Все, что нас не убивает

***

Когда Инанна вернулась в убежище, стоял теплый летний вечер. Сколько ее не было дома? Месяц или больше? Ну и контракт выдался. Пройдя за черную дверь, данмерка спустилась в зал со столом, и там сразу же встретила Астрид. - Инанна, - выдохнула женщина. – Как я рада тебя видеть! Я опасалась худшего, тебя не было так долго! Это беспокойство тронуло Инанну, и она улыбнулась. - Пришлось много поработать. Но результат того стоил. Инанна положила на стол перед Астрид увесистый кошель с септимами. Глава Братства взяла его в руки и оценила вес. - Ну надо же, - засмеялась Астрид. – Кого тебе пришлось грохнуть? Какого-то знатного вельможу? - Главаря разбойников и девушку из богатой семьи Виндхельма, - гордо ответила Инанна. - Ты молодец, - сказала Астрид, и ее лицо медленно начало мрачнеть. – Пойдем в мою комнату, заберешь свою долю… и поговорим. Данмерку встревожил тон, которым Астрид сказала последние слова. Неужели что-то случилось? Когда они пришли в комнату Астрид, она заперла дверь. - У меня есть к тебе один деликатный разговор, - начала женщина, и ее лицо стало обеспокоенным. – Тебя долго не было, поэтому в тебе я уверена полностью, но, боюсь, больше никому в этом убежище я не могу доверять. Даже Арнбьорну. Инанна не стала перебивать Астрид. Ей стало так же не по себе, как и главе Братства. - Видишь ли, все дело в Цицероне, - продолжила Астрид, понизив голос и опустив глаза в пол. – Я уже говорила тебе, что он кажется мне подозрительным. Так вот: уже несколько недель каждый день он закрывается в зале с витражом и с кем-то перешептывается. Я слышу его голос, но не слышу слов. Я понятия не имею, с кем он говорит и о чем. Зачем ему вообще понадобилось закрываться там с Гробом Матери Ночи? Я боюсь, что это заговор. Радость и легкость Инанны моментально улетучились. Она смотрела на Астрид, пытаясь осознать, что ей говорят: Цицерон плетет заговор против главы Братства? Цицерон, так верно преданный Темному Братству и его догмам? - Ты уверена, госпожа? – проговорила Инанна со слабой надеждой. - Абсолютно, - твердо ответила Астрид. – Я не питаю иллюзий и знаю, что наша с ним неприязнь взаимна. Ему не нравится наше убежище. Он хочет его переделать. Обливион его побери! Правильно говорят братья бури, пусти имперца в свой монастырь, так он перепишет под себя его устав! Инанне было очень трудно это принять. Она не могла поверить, что Цицерон, о котором она была такого высокого мнения, был способен на такую низость. А больше всего она не могла принять то, что Цицерон шепчется с кем-то из Братства, с кем-то, но с ней. Она думала, что лучше всего у Хранителя отношения сложились именно с ней. Это укололо Инанну в самое сердце. - Я хочу попросить тебя понаблюдать за ним, - серьезно сказала Астрид, подняв глаза на девушку. – Может, ты сможешь что-то заметить. Я могу доверять только тебе. Может, вместе нам удастся раскрыть предателя. - Я постараюсь быть внимательной, - сказала Инанна с тяжестью на сердце. Когда она вышла из комнаты Астрид, ей больше не хотелось никому рассказывать о своем контракте. Это ее больше не радовало. Она поднялась в общую комнату, поговорила с Габриэллой и Визарой, не в силах скрыть своего плохого настроения, хоть они и были очень рады ее видеть. - А где Цицерон? – спросила Инанна. - Вот так значит, - обиженно произнесла Габриэлла. – Мы так хотим послушать про твой контракт, а ты соскучилась по Цицерону. Визара хмыкнул. - Он у Гроба Матери, где же еще, - сказал аргонианин. – Торчит там целыми днями и вечерами. Инанна оставила свои вещи и отправилась к залу с витражом. Дверь в него оказалась заперта, и, прислушавшись, она действительно услышала отдаленный голос Хранителя. Что ж, во всяком случае с ним не Габриэлла. И не Визара. Инанна осторожно постучала