть и осознавать, что происходит дальше?.. Макс и Тёмная всё ещё здесь?.. Чёрт побери всё на свете, да они же могли сделать с Улей всё что угодно после того, как Феликс, оглушённый взорвавшейся внутри болью и отплёвывающий потоки собственной крови, потерял сознание и уже не мог чисто физически защитить её!.. Чёрт, чёрт, чёрт! Едва не зашипев сквозь стиснутые зубы от злости на самого себя и своё бессилие, Феликс сделал попытку открыть глаза, которую тут же сопроводило ощущение, будто в его виски резко и целиком вогнали длинную раскалённую иглу, пронзившую его голову насквозь, но всё же ему удалось поднять веки, вырываясь из плена спокойной темноты и возвращаясь к реальности, и, поскольку его голова была всё ещё повёрнута набок, Феликс медленно развернулся, обводя глазами то, что его окружало, и чувствуя, как внутри него растёт и ширится настоящее изумление, заслоняющее все всплывающие до этого момента вопросы лишь одним-единственным и самым актуальным на тот момент: "Где это я?.." Вместо разгромленного офиса "Пятой Стражи", который Феликс ожидал увидеть, он, открыв глаза, вдруг обнаружил, что находится вовсе не в агентстве и даже не в каком-то другом помещении, а лежит посреди огромной заснеженной пустоши, такой необъятной, что ей не видно конца и края, и в то же время почему-то кажущейся ему смутно знакомой, словно он уже когда-то был здесь, а в голову тут же толкнулось понимание того, откуда было это ощущение полной и почти неестественной тишины, которую он ощутил, когда пришёл в себя. Но...как он здесь оказался? Тёмные, что ли, приволокли его сюда? Зачем?.. Слегка нахмурившись, Феликс заскользил недоумевающим взглядом по зимнему пейзажу вокруг, пытаясь понять, где именно он находится, но никаких сколько-нибудь чётких ориентиров ему не попадалось, как и знаков или следов, способных объяснить ему, как он сюда попал. Лёгкие снежинки, медленно и невесомо кружась в морозном воздухе, всё так же неслышно опускались на мёрзлую землю и на его плечи и грудь, испуганно жались к его щекам; временами налетавший порывами ветер, дуновений которого Феликс почему-то не чувствовал, продолжал всё так же неспешно и по-хозяйски властно вздыбливать местами огромное снежное одеяло и трепать сухие пожелтевшие стебли мёртвых трав, кое-где выглядывающих из-под снега, а над головой раскинулось всё то же бескрайнее затянутое тяжёлыми снеговыми тучами небо, холодное и равнодушное ко всему. И вообще у Феликса почему-то возникло необъяснимое, но более чем явное ощущение, что в этом месте ничто и никогда не меняется. Какие, однако, странные мысли стали приходить ему в голову. Окружающая обстановка, что ли, способствует?.. Резкая попытка приподняться, которую он предпринял, тут же дала ему понять, что такого безрассудного геройства его измученный организм от своего хозяина не потерпит: снова возникло хорошо узнаваемое чувство, будто его грудную клетку быстро и деловито вскрывают хирургическими инструментами, причём без анестезии, а лёгкие пронзила такая острая боль, что Феликс на несколько секунд забыл, как дышать. Зажмурив глаза и закашлявшись, мужчина опять обессиленно откинулся назад, готовый тем не менее снова попробовать встать, как только новый приступ боли ослабнет, а в следующее мгновение задохнулся, но уже не от боли, а от удивления, когда почувствовал, как его лица коснулись чьи-то руки. Моментально распахнув глаза, Феликс изумлённо воззрился на того, кто неожиданно составил ему здесь компанию и по каким-то непонятным причинам решил проявить заботу о нём -- уж слишком мягко и бережно посторонние руки дотронулись до его щёк и скул, словно проверяя, цел ли он и в состоянии ли что-то сейчас чувствовать, -- а потом медленно выдохнул и лишь слегка и недоверчиво помотал головой, не отрывая расширившихся глаз от склонившегося над ним девичьего лица, которое по своей естественной и вместе с тем необыкновенной красоте могло бы принадлежать только древнеславянской богине -- молочной белизны кожа, по сравнению с которой даже сыпавшийся сверху и устилающий землю снег казался блёклым и сероватым, большие тёмно-карие глаза в окружении длинных пушистых ресниц, в которых сейчас отчётливо читались безграничная любовь и сострадание, пухлые розовые губы, слегка приоткрытые от волнения, и длинные густые волосы светло-пшеничного цвета, рассыпавшиеся по точёным плечам и спадающие на грудь. Секунду-две Феликс просто смотрел на неё, а потом вдруг с разлившейся внутри тоской понял, что то, что окружает его -- это вовсе не реальность и что в себя он, судя по всему, так и не пришёл. Зимняя пустошь, где он сейчас находился, могла существовать и в реальном мире, а вот ЕЁ там быть точно не могло... -- Божена? -- Его собственный голос прозвучал так хрипло, рассекая царящую здесь тишину и напоминая собой карканье старого ворона, что Феликс с трудом узнал его и тут же поморщился, потому что произнесённое им слово будто оцарапало ему горло не хуже куска наждачной бумаги, и вообще ощущение было таким, будто на внутренней стороне его горла и голосовых связках после каждого вздоха медленно и болезненно трескается какая-то покрывающая их сухая корка. Лишь потом Феликс запоздало сообразил, что это была засохшая во рту кровь. -- Тихо, тихо, -- мягкий и нежный голос Божены, в отличие от его, совершенно не изменился и прозвучал сейчас, как тихий напев серебряного колокольчика, не вспарывая безмолвие вокруг, а каким-то невероятным образом гармонируя с ним, как тепло с солнечным светом, а её тонкие хрупкие пальчики, такие знакомые и в то же время изрядно забытые за пятьсот с лишним лет, снова осторожными касаниями прошлись по его лицу, оглаживая щёки и вытирая следы подсыхающей крови в уголках его рта. Пальцы девушки были очень холодными, почти ледяными, и Феликс невольно вздрагивал от её прикосновений, но всё равно чувствовать их, видеть её саму и слышать её голос ему было очень приятно, а губы сами собой норовили растянуться в блаженной улыбке. -- Уже всё хорошо. Тебе больше нечего бояться и не нужно никуда спешить. Всё закончилось. Слова вроде бы были обычными, интонации, с которыми они произносились -- почти убаюкивающими, как при напевании детской колыбельной песенки, и преследовало и то, и другое лишь одну цель -- успокоить его, но после последней фразы Божены Феликс почувствовал, как внутри него шевельнулось беспокойство. Всё закончилось... Говоря "всё", что конкретно она имеет в виду? Что именно закончилось? Поначалу присутствие здесь Божены его удивило, но не особо встревожило, даже когда он понял, что, по всей видимости, сам в эту минуту находится не в действительности, а наоборот -- очень далеко от неё, и всё, что он видит, происходит лишь в его подсознании -- в его не всегда осознанных им самим мыслях было очень много всего, но то, что там до сих пор хранятся образ его бывшей возлюбленной и воспоминания о ней, Феликс даже не сомневался. Но её слова... Что-то в них не то, и это что-то будоражит его донельзя и скользит колющим холодком в груди. -- Что закончилось, Божена? -- под воздействием проснувшейся тревоги у него даже голос окреп, и теперь Феликс во все глаза смотрел на девушку, ожидая от неё ответа. -- Что вообще произошло? Где мы?.. Почему я здесь? На губах Божены мелькнула тень грустной улыбки, словно ей было известно то, чего Феликс пока ещё не понимал, но что вряд ли могло его обрадовать, а её ладошка, тоже холодная и вызывающая лёгкую дрожь своим прикосновением, ласково прошлась по его затылку, и лишь после этого Феликс вдруг осознал, что лежит головой у Божены на коленях. -- Странно, что ты сам не узнал это место, -- тихим и печальным голосом проговорила девушка, продолжая гладить его по голове, а сама тем временем подняла голову и медленно пришлась взглядом по заснеженному пространству вокруг них, после чего выражение её личика стало ещё грустнее, и она тихонько вздохнула будто от невесёлой и даже тяжёлой мысли, посетившей её. -- Ты же столько раз мечтал снова здесь оказаться, чтобы не допустить прошлых ошибок и тем самым всё исправить... Неужели до сих