Красное сатурно

Вчера ему вновь приснилась Венеция, и это было нечто, схожее с ощущением, будто душа его воспарила над сизыми облаками: уснув в одном месте, Ленни проснулся в совершенно иной незримой плоскости. И Венеция, расходясь под его неспешными шагами гармонью гладких мраморных ступеней, манила его в свои объятия словно холодная гробница. От переизбытка нечаянного счастья в её каналах не виделась темнота зиявших бездонных провалов, не танцевали благородными призраками палаццо, отражаясь в эфемерной глади. Всё сосредоточенно замерло где-то вне привычного течения времени. И Ленни шёл, нет, даже, скорее, бежал, минуя ступень за ступенью, бежал, не всматриваясь в безукоризненную белизну вокруг, боясь случайно дать мёртвому двадцать пятому часу ход. Бежал, пока холод не прибрал его к своим рукам и всё вокруг не обратилось в руины. И небо, что ласкало взор нежной лазурью, показалось ему полотном, чёрным от копоти и сажи. Вновь белое, призрачно проступавшее из размытых далей, оказалось погребенным под многовековым слоем пепла и пыли. О, сколько же длился тот застывший во льдах сна момент, что он летел куда-то вниз, минуя ступени мраморных палаццо? Вероятно, целую вечность. Не думать о Венеции было невозможно. Она дышала во всем, забирая у него кислород. Она отравляла собой всё. И, скорее всего, не была даже Венецией, как бы страстно он ни верил увиденному. Ленни медленно снимал со своей поникшей головы красное сатурно, опускаясь на колени перед спокойным бессмертием тёмных вод. И пальцы его обагряла кровь, сочившаяся из открывшихся стигмат.

*

«Капелло романо», что носит он в последние дни, отдавая дань уважения Pentecoste — красное, словно кровь Христова. Красный, символизирующий страшные мученичества Его. И пепел оседает на плечах, словно крест, приносимый во искупление человеческих грехов. Красный — кровь Его и плоть Его. Страданиям за веру никогда не будет конца, даже когда грехи человечества нашего будут искуплены. Огонь, что обращает всё вокруг в пепел — Его святые мученики, вверившие свои жизни смерти во имя великой жертвенности. — Да бросьте вы! Ватикан в наши дни — больше про политику, нежели веру, — парирует коллегам-кардиналам Озолиньш, ещё не предполагая, какая кара откликнется на его слова в скором времени. Ибо у нового Папы Римского, несмотря на амбиции и желание стращать грешные сердца, душа лежит не к гонке политических компроматов, а к аскетическому, праведному подвижничеству во имя исконной веры. Тому, что вполне граничит с жестокостью. Тому, что знает меру, но выбирает багряный — на Пятидесятницу. И красное сатурно плывет в лучах солнца, укрывая его голову, плывёт среди вечной зелени ватиканских садов. Он не политик, он — святой. Да, он идёт против толпы, позволяя бросить в себя камень, и предполагает, что ему за это воздастся. И оно того стоит. Нельзя увидеть Бога, не заслужив его милосердия. Нельзя прийти к вратам рая, пряча под сутаной зияющую пустоту. Ведь Бог не только отринет чёрное, но и будет справедливо мстить. — Посмотрите на мои руки, Ваше Святейшество! Посмотрите на мои руки! Они дрожат, дрожат!.. — в ответ на его стенания тёплые ладони Пия XIII заключают в себя страшно разбитые артритом пальцы Озолиньша. Красное сатурно склоняется над ним, заслоняя солнечный свет. Окрашенная алым тень ложится на лицо и за закрытыми веками всё плывёт в умиротворяюще кровавом мареве. Розы благоухают в садах Ватикана, приветствуя нисхождение духа Святого на грешную землю в дни Pasqua rosatum. — Не кривите душой, Ваше Высокопреосвященство, — шепчет ему Папа, тихо баюкая вернувшегося из Кетчикана ссыльного. — Там было не холоднее, чем в Вашем родном Стайцеле. Вы гуляли среди высоких тсуг, наслаждаясь чистым воздухом. Видите — я был милосерден к Вам. — Но мои пальцы! Они дрожат! Они покрыты кровоточащими язвами! — А что сказал бы на это Господь? Омойтесь, очиститесь, удалите злые деяния ваши от очей Моих. Перестаньте делать зло: научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову.* Папа тянет нераскаявшегося грешника в свои крепкие объятия, и красная волна света с его лица соскальзывает на потный лоб растерянного кардинала: — Тогда придите — и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю.* И словно в довесок к словам, вложенным самим Провидением в его уста, ветер мягко колышет белоснежную ткань дзимарры, укрывающую его плечи.

*

У серафимов в христианской иконографии крылья, возвышающиеся за спиной, неизменно окрашены красной темперой. Архангелы перед престолом Господа стоят, ловя отблески благодатного огня. Великомученики шествуют, облаченные в багряные одежды. — Великая блудница вавилонская одета была в багряницу. Восседала она на багряном звере, покрытом богохульными именами. Упивалась кровью свидетелей Христовых, — глухо вещает Папа из Откровения Иоанна Богослова, пряча непроницаемо серьёзное лицо в тени широких полей «капелло романо». Детские лица искажены подлинным страхом. От одной экскурсии по ватиканским коллекциям к другой Пий XIII пускается всё больше и больше в кровавый библейский символизм, одаривая школьников новыми потенциальными кошмарами. — Ваше Святейшество, — кардинал Мишель Мариво, сопровождающий в этот раз экскурсию, мягко касается пальцами его руки. — Детей пугает то, что Вы им рассказываете. Давайте немного сбавим градус ужасов? Голос кардинала звучит сочувствующе, печально, удаляясь эхом в конец длинного коридора. Папа оправляет своё сатурно, всматриваясь в чистые, невинные лица. — Простите, Ваше Высокопреосвященство, но я не блаженная Хуанита и не умею рассказывать сказки. Тем более в Страстную пятницу. В дни памяти о Страстях Господних и Святом Кресте не совершают Евхаристии, но всё также чтят тело Господа и кровь его, помнят слово евангелистов и жертву мучеников. И читают антифон поклонения Кресту его. В двадцать пятый безвременный час Пий XIII появляется ангелом истребления, ступая на омытую кровью землю африканскую, воздавая должное уважение, испытывая смирение перед аскезами первых святых христианских. Поднимается пыль с земли, заволакивает всё перед глазами, обращая невыносимую пытку в долгожданное горькое покаяние. Он как серафим, отражающий крылами своими благодатный огонь, плывёт в серой дымке навстречу блуднице, которую покарает пламенеющим мечом своим. Красное сатурно возвышается над головами грешников, рассекая бесцветный, безликий полдень. Тянется с плеч Пия XIII вторящий ему кроваво-алый плащ, словно сопровождающие его языки пламени гнева праведного. И если на то будет Божья воля, земля под его ногами дрогнет, обратившись в пурпурные реки. И каналы Венеции иссохнут, обнажив впервые перед ним своё чёрное дно.