в дверь. Голос Цицерона стих. - Цицерон, это я, Инанна! – крикнула она. – Ты здесь? В зале послышались стремительные шорохи, и дверь быстро открылась. Лицо Цицерона, выражавшее удивление, вдруг засияло. - Сестра Инанна, это ты! – воскликнул он радостно. – Цицерон так переживал! Так боялся за тебя, дорогая сестра! Хранитель раскрыл дверь так резко и сильно, что она с грохотом стукнулась о каменную стену; Цицерон обхватил руками Инанну, но так же быстро отпрянул. - Ой, у меня все руки в масле, - сказал он все так же радостно. – Я тут занимаюсь останками нашей любимой Мамочки. Инанне было лестно, но она вспомнила разговор с Астрид и заметно помрачнела. Девушка осмотрелась и поняла, что в зале никого больше нет. - Я слышала твой голос, - осторожно проговорила Инанна. – С кем ты говорил? Здесь же никого нет. Хранитель лукаво улыбнулся и указал на раскрытый Гроб Матери Ночи. - С ней, - просто ответил он. – В последнее время я говорю с дорогой Мамочкой, пока натираю ее. Надеюсь, она меня слышит. Хоть у нее уже давно нет ушей. Инанна подошла ближе к Гробу и с благоговением взглянула на мумию. Ей снова стало легко и радостно: подозрения Астрид оказались беспочвенными. Данмерка устыдилась тому, что на мгновение поверила Астрид и засомневалась в Цицероне. Все встало на свои места. - Расскажи, где ты пропадала! – потребовал Цицерон радостно. – Мне хочется знать все в деталях! Его темные глаза хищно светились. Инанна села на постамент у ног Матери и начала взахлеб рассказывать всю историю своего контракта. Цицерон вернулся к натиранию мощей Матери, но при этом он так часто отвлекался на Инанну, комментируя и смеясь в процессе ее рассказа, что дело шло медленно. Данмерка получала наслаждение, переживая это все заново. - И я поцеловала его, - произнесла она с гордостью. – Яд подействовал, и его почти моментально парализовало – он упал на пол, как сноп. Цицерон замер и взглянул на Инанну так, будто впервые увидел. - Мне нравится твой подход, - сказал он, захихикав. – Это так с огоньком, так весело и интересно! Жаль, Цицерон не может выполнять контракты. Он вздохнул и продолжил натирать Мать. Инанна помолчала, наблюдая, как его пальцы ласково промасливают ступню мумии. - Тебе помочь? – спросила она, отвлекшись от рассказа. Цицерон широко заулыбался. - О, сестра Инанна тоже хочет попробовать натирать дорогую Мамочку? Данмерка кивнула. Цицерон велел Инанне тоже натереть руки маслом, стоящим в большом флаконе на постаменте у Гроба. - Главное быть очень осторожным, - сказал Хранитель. – Мамочке слишком много лет. Инанна со всей осторожностью и почтением коснулась второй ступни Матери Ночи. На ощупь она больше напоминала кожаный сапог, чем настоящего человека, но девушка прогнала эту богохульную мысль и нежно провела пальцами вниз по сухой ступне. Ее объял трепет. Ей хотелось помолиться, но она сама не знала, что хотела сказать Матери и Ситису, поэтому просто почтительно подняла глаза на искривленное древнее лицо Матери Ночи. - Не бойся, - сказал Хранитель, прервав ее мысли. – Нужно промаслить все, каждый сантиметрик! Мамочка должна быть достаточно увлажненной, чтобы не рассохнуться окончательно. Цицерон опустил руки Инанны ниже, и она начала аккуратно натирать пальцы ног Матери Ночи, вернее то, что от них осталось. Цицерон помогал ей, и вдруг случайно коснулся рук Инанны, и их промасленные пальцы переплелись. - Что было дальше, дорогая сестра? – спросил он. – Как ты его убила? Девушка вздрогнула, словно ее ударило током, но она не поняла, почему. Инанна отступила на шаг назад, чтобы добавить масла на свои руки. - Пронзила его сердце. Данмерка ухмыльнулась и встретилась взглядом с Цицероном. Как она могла в чем-то его подозревать? На мгновение Инанне показалось, что они с ним похожи, как две капли воды.