пор не понял, где мы, Феликс? Сказанное Боженой как будто разом заставило десятки суматошных и перебивающих друг друга мыслей и образов у него в голове встать на свои места, и на этот раз Феликсу даже не пришлось снова оглядываться по сторонам, чтобы понять, где они находятся. Было лишь одно место и лишь один день в его далёком прошлом, куда бы он хотел вернуться, чтобы исправить свою самую большую ошибку за все века его существования, имевшую потом такие фатальные последствия, и именно сюда его почему-то и забросило сейчас собственное сознание -- это была та самая пустошь неподалёку от Светлогорска (на тот момент ещё Светлояра), где больше пяти веков тому назад он, путешествуя по северным землям, встретил Божену и её младшую сестру Ульяну. Недаром в первые минуты ему это место показалось смутно знакомым -- он действительно бывал здесь раньше, но только было это так давно, что воспоминания успели уже значительно потускнеть, а местами и вовсе изгладиться из его памяти, что, в общем-то, было не удивительно: в тот день он во всех подробностях запомнил лишь внешность прекрасной девушки, с которой его свела судьба (или, скорее, злой рок, как он всё чаще думал потом), и обстоятельства их встречи, а разглядывать и запоминать местность, в которой это произошло, ему не было нужды. И вот теперь он снова здесь, и Божена рядом, прямо как тогда... Вот только -- Феликс, поддавшись снова всколыхнувшемуся внутри волнению, заметался взглядом по сторонам, осматривая щедро припорошенную снегом землю и теряющуюся в бледно-серой дымке даль, видневшуюся на горизонте -- Ульяны здесь нет, а ведь в тот день она тоже была с ними. Но сколько он ни вглядывался в холодное, засыпанное снегом пространство в пределах видимости, маленькую темноволосую девочку, которая тогда так смело, вооружившись лишь наспех подобранной с земли обломанной веткой дерева, бросилась на него, чтобы защитить свою старшую сестру, за которой Феликс погнался и которую сдёрнул с лошади, он увидеть не смог. Божена сказала, что он вернулся в то самое место, куда всегда так хотел вернуться, чтобы всё исправить, а, как правило, самые сокровенные и несбыточные желания исполняются лишь в одном случае... -- Я что, умер? -- тихо спросил он, вопросительно глядя на склонившуюся над ним девушку, но не испытывая страха от вывода, к которому пришёл, а ожидая ответа с какой-то холодной и почти отстранённой рациональностью. В конце концов, увидеться с теми, кого уже давно нет среди живых, попросить у них прощения за свои собственные необдуманные решения и действия, которые когда-то перевернули, а то и вовсе оборвали их жизни, покаяться перед ними в своих грехах и сказать им всё, что не успел, пока они были живы, можно только там -- за чертой... -- Нет, -- неожиданно ответила Божена, и Феликс даже слегка приподнял брови в недоумении и взглянул на неё чуть внимательнее, пытаясь понять, правду она сейчас говорит или всего лишь старается смягчить удар, выдавая ему информацию о случившемся постепенно, небольшими порциями, чтобы он не впал в панику, которую обычно порождает непонимание и шок от услышанного. -- Ты пока ещё не умер, Феликс. Но ты сейчас очень близок к этому, потому мы и смогли с тобой увидеться. Феликс слегка пошевелился, желая получить подтверждение тому, что тело у него вполне реальное и что он не стал бесплотным духом, и тут же болезненно охнул, когда в середине груди будто резко повернулся воткнутый туда стальной прут. Божена, между бровями которой тут же залегла маленькая вертикальная складка, всегда свидетельствующая о сильном волнении, поспешно склонилась к нему, и Феликс, у которого на мгновение потемнело в глазах, услышал совсем рядом её ласково-встревоженный шёпот, уговаривающий его успокоиться и обещающий, что всё будет хорошо. Мужчина, резко выдохнув, неимоверным усилием поднял будто чужую левую руку и поймал ею ледяную ладошку Божены, секунду-две довольно крепко сжимал её, ощущая её пальчики, покорно замершие в сильной хватке его ладони, а потом, поднеся их сплетённые руки к своему лицу, прижался губами к изящно выступающей косточке сбоку на её запястье. Тонкие, красиво изогнутые брови Божены на мгновение взмыли вверх и слегка разлетелись в стороны от неожиданности и охватившего её изумления, вызванного его поступком, но Феликс не вкладывал в этот поцелуй ничего, кроме нежности и чистого, почти целомудренного обожания, и девушка по истечении нескольких секунд слегка потупилась и улыбнулась -- ласково и немного смущённо. -- Я очень скучал по тебе, -- почти шёпотом произнёс Феликс, словно доверял Божене какую-то неведомую тайну, которая была предназначена только ей одной. За все те годы, что прошли со дня его пробуждения, он действительно никогда не забывал о Божене и в часы одиночества и единения с самим собой снова и снова воскрешал в памяти те короткие несколько дней, что они с ней провели вместе, будто погружаясь в эту часть своей прошлой жизни и снова переживая всё то, что тогда было, во всех подробностях, но только лишь сейчас, снова увидев свою когда-то покинувшую его возлюбленную, он в полной мере смог осознать, насколько же ему её не хватало и как он по ней соскучился. Эти готовые в любой момент изогнуться в задорно-озорной улыбке губы, этот взгляд, лучившийся жаждой нового и непознанного и всегда полный почти детской непосредственности, эти ласковые руки, которые с нежностью и без всякой боязни прикасаются к нежити в мужском обличье, давая понять, что склонившийся над ним ангел просто любит его, несмотря ни на что -- как же он отвык от всего этого, особенно за последний год... -- Я тоже очень сильно по тебе скучала, -- проговорила Божена спокойно, мягко и без малейшей доли стеснения, будто всего лишь констатировала тот факт, что за ночью обязательно приходит день, но тем не менее в искренности её слов можно было не сомневаться -- тёмно-карие глаза смотрели на бывшего вампира с таким теплом и бесконечной любовью, что у Феликса на мгновение к горлу подкатил горяче-жгучий комок, и очень захотелось отвернуться в сторону и дать себе минуту-другую на то, чтобы совладать с нахлынувшими на него эмоциями: столько месяцев подряд он мечтал и надеялся увидеть эти же самые чувства в глубине точно таких же глаз, но только на лице другой девушки, но так и не увидел, а теперь уже поздно... -- Феликс, -- тихо сказала Божена, осторожно дотронувшись до его щеки, и мужчина, взглянув на неё и увидев, как выражение ласковой заботы на её лице сменяется серьёзностью и промелькнувшим на нём грустным сочувствием, понял, что она каким-то образом догадалась, о чём он только что подумал. -- Ты... -- Всё в порядке, -- тут же ответил Феликс и, мгновенно взяв охватившие его чувства под стальной контроль (хорошо, что хоть это его умение даже ЗДЕСЬ осталось при нём, а не ушло вместе с бессмертием, когда он ещё ТАМ выпил порошок, лишившийся его неуязвимости и способности жить вечно), загнал поглубже заворочавшуюся было внутри тоску, хоть ему и удалось сделать это не с первого раза. Нет, он сейчас был не в состоянии думать о том, что случилось и чего он уже не мог изменить при всём желании, а мысли об Ульяне причиняли лишь новую боль и добавляли смятения, так что он, насколько это получалось, постарался от них отрешиться. Всё закончилось, как и сказала Божена, уже не в его силах на что-то повлиять, так что Макс -- при воспоминании о брате, который умудрился за несколько месяцев разрушить его жизнь и лишить его самого дорогого и близкого ему человека, Феликс едва удержался, чтобы не скрипнуть зубами -- может собой гордиться -- в этой схватке он победил. Лимит исчерпан, поединок завершён, противник бросил саблю. Вот только... -- Почему мне до сих пор так больно, Божена? -- Эти слова сорвались с губ Феликса будто бы сами собой, и в них поневоле прозвучала такая тоска, с которой он вот уже несколько минут мужественно и в то же время с переменным успехом сражался, что Божена, посмотрев на него, судорожно вздохнула и, видимо, не найдя, что сказать на это, склонилась к Феликсу ещё ближе и обняла его. Мягкие, как шёлк, волны волос, пахнущих знакомыми ему ароматами череды и златоцвета, коснулись лица Феликса, а нежная щека Божены прильнула к его щеке, но ему стало ненамного легче от её объятий, а в середине груди боль всё так же медленно поворачивалась железным штырём, будто ища более удобное для себя положение, но пока что не находя его. -- Почему мне всё ещё больно? -- снова прошептал он, обвив правой рукой за плечи приникшую к нему девушку и глядя в набрякшее снегом серое небо над головой. Странно, но за это время он не увидел там ни одной птицы, пролетевшей на фоне зимних холодных туч. -- Разве боль не заканчивается...