***

Все вернулось в прежнее русло. Вознаграждение, которое Инанна получила за контракт, восполнило все ее траты с лихвой, и девушка несколько дней думала о том, куда же потратить эту сумму. В одно утро, задумавшись, Инанна наблюдала в общей спальне, как сосредоточенно красит глаза Габриэлла, всматриваясь в ручное зеркальце. Черты лица Габриэллы были намного нежнее и женственнее, чем у Инанны. Она была красивой и умела вести себя, как красивая женщина, могла изящно морщить носик, игриво улыбаться, заливисто смеяться – для Инанны эти умения казались чем-то волшебным. А общение с мужчинами – terra incognita. Но Инанне все больше вспоминалось, как тот данмер из клуба «Новый Гнисис» - она уже забыла его имя – назвал ее красивой. Интересно, а Ален Дюфон считал ее красивой? Или ему было достаточно того, что она женщина? До Дюфона Инанна ни разу ни с кем не целовалась, у нее даже желания такого не было; лет в тринадцать ей нравился Бранд-Шей, но только потому, что он был добр и вежлив с ней – этого было достаточно девочке, которую никто никогда не любил. По сути она все еще осталась той самой девочкой, которая просто похоронила в себе желание тепла и любви. И вот сейчас ей было так странно осознавать себя девушкой и, возможно даже, девушкой вполне симпатичной. В Рифтене все относились к ней, как к человеку другого сорта, «серой», «красноглазой», и не считали так только сами данмеры, которых в городе Инанна знала мало. Когда Габриэлла накрасилась, Инанна подошла к ней ближе. Она не знала, как начать разговор. - Габриэлла, - осторожно произнесла она, опустив глаза, - как ты считаешь, как я выгляжу? Я красивая или нет? Данмерка подняла на девушку удивленный взгляд. - Конечно, красивая, - ответила она, не колеблясь. – Кто-то сказал тебе обратное? Хочешь, я этого негодяя на кусочки порежу? Габриэлла усмехнулась и отложила зеркальце на свою кровать. - Нет, наоборот, меня впервые назвали красивой, - сказала Инанна, сев рядом с подругой. – Ты вот назвала во второй раз. - Я знаю, откуда у тебя комплексы, - сказала Габриэлла, ласково улыбнувшись. – Я сама выросла в Скайриме, тут мы не особо пользуемся успехом. Но это только кажется на первый взгляд. Найти путь к сердцу мужчины легче легкого. Инанна взяла зеркальце Габриэллы и всмотрелась в свое лицо. Она больше не заплетала косички, как это делали нордские женщины, как это делала Свана. Ее волосы доходили до лопаток, она подводила глаза и носила серьги, кольца и ожерелья – а во всем остальном это была та же Инанна, с пухлыми губами и резкими чертами лица. Ее нос казался ей слишком длинным, скулы слишком острыми, овал лица слишком грубым. Девушка поморщилась и положила зеркало на место. Ей не хотелось покорять ничье сердце. Ей хотелось видеть в зеркале кого-то, кто не будет казаться ей непривлекательным. Габриэлла заметила это и серьезно сказала Инанне: - Не ищи в себе недостатки. Знаешь, что вижу я, когда смотрю на тебя? Вижу горящие страстью глаза, лицо, словно высеченное из камня, юность и злость, красоту и ярость – и это прекрасно. Поверь, остальные видят в тебе то же. Инанна смутилась. Она не ожидала услышать такие добрые слова от Габриэллы, и это ее тронуло. Девушка опустила глаза, не находя, что ответить. - Почему ты так об этом задумалась? – лукаво ухмыльнувшись, спросила Габриэлла. – Влюбилась? - Нет, - твердо ответила Инанна. – Просто я не понимаю, как меня видят окружающие. Габриэлла пожала плечами. - Если ты не веришь мне, можешь спросить у мужчин. Воцарилась тишина. Инанна не хотела поднимать этот разговор с кем-то еще. Подумав немного, она наконец произнесла: - Ты можешь погадать мне? - Могу, - радостно подхватила Габриэлла. – Я не гадала с тех пор, как нас с тобой прервал Арнбьорн. Но теперь наша тайная комната занята Цицероном. Пойдем к Бабетте. Она, наверно, как раз ложится спать. Вскоре девушки прокрались в