здесь? -- Заканчивается, -- не поднимая головы и по-прежнему прижимаясь к нему, едва слышно сказала Божена, но до слуха Феликса чётко долетало каждое её слово. -- Здесь заканчивается всё, Феликс: боль, страдания, усталость, страх... Всё это остаётся там, за гранью. А твоя боль всё ещё с тобой, потому что ты сам держишься за неё, мой хороший, и не хочешь её отпускать, хоть и не осознаёшь этого. Ты ещё не готов уйти, но и вместе с тем уже не настолько хочешь жить, чтобы преодолеть границу и вернуться. Поэтому ты и застрял где-то посередине -- между миром живых и миром мёртвых. Феликс медленно сглотнул, всё так же глядя в расстилающуюся над ним холодную серо-грозового цвета пустоту. Слова Божены были похожи на правду и, как ни странно, успокоили его и даже помогли немного взять себя в руки. То, что он попал за грань, как выразилась Божена, ему и так было понятно -- после нескольких смертельных заклятий, сотворённых Тёмной и попавших аккурат ему в грудь, Феликс, пока ещё был в состоянии более или менее связно мыслить, в первую же секунду понял, что надолго среди живых не задержится, поскольку обычного смертного человека способно было убить только одно из этих заклинаний, а он принял на себя удар целых трёх. Но он думал, что для него всё закончится сразу же, без всяких постепенных переходов, и заранее был согласен на всё, что могло его там ожидать: вечный мрак и тишь, огонь преисподней, пустоту, бесчувственную и не наполненную ничем. Вот только он вопреки всем своим ожиданиям почему-то здесь, с Боженой, и всё ещё чувствует боль, всё ещё тоскует, всё ещё стремится туда, где для него уже всё кончено. Похоже, Божена права: хоть он когда-то долгое время и мечтал о смерти и вечном покое, который она могла ему даровать, но это было до того, как в его жизни появилось нечто по-настоящему важное для него, чем он отчаянно дорожил и что оберегал долгие годы, и вот теперь, когда пришло время и его давнее желание вот-вот готово исполниться, он не готов уходить, из последних сил цепляется за жизнь и держится за единственное, что ещё связывает его с тем миром -- боль. В какой-то момент Феликс вдруг понял, что, когда она -- истязающая его изнутри боль -- успокаивается и почти полностью затихает, он неосознанно делает резкое движение, чтобы снова пробудить её и заставить её помочь ему ощущать хоть что-то. И что же ему теперь делать? Просто перестать держаться за то, что уже навсегда потеряно для него, позволить болезненным ощущениям полностью затухнуть и покинуть его тело и...уйти? Куда уйти? Божена сама сказала, что здесь, за гранью, заканчивается всё, что наполняло собой ту, земную и более привычную, жизнь и имело там первостепенную важность: страх, боль, страдания, тяготы сомнений, почти постоянная необходимость выбора, причём в большинстве случаев не самого простого, от которого напрямую зависит дальнейшее будущее, долгие раздумья над сотнями неразрешимых дилемм -- всё это останется там. А ещё там останется она -- та, которая обычно и являлась причиной любого его выбора, который он делал, та, которая была единственной, кто способен причинить ему боль и заставить его испытывать страх -- страх потерять её, та, которая за последний год смогла так истерзать его постоянными сомнениями, как не смог бы никто и никогда... Ульяна тоже оставалась там, в том мире, и Феликс особенно отчётливо, словно эта истина в данную минуту вырисовывалась перед ним угольно-чёрными буквами по белому фону, сейчас понимал, что, если он сдастся и позволит приближающемуся небытию закрыть ему все пути назад, если он добровольно выпустит из рук ту единственную ниточку, которая ещё связывает его с его прежней жизнью, Улю он больше никогда не увидит. Да, она за эти месяцы не раз причиняла ему боль своей связью с Максом, да, он часто злился на неё и порой просто не понимал ни её саму, ни её поступков, да, он уже совсем отчаялся и почти потерял надежду на то, что Ульяна образумится и вернётся к нему... Но, несмотря на всё это -- её холодность и отчуждённость, свои душевные терзания, абсурдность и безысходность вообще всей этой ситуации в целом, -- он продолжал любить Ульяну всем сердцем, так, как только умел, и сейчас точно знал, что, даже если решится сейчас остаться здесь, а потом и вовсе уйти в пустоту или неизвестность, он не сможет обрести покой даже в загробном мире, что бы его там ни ждало, и весь остаток вечности будет тосковать по ней и рваться к ней всем своим существом или тем, что останется от него после смерти. Она всегда будет нужна ему, даже несмотря на то, что она будет с другим, и даже если её сердце действительно уже совсем остыло по отношению к нему, и надежд на возвращение к былому нет никаких... -- Феликс! -- Полный боли и тоскливого отчаяния крик вдруг донёсся до него будто бы из такого далёка, словно их разделяло не меньше сотни километров, но выкрикнувший его имя голос Феликс мгновенно узнал и, не обращая на этот раз никакого внимания на боль, снова полоснувшую его изнутри, торопливым и не совсем точным движением поднялся с колен Божены, заставив саму девушку слегка отпрянуть назад. По губам горячей и тонкой чёрной змейкой заструился новый поток крови, но Феликс лишь машинально вытер её рукавом рубашки, а сам в это время судорожным и цепким взглядом скользил по сторонам, пытаясь понять, откуда мог доноситься ЕЁ голос секунду назад. Это точно была она, она позвала его, в этом он был уверен. -- Феликс, -- негромко и совершенно спокойно окликнула его Божена, и мужчина, повернувшись к ней, взглянул на неё с некоторой растерянностью, словно уже успел забыть о том, что она здесь. Девушка же смотрела на него в ответ без обиды и даже без какого бы то ни было удивления во взгляде, а лишь с какой-то излишней и даже пронизывающей внимательностью, будто пытаясь понять, насколько серьёзно и решительно он настроен. -- Ты правда хочешь вернуться? Туда, к ней? -- спросила она таким невозмутимым тоном, словно всего лишь интересовалась, хочет ли он прямо сейчас вернуться с прогулки домой вместо того, чтобы продолжить её. На обдумывание ответа у Феликса ушло не больше нескольких секунд -- может быть, потому что он с самого начала знал, что только так он и сможет поступить в подобной ситуации, как знал и то, что, если у него появится шанс вернуться к Ульяне и хотя бы просто ещё раз увидеть её, он ни за что его не упустит. -- Да, хочу, -- просто проговорил он, и, хотя решение было твёрдым и окончательным, это не помешало ему испытать лёгкое смущение, почему-то очень близкое к чувству вины. -- Прости, Божена. Ты мне действительно очень дорога, я этого не отрицаю, и я так сильно тосковал по тебе, когда ты покинула меня, что не хотел жить. Но... -- Но я -- это уже твоё прошлое, а Ульяна -- твоё настоящее, -- закончила за него Божена абсолютно ровным голосом и слегка улыбнулась. Феликс, глядя на неё и недоумевающе нахмурившись, вдруг понял, что она и в самом деле совсем не злится и даже и не думает в чём-то его винить, а на её лице и во взгляде читается лишь понимание. -- Феликс, ты не должен оправдываться передо мной и уж тем более не должен просить у меня прощения. То, что случилось со мной пятьсот лет назад -- это был мой выбор, и я сделала его сознательно. Это ты меня прости за то, что мне тогда не хватило смелости и силы духа остаться рядом и пройти с тобой весь путь от начала до конца, но о своём решении я не жалею, потому что точно знаю, что бессмертие и вечная жизнь -- это не для меня. Мне бы всегда не хватало внутреннего стержня и менее романтичного и мечтательного взгляда на многие вещи, так что с таким тяжким грузом, как накопленные за прожитые века жизненный опыт, бессчётные разочарования и причиняемая ими боль, я бы просто не справилась. Ульяна в этом отношении всегда была сильнее меня, и я уверена, что вечную жизнь, вашу с ней встречу, твои чувства к ней она заслужила по праву. -- Не уверен только, что ей всё ещё нужны мои чувства к ней, -- с невольной горечью сказал Феликс и почти физически ощутил, как его уверенность в том, что он хочет вернуться, слегка пошатнулась. О своих переживаниях, которые возникли после того, как в Светлогорске появился Макс и начал вовсю ухаживать за Ульяной, он никогда и никому не говорил, но не поделиться ими с Боженой сейчас не мог -- может быть, хоть она сможет указать ему какой-то выход, которого он сам пока не видит и который сможет наконец-то вывести из этого тупика. Но девушка лишь улыбнулась и, протянув руку, нежно провела кончиками пальцев по щеке Феликса, заставив его снова слегка вздрогнуть, а потом, потянувшись в его сторону, приблизила своё лицо к его почти вплотную, так что Феликс теперь видел перед собой лишь шоколадную глубину её глаз-вишен и приоткрытые губы цвета распустившихся роз. -- Всё в твоих руках, счастливчик, -- шёпотом произнесла она, и, прежде чем Феликс успел что-либо ответить на это, её губы прильнули к его губам с той же нежностью и ненавязчивой страстью, как и пятьсот лет назад, и он окончательно забыл, что собирался сказать и собирался ли вообще. Поцелуй, сначала робкий и мягкий, пугливой бабочкой порхал между их губ, сплетая в себе их взаимные ласки и не позволяя им отстраниться друг от друга, а потом стал перерастать в более глубокий и страстный, разливая у обоих внутри жар желания, и, когда Божена провела кончиком языка по изгибу его нижней губы, Феликс, машинально зарывшись правой рукой в густоту её волос, крепче прижал девушку к себе и довольно чувствительно прикусил её губу. Рука Божены тем временем опустилась к нему на плечо, потом, огладив ключицу, скользнула на грудь, и проворные пальчики начали расстёгивать пуговицы на рубашке. -- Божена... -- выдохнул Феликс, на мгновение отпрянув от её губ. Он не совсем понимал, зачем она это делает, но его стало одолевать беспокойство, на время заглушившее даже голос страсти, который Божена пробудила в нём своим поцелуем. Дело в том, что ничего, кроме этого пусть и жаркого, но прощального поцелуя, он не собирался позволять ни себе, ни ей, но сама девушка, видимо, слегка увлеклась, поэтому следовало остановить её, пока не случилось того, о чём потом будут жалеть они оба. -- Ч-ч-ч, -- Божена снова приникла к его губам, а в следующее мгновение её язык скользнул к нему в рот, и Феликс, на несколько секунд утратив самоконтроль, приглушённо застонал, уже сам впиваясь в её губы и слегка сжав своими её язык, изучающий влажные просторы его рта. Когда и как он оказался лежащим на снегу, а Божена успела опуститься сверху, склонившись над ним, Феликс даже и не заметил, но её холодные пальцы, очутившиеся под его расстёгнутой рубашкой и погладившие его обнажённую грудь, ощутил более чем отчётливо. Девушка тем временем оторвалась от его губ и, выпрямившись, посмотрела на него сверху вниз, и у Феликса мелькнула мысль, что он сам, распростёртый на снегу и пока что не способный даже пошевелиться, сейчас выглядит, как побеждённый воин, поверженный на землю противником. С той лишь разницей, что он своего противника нисколько не боялся. Как оказалось, напрасно. -- Да, -- тихо и задумчиво произнесла Божена, всё так же скользя пальцами по груди Феликса и словно ища на ней какую-то определённую точку. -- Ульяне придётся сильно постараться, чтобы придумать достаточный способ отблагодарить меня. Феликс взглянул на неё с удивлением, поскольку смысл её слов, если он был, конечно, показался ему каким-то странным. Что она имеет в виду? -- Отблагодарить за что? -- настороженно поинтересовался он и уже было протянул руки, чтобы взять Божену за запястья, притянуть её к себе и потребовать у неё объяснений. Но Божена ловко увернулась от его хватки и, улыбнувшись какой-то обречённой улыбкой, на мгновение прикрыла глаза, а потом склонилась к нему и быстро поцеловала его в губы. -- За то, что возвращаю тебя ей, -- шёпотом и скороговоркой произнесла она ему на ухо, а её пальцы, замерев на несколько мгновений на его груди где-то в области сердца, вдруг с ошеломляющей силой и лёгкостью вонзились в неё, словно нож в масло, прорезав кожу, будто остро заточенным ножом, и Феликс, не ожидавший ничего подобного, выгнулся на земле дугой и не смог сдержать рвущегося из груди крика, вызванного мучительной болью. Изо рта снова хлынула горькая чёрная кровь, стекая по его подбородку, горлу и сочась на расстёгнутую рубашку, а пальцы Божены продолжали двигаться всё дальше, проникая глубже под кожу и будто выискивая там что-то. Что она делает и зачем, Феликс не понимал, но от её действий ему становилось всё больнее, и он бы всё отдал, чтобы только это закончилось, но Божена останавливаться не собиралась, а его боль и крики как будто только подгоняли её, заставляли торопиться. -- Прости, Феликс, -- она говорила шёпотом, и Феликс как-то отстранённо удивился тому, что смог расслышать то, что она сказала ему, за собственными криками. -- Но только так ты сможешь вернуться. Я не хочу делать тебе больно, и мне правда жаль... Может быть, ей и было жаль, но то, что она делала, было для Феликса настоящей пыткой, и он уже давно сорвал бы себе горло от душераздирающих криков, если бы Божена свободной рукой не зажала ему рот. Сумрачное небо равнодушно белело над ним в необъятной дали, и Феликсу казалось, что его мучения будут длиться вечно. Он что же, попал в ад и даже не понял этого? Впрочем, ничего странного, что не понял -- свою некогда любимую Божену он предполагал увидеть где угодно, но только не в преисподней, и уж точно не думал, что именно она станет там его палачом. В какой-то момент боль усилилась и как будто потянулась куда-то наружу, а потом Феликс почувствовал, как пальцы Божены выскользнули из его открытой раны на груди, после чего он, отдышавшись и проморгавшись, приподнял голову и увидел, что рука девушки вся в крови, а в пальцах она держит нечто тёмно-серое и скользкое, похожее на мёртвого осьминога с повисшими щупальцами. Сама Божена смотрела на то, что вытащила из груди Феликса, с неприкрытым отвращением, а потом, увидев, что он более или менее пришёл в себя, поднесла это поближе к его лицу, чтобы и он смог взглянуть получше. -- Это подарочек тёмной ведьмы, который убивал тебя, -- спокойно пояснила она, потом отшвырнула добытую мерзость куда-то в сторону, а Феликс лишь проследил опешившим взглядом за её движением. Божена сделала это так легко и совершенно обыденно, словно только что всего лишь выдернула сорняк из земли, а не вытащила из него сплетение заклятий, которые попали в него стараниями Тёмной и от которых он сам в последнюю секунду успел закрыть собой Ульяну. -- Если бы ЭТО осталось в тебе, ты бы не смог вернуться. -- А теперь? -- хрипло спросил Феликс и поморщился от неприятного ощущения -- похоже, горло он всё-таки сорвал, и попытки Божены предотвратить это не очень-то ему помогли. -- А теперь -- в добрый путь, счастливчик, -- ласково улыбнувшись, ответила Божена, наклонившись к его лицу, оставила на его окровавленный губах лёгкий поцелуй, и Феликс лишь успел почувствовать прикосновение её губ, после чего сначала всё вокруг -- и выбеленная снегом пустошь, и холодно-серое небо -- бешеной каруселью закружилось у него перед глазами, а потом упала тьма -- холодная, беспросветная и давящая неимоверной тяжестью. Феликс снова не чувствовал собственного тела, но теперь он не чувствовал и боли, как это было в первый раз, и, приободрившись от этого, лишь направил все свои силы на то, чтобы продираться сквозь эту темноту, которая казалась бесконечной и как будто грозилась поглотить его. Сколько он так барахтался в вездесущей и не желающей отпускать его темени, он не помнил, но через какое-то время до него дошло, что это вовсе не тьма, а, каким бы странным это ни казалось, волны, спокойные, неспешно колеблющиеся и всеобъемлющие, как сам мир, а потом пришло понимание, что ему не нужно ни плыть сквозь них, ни сопротивляться им -- они сами вынесут его туда, куда нужно. И Феликс просто сдался на их милость, позволяя им определять его маршрут и точку прибытия. Он снова упустил тот момент, когда всё изменилось, и пришёл в себя, будто пробудившись, от собственных тяжёлых вздохов и хриплого кашля, который их сопровождал. Кое-как приведя дыхание в норму, он, не спеша открывать глаза, прислушался к собственным ощущениям, полагаясь пока только на слух и осязание. Под спиной снова ощущалась твёрдая ровная поверхность, но это точно была не мёрзлая земля, покрытая снегом, и запахи вокруг были более реальные и знакомые ему -- запах обработанного дерева, покрытого лаком, слабый, но пока ещё вполне уловимый, запах кофе, не очень насыщенный, но всё равно трогающий обоняние, запах кожи и...