комнатку Бабетты. Та лежала на своей кровати, повернувшись к стене, но обернулась, как только услышала шаги. - Я, кажется, спать легла, - недовольно заметила девочка-вампир. – Что такое? - Извини, Бабетта, - сказала Габриэлла. – Мы не хотели тебя тревожить. Мы хотим погадать, но нам больше негде. Можно мы тут тихонечко посидим? Обещаю, мы не будем тебе мешать. Бабетта осмотрела девушек. - Валяйте, - ответила она и повернулась обратно к стене. По привычке данмерки сели прямо на пол в уголке, и Габриэлла достала колоду карт. Вытянув три карты, она положила их напротив Инанны. - О, все карты хорошие, - прошептала Габриэлла. – Верховная Жрица, двойка чаш и король чаш. – Она захихикала. – Наверно, ты мне соврала и все-таки влюбилась в кого-то. Инанна почувствовала, что краснеет. Что значит влюбилась? Как тогда она сама могла этого не заметить? Что за чушь? - Это неправда, - обиженно запротестовала Инанна, и к ним повернулась Бабетта. - Кто в кого влюбился? – заинтересованно протянула она. – Теперь и я хочу послушать. - Может, и не влюбилась, но ситуация для этого крайне удачная, - сказала Габриэлла. – Верховная Жрица – это пассивная карта, это тот, кого любят, а не наоборот. Еще она может означать какую-то тайну, которая тебе откроется. Но это не просто чей-то маленький секретик, это что-то значительное, что может изменить твою жизнь. Инанна взглянула на другие карты: на второй были нарисованы мужчина и женщина в свадебных одеждах, держащие по чаше в руках, на третьей – мужчина, сидящий на троне с чашей. - Двойка чаш – это прямое указание на любовь, - продолжила Габриэлла, показывая карту с парой. – Ну или хотя бы на большую радость и приятное времяпровождение. Но в сочетании с королем чаш все как-то очень прозрачно. Есть мужчина, которому ты очень нравишься. Или он скоро появится. Бабетта встала с кровати. Инанна была так удивлена, что даже не обратила внимания на лукавые смешки сестер. Какой еще мужчина? Может, она так понравилась тому данмеру в Виндхельме, который назвал ее красивой? Но она видела его, кажется, только раз. Может, по ней скучает и вздыхает Бранд-Шей? Но это еще менее вероятно. А если она понравилась Алену Дюфону или другому бандиту, то они все уже мертвы. Бабетта и Габриэлла многозначительно переглянулись и захихикали, но Инанна не заметила этого, глубоко задумавшись. - Может и тебе погадать? – спросила Габриэлла у Бабетты. – Вдруг и тебе нагадаю возлюбленного. Девочка-вампир иронично улыбнулась, скривив маленькое бледное лицо. - Очень смешно, - ответила она. – Нет уж, спасибо. - Тогда погадаю себе, - сказала данмерка и вытянула одну карту. Она быстро взглянула на нее и мгновенно помрачнела. Инанна успела увидеть изображение башни, в которую ударяет молния, и Габриэлла спрятала карту обратно в колоду. - Понятно, - сухо сказала она. – Сегодня для меня ничего хорошего. - Что это была за карта? – поинтересовалась Инанна. - Башня, - ответила Габриэлла. Было видно, как быстро испортилось ее настроение. – Вероятно, мне стоит быть осторожнее. - Не обращай внимания, - сказала Бабетта, возвращаясь на свою кровать. – Твои гадания для меня ни разу еще не сбывались. Так что все это чепуха. Инанна вздохнула с облегчением. Может, Бабетта права, и все это не более чем баловство, и девушка сама себя убедила в непогрешимости гаданий Габриэллы, поэтому находила подтверждения этих предсказаний во всем вокруг, как тогда с шутом, шагающим в пропасть. Габриэлла и Инанна вышли из комнаты Бабетты, и им тут же встретился Назир. - О, Инанна, хорошо, что я тебя встретил, - сказал он. – Тебя Астрид ищет, просила передать, чтобы ты к ней зашла. - Что, опять контракт для Инанны? – удивленно спросила Габриэлла. – А нас всех что, больше не существует? - Да я не знаю, - произнес Назир. – Я передаю слова Астрид. Инанна не стала медлить и отправилась в комнату главы Темного Братства.