аромат жасмина, от которого сердце в груди немедленно трепыхнулось и подпрыгнуло куда-то вверх. Резко открыв глаза, Феликс уставился взглядом перед собой, ожидая увидеть дорогое ему лицо той, ради кого он всё-таки смог переступить черту и вернуться сюда, но в первую минуту увидел на небольшом отдалении и где-то вверху лишь окно с полностью поднятыми шторами, сквозь которое смотрела жёлтым глазом полная луна, царственно возвышающаяся на ночном небе над всем остальным миром, и в то мгновение, когда он посмотрел на неё, не сумев побороть лёгкую внутреннюю дрожь, мужчине почудилось, что жёлтый демон тоже ответил ему пристальным взглядом, а потом подмигнул с небес -- словно приветствуя и в то же время с насмешливо-мрачным удовлетворением. "С возвращением, вампир. Как ни странно, но я рада, что ты выжил -- ведь теперь мы сможем продолжить наше с тобой многовековое противостояние. Что за удовольствие искушать в ночи полнолуний тех Тёмных, которые и так готовы в любую минуту снять оковы со своего внутреннего зверя? Куда интереснее воздействовать на волю и разум того, кто пытается бороться со своей природой, и ты один из этих немногих, кого я считаю своими достойными соперниками. До следующего раунда, Феликс." "До следующего раунда, желтоглазая," -- мысленно ответил ей Феликс, а в следующее мгновение даже и не то чтобы почувствовал, а будто со стороны увидел, как зрачки его устремлённых на луну глаз из тёмно-зелёных стали цвета белого савана, а губы на секунду-две растянулись, слегка обнажая удлиннившиеся верхние резцы. Срок, отпущенный ему с того момента, как он выпил порошок, лишивший его бессмертия, истёк с наступлением полнолуния, и теперь смертный мужчина снова превращался в бессмертного вампира. Погружённое в ночной мрак пространство офиса на секунду померкло, словно пытаясь ускользнуть от его взгляда, и только облик идеально круглой луны по-прежнему чётко стоял перед его внутренним взором, словно отпечатавшись на сетчатке его глаз, а потом... -- Феликс! -- Дрожащие тонкие пальцы коснулись его щёк и взволнованным движением метнулись к его вискам, и Феликс, подняв взгляд, наконец увидел склонившуюся над ним Ульяну с заплаканным лицом и слегка растрепавшимися волосами, которые небрежными тёмными локонами спадали вперёд и касались его лица. -- Господи Боже мой! Феликс, как ты? Слава Богу, ты пришёл в себя... Тебе больно? Встать можешь?.. -- Она нервным и поспешным движением откинула за плечи свесившиеся вперёд и мешающие ей волосы и быстро и вместе с тем осторожно ощупала трясущимися руками шею Феликса и его плечи, словно хотела убедиться, что физически он действительно цел. Боли вампир и в самом деле уже не чувствовал, как и разбитости или недомогания после недавно попавших в него смертельных заклинаний из арсенала чёрной магии, а вот близкое к истерике состояние, в котором пребывала сейчас Ульяна, его здорово обеспокоило, и он даже не сразу смог сообразить, что ему сейчас в первую очередь следует сделать -- не то убедиться, что с Ульяной всё в порядке и ни Тёмная, ни Макс её не тронули и не причинили ей никакого вреда, не то в первую очередь успокоить её, чтобы обуревавшая девушку паника хоть немного улеглась. -- Впрочем...что я говорю? Не двигайся пока... Бедный мой... Я думала, что...что... Её сбивчивую и бессвязную речь прервало выплеснувшееся сквозь произносимые слова рыдание, и, не в силах больше сдерживаться, Ульяна закрыла лицо руками, содрогаясь всем телом и надрывно всхлипывая. О чём она думала, было ясно и так, но сейчас это было не так важно. Поднявшись с пола и с удовольствием отметив, как легко и без малейших проблем повинуется ему собственное тело, а болевые ощущения действительно исчезли без следа, Феликс, привстав на коленях, взял поникшую и дрожащую Ульяну за руки, заставил её убрать ладони от лица и, заглянув в её мокрые от слёз глаза, улыбнулся лёгкой и свойственной ему одному улыбкой, которая всегда трогала лишь уголки его губ и отражалась в глазах. Ульяна, всё ещё всхлипывая, мельком взглянула на него и тут же опустила глаза, а мокрые ресницы легли на её щёки, отбрасывая едва заметные тени. Вид у неё был жалкий, измученный, напуганный, и она совсем не походила сейчас на ту Ульяну, которую он знал много лет -- весёлую, уверенную в себе, порой немного дерзкую и не унывающую ни при каких обстоятельствах, так что Феликс, несмотря на то, что изо всех сил старался сохранять самообладание, с усилием сглотнул, глядя на любимую и понимая, что за минувшие месяцы Макс умудрился своими затянувшимися играми и подлыми ходами в этой схватке морально выжать досуха не только его, но и Ульяну. И, похоже, сама Уля тоже в эту минуту думала о чём-то подобном, потому что, так и не дождавшись от него никаких слов, заговорила сама. -- Феликс, прости меня, -- выдохнула она, с силой зажмурившись и нерешительно переплетя их с ним пальцы, точно боялась, что он вот-вот опомнится и оттолкнёт её. Феликс чувствовал, как её руки неудержимо дрожат -- видимо, перенервничала она и впрямь изрядно и до сих пор никак не могла успокоиться, даже несмотря на то, что он был сейчас рядом -- живой, невредимый и снова обретший бессмертие -- и даже и не думал сердиться на неё. -- Я...я не знала, что всё так будет... Я не знала, что Макс заранее всё это подстроил и что он пришёл сюда для того, чтобы привести сюда следом Тёмную... Господи, она же чуть тебя не убила!.. Девушка снова громко и судорожно всхлипнула, видимо, вспомнив тот момент, когда вампир, тогда ещё находившийся под действием порошка, превратившего его в простого смертного, метнулся между тёмной ведьмой и ней, чтобы закрыть собой Ульяну от всплеска чёрной магии, направленного на неё, и сделала такое движение, будто хотела зажать себе рот ладонью, чтобы заглушить подавляемое рыдание, но Феликс её руки так и не выпустил, продолжая мягко поглаживать большими пальцами бока запястий. -- Ну, убить она хотела тебя, а не меня, -- напомнил ей Феликс и, подавшись к ней, вдруг осушил скатившуюся по её щеке слезинку нежным поцелуем. Ульяна так и замерла, глядя на него растерянно и слегка ошарашенно, а вампир снова ответил ей ласковой улыбкой. -- А я не мог этого допустить... -- Почему? -- перебив его, спросила Ульяна сорвавшимся шёпотом, а её похолодевшие, как подозревал Феликс, от сильного волнения пальчики судорожно вцепились в его ладонь, будто она в эту минуту держалась не только за него, но и за свою отчаянную надежду -- надежду на то, что он всё же сможет простить её. -- Уль, я тебе уже однажды называл причину, а ты уже успела её забыть, -- мягкий хрипловатый баритон Феликса звучал ровно и с нужной долей непринуждённости, а его ладони легонько сомкнулись, сжимая её руки чуть сильнее. -- Потому что я тебя люблю. И, если бы снова пришлось закрыть тебя собой от проклятий какой-нибудь Тёмной, я бы сделал это, не задумываясь. Ты -- это всё для меня, Ульяна, и случись с тобой что-нибудь, жить мне будет