***

- Ты хотела меня видеть, госпожа? Лицо Астрид было серьезным и сосредоточенным, но, как показалось Инанне, не таким мрачным, как обычно. При появлении данмерки Астрид посмотрела на нее с надеждой. - Ну что, - произнесла она, - ты узнала что-нибудь… о том деле, о котором я тебя просила? Инанне тяжело давалась эта тема. Она не понимала, почему Астрид так пытается уличить в чем-то Цицерона и почему так его не любит. - Я узнала, что Цицерон говорит с Матерью Ночи, - ответила девушка. – Он абсолютно точно ничего не замышляет. Астрид выглядела разочарованной. Она наградила Инанну долгим взглядом, будто пытаясь понять, врет она или нет. Это обидело данмерку. - Что ж, надеюсь, что ты не ошибаешься, - сказала Астрид. - Я все-таки попрошу тебя не терять бдительности с ним. Моя интуиция еще ни разу меня не подводила в таких вопросах. Если заметишь что-то подозрительное, сразу же сообщи мне. - Да, госпожа. Инанна вышла из комнаты Астрид в смешанных чувствах. Действительно, что бы она делала, если бы Цицерон вдруг начал организовывать заговор? Конечно, Астрид наверняка ошибается, она, наверное, просто не доверяет ему из-за его странности, из-за того, что он столько лет провел в убежищах Братства, отличных от здешнего. Но если предположить на мгновение, что он или другой брат или сестра Инанны замыслили бы что-то против Астрид? Что бы она делала? Что было важнее – личная привязанность или долг перед Братством? Инанна отогнала от себя эти мысли, потому что не нашла ответа, и это ее встревожило. Она отправилась к Матери Ночи и посидела там какое-то время на скамье, рассматривая извилистые узоры на металлических дверцах Гроба и часть витража, который теперь был почти скрыт Гробом. Слишком много беспокойных мыслей за один день. Еще это дурацкое предсказание Габриэллы. Что оно вообще может значить? Вдруг Инанне показалось, что где-то рядом она слышит шепот. Сначала девушка не обратила на это внимания, решив, что это в соседних комнатах разговаривают ее братья и сестры, и до нее всего лишь доносятся обрывки этих разговоров. Разобрать слова было невозможно, равно как и голос, который их произносил – шепот был слишком тихим. Инанна вышла из зала и не нашла никого поблизости. Шепот, кажется, прекратился. Может, это говорили в большом зале? Девушка не придала этому значения и отправилась к комнате Цицерона, осторожно постучав в дверь. Во времена без контрактов все были предоставлены сами себе и могли делать все, что хотели. Можно было отправиться домой, проведать родных или друзей, так, например, Габриэлла иногда ходила в Вайтран к своей знакомой прорицательнице, но в большинстве своем все оставались в убежище. Иногда Инанна думала съездить в Рифтен, но что ей там было делать? Единственным другом ей была когда-то Свана, но сейчас она не была уверена, что хотела видеть ее. Цицерон открыл дверь и улыбнулся Инанне. - О, заходи дорогая сестра! Хранитель отступил в сторону, чтобы девушка зашла в комнату, и закрыл дверь изнутри. Бывшая «комната Слышащего», конечно, изменилась после того, как Арнбьорн разобрал существовавший в ней завал, но все же стены комнаты имели довольно жалкий вид: кое-где камни, лежащие в основе стен, раскрошились и выпали, поэтому муж Астрид не придумал ничего лучше, чем заколотить дыры кусками щебня и древесиной. Потолок комнаты тоже не вызывал у Инанны доверия, в дальнем углу вообще оставалась значительная щель, пропускавшая днем в комнату солнечный свет, а во время дождя через нее затекала вода, что было хорошо видно по желобам, которая дождевая вода прорезала в камне – видимо, эта щель существовала здесь не один век, но не была видна за завалом. Для Цицерона в комнату были принесены кровать, шкаф и стол со скамьей. Вещей у Цицерона почти не было, вместе с Матерью он привез некоторые книги, которые одиноко лежали в его шкафу, иногда на столе – даже сейчас «комната Слышащего» выглядела совершенно необжитой. Инанне было в ней некомфортно, поэтому ей больше нравилось проводить время с Хранителем в зале у Гроба Матери. Девушка несмело села на скамью, посмотрев на щель в потолке, из которой лился летний солнечный свет. - Неужели с этим ничего нельзя сделать? – спросила она. - С чем? – удивился Цицерон. Инанна указала на