незачем. Может быть, я не такой сверхромантичный и открытый в своих чувствах, каким любил представать перед тобой Макс, но это правда -- я люблю тебя. И теперь... -- Феликс на долю мгновения запнулся, не зная точно, стОит ли продолжать дальше или он уже и так пока что сказал вполне достаточно, а Ульяне и без того за последние дни многое пришлось пережить, и, наверное, не нужно исчерпывать и так изрядно опустевшие запасы её выдержки необходимостью немедленно сделать ещё один немаловажный выбор, который решит дальнейшую судьбу их обоих. Об этом можно будет поговорить и потом, когда и он, и она более или менее придут в себя после последних событий и будут готовы к этому разговору... Но нет, всё-таки есть такие разговоры, которые не стОит откладывать на потом и начать которые спустя время будет куда сложнее, а значит, нужно ковать железо, пока горячо. -- И теперь решай сама, нужен ли я тебе такой. Признание прозвучало серьёзно и, возможно, излишне спокойно, особенно учитывая то, что Феликс сейчас говорил не о чём-то, а о своих собственных чувствах к этой девушке, но он был абсолютно искренен и говорил о них, не актёрствуя и не добавляя ненужной экспрессии. Излишним драматизмом пусть и дальше увлекается его братец, а он предпочитает театральности и зрелищности правду и говорит то, что есть на самом деле, а не то, что приходится выжимать из себя. Ульяна на какое-то время застыла, словно оглушённая тем, что он сказал, и только её глаза лихорадочно метались, ловя его взгляд, будто искали там неоспоримое подтверждение всему услышанному, доказательства того, что он это всё говорил вполне серьёзно, а потом девушка, снова залившись слезами, просто бросилась к нему на шею и крепко обняла его. Феликс нежно прижал её к себе и уткнулся лицом в её волосы, бережно поглаживая её ладонями по вздрагивающей спине и осторожно покачивая в своих объятиях. Ни он, ни она не заметили, сколько времени прошло, прежде чем они оторвались друг от друга и немного разомкнули свои объятия, но произнесённое Ульяной слово, адресованное ему, разом развеявшее собой все его сомнения и заставившее его воспарить от счастья на седьмое небо, Феликс запомнил навсегда, потому что именно оно и положило конец и его, и её внутренним метаниям. -- Нужен! -- горячо прошептала она ему на ухо, и вампир, не сразу поверив в то, что услышал, крепче обнял её, желая удостовериться, что она понимает, ЧТО говорит и что не оттолкнёт его спустя минуту, как это случалось не раз до этого момента. Всё-таки он ей нужен?! -- Нужен любой! Я тоже тебя люблю и не смогу жить, если с тобой что-то случится, Феликс!.. Пожалуйста, прости меня за всё, если сможешь... Я... Феликс не дал ей договорить да и не видел смысла в том, чтобы Ульяна и дальше сотни раз просила у него прощения и каялась в своих ошибках -- разве всё это имеет значение теперь, когда они наконец-то открылись друг другу в своих чувствах и оба не представляют себе своей жизни друг без друга? Он тоже совершил немало ошибок в их отношениях, так что вина лежит не на одной Уле, но вернуть и изменить то, что было в прошлом, не под силу даже бессмертному вампиру, а значит, всё, что они могут сейчас сделать, чтобы быть вместе -- это простить друг друга за собственные промахи и глупости, постараться забыть прошлое и жить только настоящим и будущим. И, осознав правильность этого вывода и ненужность лишних и бессмысленных слов, Феликс мягко отстранил Ульяну, так что она невольно оторвала мокрое от слёз лицо от его плеча и взглянула на него с кротким недоумением, выражение которого на её личике всегда так умиляло тёмного и вызывало улыбку, которая не так уж часто украшала собой его резковатые и наполненные неизменным спокойствием черты, и закрыл её собиравшийся было выдать очередной вопрос ротик поцелуем, нежным и пылким, который сначала заставил девушку оторопеть от неожиданности и на несколько мгновений неподвижно замереть в его руках, а потом она, тоже, видимо, устав от выяснения отношений и окончательно поддавшись чувствам, ответила на него, обняв своего вампира за шею и прижавшись к нему так крепко, что могла ощущать каждую линию его тела даже сквозь рубашку и жилетку, которые были на нём. Феликс и услышал, и почувствовал, как заколотилось в бешеном ритме её сердечко, но только причиной этому был уже не страх, а вырвавшееся вперёд желание оказаться как можно ближе к своему мужчине и сполна насладиться его вниманием и его ласками, которые наконец-то раскрывались перед ней во всей своей глубине и нетерпеливости, хотя Ульяна всегда была уверена, что последнее обычно сдержанному и невозмутимому до холодности Феликсу вовсе чуждо и напрочь отсутствует в его натуре. Как выяснилось, она ошибалась, и в эту минуту руки "холодного" по характеру вампира, бережно, но всё крепче сжимающие изгибы её тела и скользящие ласкающими движениями по её плечам, лопаткам, спине, линии поясницы, спускаясь всё дальше и точно не намереваясь останавливаться, его будто налившиеся изнутри жаром губы, мягко и одновременно страстно и требовательно терзающие её рот и ловившие её судорожные вздохи и ответные поцелуи, сейчас сполна это подтверждали. А ведь это был совсем не первый их поцелуй, который мог бы вызывать такие яркие и неимоверные по своей силе ощущения и в прямом смысле слова сносить крышу у обоих, поэтому в первые минуты Уля немного опешила, чувствуя себя слегка выбитой из колеи таким наплывом чувств от одного только поцелуя Феликса. Те их с ним поцелуи, что случались до этого, когда они за последние месяцы, несмотря на все старания Макса разлучить их, всё равно тянулись друг к другу, тоже были безумно приятными, говорящими о многом и порой не менее страстными, чем этот, но тогда, даже в те минуты, когда они были вдвоём и более чем явственно ощущали свои чувства друг к другу, между ними всё равно незримо стоял Макс, воплощавщийся в страхах Ульяны, что старший брат Феликса вот-вот снова разрушит их хрупкое счастье, которое только стало выстраиваться на горизонте будущего и приобрело относительное равновесие, и зарождавшийся в её сомнениях относительно своего собственного самообладания, которое раньше никогда не изменяло ей, но которого почему-то теперь всегда не хватало, чтобы противостоять лести Максимилиана и силе его приторно-завлекающих ухаживаний. Она чувствовала любовь, заботу и нежность Феликса и могла поклясться чем угодно, что испытывает к нему то же самое, но постоянные мысли о Максе, ставшие для неё настоящим наваждением, будто заслоняли собой все жесты и слова младшего вампира, относящиеся к ней, и притупляли её собственные чувства к Феликсу. Притупляли, но полностью уничтожить их так и не смогли, и вот теперь та любовь к её шефу и её бывшему врагу в одном лице, которую она чувствовала уже не первый год, наконец-то словно вырвалась на свободу из какой-то тёмной тесной клетки, где её долгое время будто держали взаперти, и заиграла всеми красками и оттенками эмоций, накаляя ощущения до предела. От этих мыслей Ульяна ещё крепче вцепилась в Феликса, уже сама будучи не в силах оторваться от его губ и беспорядочно скользя ладонями и пальцами по плотной ткани его жилетки и изнывая от нетерпения почувствовать под своими руками его обнажённую кожу, и, судя по тому, как яростно Феликс сминал лёгкий невесомый шёлк её платья на боках, он думал о том же -- что одежда сейчас очень сильно им мешает и от неё нужно бы освободить и себя, и Ульяну. Впрочем, одежда являлась помехой лишь поначалу, а потом, по мере того, как объятия становились крепче, а поцелуи -- горячее и нетерпеливее, в сторону полетела сначала расстёгнутая Ульяной и стремительным движением сдёрнутая ею же с плеч Феликса жилетка, распластавшись на полу у передней правой ножки дивана, словно поверженная жертва необузданной и отчаянно рвущейся на волю страсти двух влюблённых, потом туда же отправилась отброшенная рубашка, звеня наполовину оторванными пуговицами (Уля и тут слегка перестаралась, и предмет одежды вампира, который она торопливо стягивала с него, уцелел лишь частично, но Феликс в