угол комнаты. - С этой щелью. Эта комната разваливается. - О, эта щель просто прекрасна! – радостно заявил Цицерон. – Видно, какое сейчас время суток. И можно экономить на свечах. Инанна улыбнулась Хранителю. Хорошо, что его все устраивало. Цицерон сел на скамью рядом. - Ты хотела поговорить о чем-то, дорогая сестра? – спросил он с интересом. Инанна и сама не знала, о чем хотела поговорить. Ей просто было нужно чем-то заняться, и она как-то упустила, в какой момент Цицерон вдруг стал для нее самой желанной компанией: с ним ей было приятнее всего. Однако и говорить им уже практически было не о чем, Хранитель множество раз в красках рассказал ей обо всех совершенных им контрактах, а она ему о своих, правда, ей по сравнению с Цицероном рассказывать было практически нечего. Инанна пожала плечами. - Просто захотелось посидеть с тобой, - сказала она. - Цицерон рад, - воскликнул он, и его лицо снова стремительно сменило выражение, тепло улыбнувшись девушке. Воцарилась какая-то неловкая тишина. Хранитель опустил голову, пытаясь очертить на скамье пальцем какой-то узор, и Инанне показалось, что он не особо хочет общаться с ней. - Может, я отвлекаю тебя от чего-то? – неуверенно спросила данмерка. - О нет, - нарочито высоко произнес Цицерон, снова взглянув на девушку и, как ей подумалось, заметив ее неловкость. – Какие могут быть дела у скромного Цицерона? Только ухаживать за дорогой Мамочкой и… и искать Слышащего, но здесь Цицерон уже сделал все, что мог. Ты совсем не мешаешь. Оставайся здесь, сколько пожелаешь. Инанне было приятно это слышать. - Ты бы хотел быть Слышащим? – спросила она, наконец придумав тему для разговора, и лицо Хранителя выразило сначала удивление, а потом – печаль. - Ну да, хотел бы, - ответил он, продолжая улыбаться, но уже не так беззаботно. – Конечно, Цицерон бы хотел… Но Мать меня не выбрала. И уже не выберет: у нее было достаточно времени, чтобы подумать о моей скромной кандидатуре. – Хранитель снова поднял взгляд на Инанну, попытавшись улыбнуться как можно шире и радостнее, чтобы она не заметила его досады. – Я очень надеюсь, что Мать выберет кого-то здесь, иначе я даже не знаю, что делать. Данмерка всмотрелась в светлое лицо Цицерона и поразилась, какими быстрыми и выразительными были его темные глаза: они казались больше, чем есть, из-за темных впадин и абсолютно черных ресниц, что было странно при его яркой рыжести – это так выделялось на его светлом лице, что создавало какое-то жуткое впечатление. Инанна вспомнила, каким жутким Цицерон показался ей при первой встрече, в этом красном шутовском наряде и с кинжалом в ножнах – конечно, тогда она не знала, кто он. На мгновение Инанне подумалось, что по лицу Хранителя невозможно определить, сколько ему лет. - Я бы тоже очень хотела, чтобы Мать выбрала меня, - с восхищением произнесла она, пытаясь представить это. – Как она связывается со Слышащим? - Слышащий просто слышит голос Матери в своей голове, - ответил Цицерон. – Я, честно говоря, последнюю Слышащую даже ни разу не видел, но читал это в книгах. Инанна заметила, как по ее ногам прошелся холодок, и дверь в комнату, слегка приоткрывшись, хлопнула и закрылась снова. Данмерка и не знала, что тут бывает такой сквозняк. - Отвратительная комната, - поморщившись, сказала она. - Нет-нет, Цицерону тут очень нравится, - хлопнув в ладоши, произнес он радостно. – Здесь намного лучше, чем было в Чейдинхоле в последние годы. Инанна вспомнила, что убежище в Чейдинхоле пало окончательно десять лет назад, когда и умерла Лами. Но сколько лет тогда было Цицерону? Почему-то ей вдруг стало любопытно. - Цицерон, сколько тебе лет? – неожиданно спросила Инанна, и Хранитель задумался. - Если мне не изменяет память, тридцать шесть, - ответил он не очень уверенно, и это удивило Инанну. Но, наверно, его неуверенность можно объяснить: возможно, он провел один с Гробом Матери Ночи не десять лет, а просто около того. Девушка попыталась представить, каково это, сидеть в абсолютном одиночестве рядом со священной мумией Матери, не понимая, ночь сейчас или день, зима или лето. Инанну передернуло. Она посмотрела на Цицерона еще раз и ощутила что-то вроде сочувствия – то, что было ей совершенно ново и несвойственно. В какой-то степени она сочувствовала Руне и другим детям приюта, но только потому, что сама была точно в такой же ситуации, а жизнь Цицерона была от нее слишком далека. Почему она тогда способна почувствовать то, что, вероятно, чувствовал он? Инанну снова восхитила эта непонятная связь между ними, ей показалось это таким мистическим, что по коже пробежали мурашки. Ей даже подумалось, что все произошедшее с ней в жизни привело ее сюда, каждый шаг ее был сделан для того, чтобы оказаться тут, в этой полуразрушенной «комнате Слышащего», ведь после смерти Лами у нее не было больше по-настоящему близкого человека. Но вот она обрела Брата. От этой мысли ей стало так тепло и приятно, что Инанна невольно добродушно усмехнулась. - Ну ты и старик, - сказала она, хихикнув. – Почти на двадцать лет меня старше. Цицерон заметил тон, с которым она это сказала, и рассмеялся. - Может и не почти, - произнес он весело. – Цицерон допускает погрешности. Моя память уже не та, что была раньше. Действительно старик! - Ничего себе не та, - возразила Инанна. – Ты помнишь столько всего из истории Братства, столько имен Слышащих и других ассасинов! - Но забываю многое о себе, - добавил Цицерон, и на его лице снова мелькнула трудно выразимая тоска. – Иногда я даже забываю, что мне нравится. Инанна не знала, что сказать. Ей искренне хотелось как-то его ободрить, но она не могла найти слов. Данмерка не сумела это представить, но каким-то образом ощутила печаль Цицерона. - Давай вспоминать вместе, - наконец сказала она после недолгого молчания. – Какую пору года ты любишь? Я весну. Хранитель усмехнулся и задумался. - О, сразу такой трудный вопрос! – воскликнул он, приняв игру Инанны. – Все они хороши, дорогая сестра, и весна, и лето! Но, наверное, Цицерон выберет осень. Не зиму, зимой слишком холодно, особенно здесь, в Скайриме. «Разве он был в Скайриме зимой?» - подумала Инанна, но быстро отвлеклась от этой мысли. - Твой любимый цвет? – продолжила она. - О, а это легко! Красный! – воскликнул он. – Цвет крови! Инанна улыбнулась. - Мой тоже, - сказала она. Что еще у него спросить? Данмерка редко обсуждала с другими, кому что нравится, и, наверно, это было большим упущением, ведь так можно лучше узнать человека. Она подумала о себе. Что вообще любила она сама? Убивать. Но с Цицероном это было так же ясно, как день, который стоял за пределами убежища и тянул свои лучи в щель на потолке комнаты. На мгновение Инанне вспомнились ее утренние переживания о своей внешности, но было ли разумно поднимать подобные вопросы с Хранителем? Но с другой стороны девушка чувствовала, что может быть совершенно искренней с ним и говорить на любую тему. Может, он может как-то помочь справиться с ее неуверенностью? Не зря Габриэлла посоветовала ей спросить об этом мужчин. Цицерон ведь мужчина, не так ли? - Какие женщины тебе нравятся? – просто и без задней мысли спросила Инанна. - Женщины? – переспросил Хранитель удивленно, и данмерка кивнула. Цицерон глубоко задумался, будто пытаясь что-то вспомнить. Пожалуй, это действительно был сложный вопрос, и если бы кто-то спросил у нее, какие мужчины нравятся ей, то она, наверное, даже не ответила бы. Ей не нравился никто. Инанна открыла было рот, чтобы уточнить свой вопрос, но Цицерон внезапно ответил. - Наверно, такие, как ты, дорогая сестра. Данмерку это так смутило, что она забыла, что хотела сказать. Инанна ощутила, как ее бросило в краску. Какие такие? Она имела в виду совершенно другое. Она хотела знать, какие черты кажутся мужчинам привлекательными, и ответ Цицерона был таким странным и неясным, что девушка решила не продолжать разговор. Воцарилась тишина. Инанна опустила взгляд, пытаясь найти какую-то другую тему, чтобы ей не было так неловко. По ее ногам снова прошелся ветерок. - Ну ладно, - сказала она наконец. – Пожалуй, я пойду, здесь такой сквозняк, что я уже замерзла. Инанна встала и осторожно взглянула на Хранителя. Тот смотрел на нее и улыбался как обычно. Это было хорошо. - Можно я буду заходить к тебе иногда? – почему-то спросила данмерка, уже открыв дверь и зная ответ наперед. - Конечно, моя дорогая сестра Инанна, - широко улыбнувшись, ответил Хранитель. – В любое время. Девушка почувствовала, как разливается тепло в ее душе.