ответ на это лишь довольно усмехнулся и страстно-собственническим жестом, чётко говорящим о том, что ждать он больше не намерен, притянул девушку к себе, снова завладевая её губами в испепеляющем изнутри сладком поцелуе, и его пальцы зашарили по её спине, отыскивая застёжку молнии), а следом -- платье Ульяны, "бегунок" на спине которого был безжалостно сорван сгорающим от нетерпения Феликсом. На мгновение они оба замерли, стараясь хоть немного контролировать сбивающееся дыхание, которое опаляло жаром их губы и овевало лица, глядя друг другу в глаза и будто понимая, что после того, как их обнажённые тела соприкоснутся, отсутствие настоящего живого пламени между ними, зарождение которого, судя по ощущением, более чем неизбежно, будет настоящим чудом. Но ждать Феликс больше не мог -- его сводил с ума один только вид Ульяны, оставшейся перед ним в одном шёлковом нижнем белье, которое каким-то непостижимым образом и прикрывало собой на грани её главные прелести, и одновременно умудрялось их подчёркивать так, что его всего потряхивало от желания, а её пухлые манящие губы, соблазнительно заалевшие после его недавних поцелуев, разметавшиеся по плечам густые локоны, оттеняющие собой белоснежную кожу, порозовевшие щёки и пылающий просящий взгляд, в котором разгоралось то же желание, которое горячей дрожью расходилось по его коже, казалось, молили о большем. Ульяна даже не успела понять, когда это произошло, или проследить за его молниеносным рывком, похожим на стремительный бросок кобры, но уже в следующую секунду она оказалась опрокинутой на пол и плотно прижатой к его твёрдой горизонтальной поверхности телом опустившегося на неё сверху Феликса, а сам вампир, снова припав к её губам жадным поцелуем и властными движениями горячего и влажного языка исследуя её рот, прошёлся ладонями по её обнажённым бокам, очертил ими точёные контуры талии, чем заставил девушку задрожать и теснее прижаться к нему, а потом, ласковыми касаниями дойдя до её груди, вдруг ухватился с разных сторон обеими руками за верхний предмет её нижнего белья и с силой рванул его. Бирюзового цвета шёлк легко и с едва различимым треском порвался под яростным напором Феликса, а Ульяна вскрикнула от неожиданности, прервав их с ним поцелуй, на мгновение широко распахнув томно прикрытые до этого момента глаза и глядя на мужчину с лёгким испугом. Но Феликс, снова склонившись к ней, тут же принялся покрывать лёгкими, но от этого не менее пылкими поцелуями её приоткрытые губы, щёки, подбородок, скулы, а пальцы его правой руки, в то время как левая крепко обвила собой, скользнув под спину девушки, её талию, начали ласково и в то же время волнующе касаться её налившихся и вызывающе торчащих вверх нежно-алых сосков, поглаживая, теребя и вырывая из груди Ульяны громкие стоны возбуждения. Уля судорожно забилась под Феликсом, соприкасаясь своими обнажёнными грудями с мускулами его груди, а низом живота -- с его неумолимо твердеющей плотью, недвусмысленно дающей понять, чего он сейчас хочет и пока что скрытой застёгнутыми брюками, и жалобно всхлипнула, пытаясь дотянуться до его губ. Вампир чуть улыбнулся, тоже тяжело дыша и, насколько это было возможно, стараясь пока не обращать внимания на болезненную тяжесть в паху, которая с каждой секундой будто становилась всё ощутимее и наливалась нестерпимым жаром, который медленно, но верно одерживал полную победу над его разумом, и, подавшись к Ульяне, легонько очертил кончиком языка контур её верхней губы, почувствовав клубничный привкус её помады, после чего склонил голову ниже и одарил нежным поцелуем её правый сосок, а Ульяна забилась под ним ещё неистовее, задыхаясь и выгибаясь навстречу его губам. Её тёмные локоны в прелестном и туманящем разум влюблённого мужчины беспорядке разметались по паркету мягкими густыми волнами, придавая ей сходство с выброшенной на берег моря или океана русалкой, слегка припухшие розовые губы раскрылись в немой и страстной мольбе, выраженной лишь в громких надрывных вздохах, а в тёмно-карих глазах явственно читалось горячее и неподдельное желание -- желание поскорее стать с ним единым целым и показать свою любовь уже на деле, а не на словах. -- Лежи спокойно, -- наставительно-мягким голосом произнёс Феликс, погладив её по волосам, а потом с тихим мимолётным стоном снова приник губами к её соску, щекоча его языком и время от времени посасывая. Ульяна, откинув голову назад, обняла его обеими руками за шею, гладя по голове и постанывая от его нежных манипуляций, которые он проделывал с её грудью, то осторожно сжимая её, то лаская ртом соски. -- Не дёргайся так, девочка моя... -- Его очередное посасывание и её полный сладкой муки стон. -- Ты же знаешь, что я не причиню тебе вреда... Расслабься... -- Лёгкое прикусывание, заставившее её вздрогнуть, и вырвавшийся у неё слабый вскрик. -- Ты мне доверяешь? Он поднял голову, глядя на неё и действительно ожидая от неё ответа, и Ульяна, взглянув в его тёмно-зелёные глаза, лишь кивнула. А кому она ещё могла доверять, как не ему -- своему любимому шефу, своему единственному и любящему мужчине, своему спасителю, рискнувшему сегодня своей жизнью ради неё? Ей даже не пришлось ничего отвечать -- Феликс прочёл ответ в её глазах, а через секунду последние сомнения улетели прочь, заставляя забыть обо всём, превращая в пустую и бессмысленную арифметику все "за" и "против" и давая этим двоим возможность утолить их общее и взаимное желание, долго сдерживаемое и теперь грозившее сжечь их обоих своим пламенем. Ульяна почувствовала, как Феликс осторожно взял её за запястья и заставил её откинуть руки назад, прижимая их к полу где-то над её головой, а в следующее мгновение вокруг кистей её рук достаточно плотно, но при этом не сдавливая и не делая больно, обвилась скользкая полоса ткани, довольно крепко связывая их и не позволяя совершать ими никаких движений. Потом Ульяна поняла, что это был обрывок от её безнадёжно испорченного бюстгалтера, но, когда Феликс, спустившись чуть ниже, но не освобождая её полностью от приятного девушке веса своего тела, прильнул губами к её обнажённой подрагивающей коже, лаская её и оставляя на ней влажные следы от своих губ и языка, Уле мгновенно расхотелось о чём-либо его спрашивать, и она с тихим стоном прогнулась ему навстречу, подставляя под его горячие поцелуи и нежные прикосновения его языка, желающего сейчас ощутить её вкус, свою шею, плечи, грудь, плоский тугой живот... Феликс исследовал её тело неторопливо, со страстью и нужной долей ласки, стараясь не упустить ни малейшей детали в виде изгиба, впадинки или маленькой родинки, и этим напоминал без памяти влюблённого в своё ремесло скульптора, который, изготавливая свою очередную статую, вложил в неё не только своё мастерство, но и свою беззаветную любовь, и теперь, полностью отдавшись радости и нежности, охватившим его при виде своего наконец-то рождённого из камня творения, изучал свою прекрасную скульптуру во всех подробностях и по каждому сантиметру на её совершенном теле хотел удостовериться, что она и впрямь идеальна. В какой-то момент раскрытые ладони Феликса снова накрыли собой груди Ульяны, легонько массируя их и дразня лёгкими касаниями пальцев жаждущие его ласк соски, и бессмертная, прерывисто вздохнув, чуть откинулась назад, как бы говоря этим жестом, что теперь она полностью в его власти, а с её трогательно приоткрытых губ сорвалось жарким шёпотом его имя. Она не могла отвечать на его ласки из-за того, что её руки были связаны, но могла всецело отдаваться ему, и Феликс сразу же понял, что этого тоже вполне достаточно для того, чтобы его самоконтроль вырвался из стальных оков и разбился вдребезги, высвобождая желание немедленно завладеть этой девушкой, противиться которому у него уже не было сил. Замерев на несколько мгновений, вампир снова обрушил на губы Ульяны свой поцелуй, лаская их, наслаждаясь их вкусом и заставляя следовать за собой, а его руки тем временем освободили девушку от последней части её нижнего белья, отшвырнув маленькую шёлковую вещицу куда-то в темноту, и рванули пряжку ремня на его брюках, расстёгивая их и затем стягивая вниз. Ульяна, наслаждаясь ласками его губ и сладкой влажностью его поцелуя, почувствовала, как Феликс, осторожно взявшись за внешние стороны её бёдер, медленно разводит их, одновременно поглаживая ладонями и пальцами упругую бархатистую кожу, и закидывает её раздвинутые ноги себе на талию, прижимаясь торсом к её животу, а в следующее мгновение девушка задохнулась, когда его возбуждённая плоть вошла в неё, наполняя всё её тело горячей пульсацией и медленно скользя собой по напряжённым влажным стенкам её лона. Ахнув, Уля невольно прервала их с ним поцелуй, хотела было крепче обнять Феликса и ещё плотнее прижать его к себе, но помешали связанные руки, и бессмертная, зайдясь громким стоном, лишь сильнее напрягла внутренние мышцы, удерживая Феликса в себе и ощущая каждой клеточкой его силу, тепло и нежность, с которой он сейчас брал её и сливался с ней воедино. У самого Феликса на мгновение потемнело в глазах, а в голове как будто с оглушительным грохотом, слышимым лишь ему одному, взорвался настоящий фейерверк восторга и наслаждения, когда он почувствовал горячую узкую влажность тела, в которое медленно погружался, мягкими толчками проникая всё глубже и с каждым завоёванным сантиметром понимая, что Ульяна теперь принадлежит только ему одному, что они с ней теперь всегда будут вместе и что Макс, как бы ему ни хотелось разлучить их в дальнейшем, больше не имеет на Улю никаких прав -- она наконец-то сделала свой окончательный выбор... Ульяна, хватая ртом воздух, прогибаясь в спине, как домашняя изнеженная кошечка, и подаваясь всем телом Феликсу навстречу, нетерпеливо застонала, давая понять, что хочет поскорее принять его в себя целиком и что такая нежная постепенность её совсем не устраивает, и вампир, окончательно и бесповоротно отпустив внутренние тормоза и издав тихий вибрирующий рык, резким и сильным толчком вошёл в неё на всю оставшуюся длину, пустив по её обнаженному телу, извивающемуся под ним, волну крупной дрожи и вырвав из её груди отчаянный крик. Феликс на мгновение замер, ощущая себя в ней и чувствуя, как кровь дробью многочисленных молотов стучит у него в висках, словно его голова изнутри превратилась в кузницу с неутомимыми работниками, ритмично бьющими своими инструментами по наковальням, а потом кожу будто обожгло притоком плавящего жара, и он, подавшись назад и почти полностью покинув тело Ульяны, снова вошёл в неё на весь размер, растягивая её лоно и проникая собой до каких-то невероятно чувствительных глубин, отчего Уля шумно выдохнула и, приподнявшись, впилась в его губы поцелуем. -- Ещё!.. -- простонала она, нежно прикусывая нижнюю губу Феликса и проводя по ней языком; вампир со сдавленным не то стоном, не то рычанием ответил на поцелуй и задвигался в ней, сладко терзая её глубокими бережно-сильными проникновениями и осыпая поцелуями её губы и лицо с запунцовевшими щёчками и прекрасными тёмно-карими глазами, скрывающимися время от времени под трепещущими густыми ресницами. -- Ещё, Феликс... Прошу, возьми меня... Тёмное помещение офиса, которое заливала своим бледным светом лишь луна, наполнили вскрики, становившиеся всё громче, и звучавшие в унисон стоны наслаждения, среди которых можно было разобрать восторженные всхлипы Ульяны и её тихий жаркий шёпот, умоляющий любимого не останавливаться и продолжать, и едва слышное рычание Феликса, когда он выполнял бессвязные под влиянием сжигающей изнутри их обоих страсти просьбы Ули, сам млея и сходя с ума от её ласк и поцелуев. В какое-то мгновение, которое сам вампир потом вспоминал с трудом, он освободил руки Ульяны от стягивающих их шелковых пут, и, ощутив на своём обнажённом теле её нежные ладошки, застонал от удовольствия, продолжая двигаться в ней и ощущая её ответные движения и жаркие влажные объятия её лона, сжимающего его мужское достоинство. Пика блаженства они достигли одновременно, и Феликс, задыхаясь и чувствуя, как уплывают остатки его разума, пока он растворялся в одной Ульяне, ставшей для него целым миром, ощутил, как девушка, задержав дыхание и отчаянно вцепившись пальцами в его плечи, выгнулась под ним, всем телом подаваясь ему навстречу и изо всех сил прижимая его к себе. Наклонившись, он накрыл её губы горячим поцелуем и, толкнувшись ещё глубже, чем заставил Ульяну вздрогнуть и сорвал с её губ ещё один, самый громкий и протяжный, стон удовольствия, припал к ней, обессилевший и счастливый. -- Я люблю тебя, -- прошептал Феликс, не выпуская из своих рук Ульяну и продолжая покрывать лёгкими поцелуями её губы, щёки, подбородок, изгиб шеи. Девушка, всё ещё тяжело дыша, улыбнулась, попутно отвечая на его поцелуи, и погладила его по голове. -- Я тоже тебя люблю, -- выговорила она срывающимся голосом, а когда Феликс перекатился на спину, позволяя ей наконец-то оторваться от пола, тут же приподнялась и снова прильнула к нему, обняв его и склонив голову на его грудь. Вампир, не совсем кстати вспомнив кое о чём, максимально незаметно осмотрел обнажённую кожу на своей груди, но не нашёл на ней никаких следов или шрамов, которые напоминали бы о недавнем физическом вмешательстве Божены, при помощи которого она спасла его от последствий магических ударов, нанесённых Тёмной, но пока что не знал, как ему к этому относиться -- не то радоваться, не то погружаться в мрачные и усиленные раздумья. С одной стороны, хорошо, конечно, что для него его недолгое пребывание на пороге смерти прошло сравнительно без последствий, а с другой... Неужели встреча с Боженой и то, что она сделала для него, чтобы он смог вернуться сюда, к Ульяне, было лишь игрой его подсознания, смешавшего знакомые образы из прошлого и его желание всё-таки выжить, чтобы быть с любимой, в причудливый и местами жутковатый сюжет, запечатлевшийся в его памяти? Быть того не может. Он же так ясно всё помнил, так отчётливо всё ощущал... Вспомнив о боли, сопровождавшей всё это, Феликс, быстро и судорожно выдохнув, крепче прижал к себе Ульяну и коснулся губами её волос, а сама Уля, подняв голову, посмотрела ему в глаза и, будто увидев в них на мгновение всплывшее смятение и даже некий страх, приникла к нему с очередным нежным и жарким поцелуем, словно успокаивая его и заставляя забыть обо всех пережитых ужасах. -- Ч-ч-ч, всё хорошо, -- прошептала девушка, не отнимая своих губ и гладя его по лицу. -- Я с тобой, Феликс. Я тебя больше не оставлю, слышишь?.. Иди ко мне... И Феликс, подчиняясь ей и тут же полностью разделяя её настрой и желания, погрузился в сладостные ощущения, которые может дарить только близость тела и души любимого и дорогого человека. Конечно же, потом им ещё предстояло поговорить о многом. Об ошибках -- как общих, так и совершённых каждым из них в отдельности по незнанию или из-за нерешительности. О причинах, которые служили фундаментом как для этих ошибок, так и былого недопонимания между ними. О том, что испытал Феликс, когда упал замертво после того, как заслонил собой любимую от заклятий Тёмной, кого он увидел и что он узнал и понял там -- на границе миров. Что почувствовала Ульяна за тот час, в течение которого была уверена, что любимый мужчина погиб из-за неё. О том, как Макс и Тёмная ведьма, впав в настоящую панику после случившегося, в спешке покинули агентство, когда поняли, что вместо праведницы прикончили вампира, которого Тёмный Князь приказал вернуть на сторону Тьмы, но ни в коем случае не убивать. Да, поговорить нужно было ещё о многом и важном, нужно было обсудить ещё бездну вопросов, и ответы на некоторые из этого числа уже имелись в наличии, пусть и недавно найденные и пока неозвученные, а поиском некоторых ещё только предстояло заняться, нужно было до конца объясниться в своих чувствах, признаться в своих страхах и избавиться от них... Но это всё произойдёт потом, и об этом можно сейчас не думать. А пока две близкие друг другу души -- мужчина и девушка, вампир и медиум, тёмный и праведница, Феликс и Ульяна -- могли просто дарить свою любовь друг другу и знать, что теперь они наконец-то вместе. Навсегда.