***

С тех пор Инанна приходила в комнату Цицерона каждый раз, когда ей было нечего делать. При этом они не перестали сидеть вместе у Гроба Матери, обсуждая все вокруг, и вскоре их дружба стала поводом для насмешек Арнбьорна. - Тебе, Инанна, можно поставить памятник при жизни, - сказал он однажды, расхохотавшись так, что звук его голоса эхом отразился под высокими сводами убежища. – За самое огромное терпение в мире. Если бы я хоть час поговорил с этим полоумным, я бы его задушил голыми руками. Эти слова поразили Инанну, что она даже не смогла ничего ответить. Почему Арнбьорн считал себя в праве говорить такие вещи о Хранителе Матери Ночи? Почему Астрид никак на это не реагировала? Неужели она думала точно так же? Инанна почувствовала, как растет обида в ее душе, и как она начинает невольно сторониться Арнбьорна. Даже Габриэлла начала подтрунивать над подругой. - Странно видеть тебя одной, - лукава сказала она однажды Инанне, когда встретила ее в зале с Гробом. – Где твой лучший друг? - Что такого в том, что я общаюсь с Цицероном? – обиженно проговорила девушка. – Да, мне нравится с ним общаться. Почему вы все такого плохого мнения о нем? - Я не говорила, что плохо о нем думаю, - серьезно возразила Габриэлла. – Он, конечно, экстравагантен, но я не имею ничего против Хранителя. – Данмерка улыбнулась. – Но то, сколько ты проводишь с ним времени, заставляет задуматься, не сбылось ли уже мое предсказание. Инанна посмотрела на Габриэллу так, будто увидела впервые. - Что? – переспросила девушка, пытаясь осознать смысл ее слов. Неужели она думает, что они с Цицероном… - Ты с ума сошла! – воскликнула Инанна наконец. - Да вроде нет еще, - ухмыльнувшись, заметила Габриэлла. – О вас двоих все вокруг шушукаются. Ваша дружба слишком бросается в глаза. Или, может, это не просто дружба. - Конечно, это просто дружба! – с чувством воскликнула Инанна. – Как ты можешь думать такое? - Такое что? – произнесла Габриэлла, пожав плечами. – Лично я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной. Ее не существует точно так же, как двемеров. Если ты до сих пор об этом не думала, то подумай. Может, тебе Цицерон и не нравится в этом смысле, но разве ты можешь знать, что находится в его голове? Вспомни карты, которые тебе выпали. Ты можешь быть в опасности некоторого рода рядом с ним. Данмерка многозначительно улыбнулась Инанне. Весь день девушка была встревоженной и не могла найти себе места, обдумывая слова Габриэллы. Она прокручивала в голове все их разговоры с Цицероном, вспоминала каждую деталь, каждое его слово, но кроме того неловкого замечания о женщинах, которые ему нравятся, Инанна не могла найти в его словах ничего предосудительного. Опасность некоторого рода, надо же. Ее голова шла кругом, и она долго пыталась избегать Хранителя. Вечером, сидя с книгой на своей кровати в общей комнате, Инанна вдруг снова услышала тот шепот, который доносился до ее ушей в зале с Гробом. Сначала она не придала этому значения, но шепот становился громче. Она не знала этого голоса, и от этого ей стало не по себе. Может, на втором этаже слышно то, что происходит на улице, над ними? Но кто может ходить у черной двери? Ее не так легко отыскать? Может, стоит сказать об этом Астрид? Инанна отложила книгу и прислушалась. Наконец шепот, трескучий и невнятный, сложился в слова. - Инанна, возлюбленное дитя. Волосы на голове девушки зашевелились, она похолодела. Несколько минут она просто не могла двигаться, решив, что это какая-то галлюцинация, но потом набралась смелости и встала, решив пройтись по убежищу и понять, где слышно лучше всего. Неразборчивый шепот усиливался при приближении к залу с Гробом. Это говорит… Мать?! Эта мысль была такой волнующей и пугающей, что Инанна задрожала. Ее объял такой благоговейный трепет, что она снова остановилась, как вкопанная, не решаясь войти в зал. Все остальные переживания показались Инанне совершенно незначительной мелочью, суетой, не стоящей внимания. Неужели Мать говорит с ней? Неужели такое может быть? - Возлюбленное дитя, согревшее меня своими теплыми руками… Ошибки быть не могло: голос обращался к ней. Она трогала Мать Ночи, единственная, кроме, конечно, Хранителя. Дрожа крупной дрожью, Инанна открыла дверь в зал – в нем никого не было. - Подойди ближе, дитя… Инанна. Голос доносился из Гроба. О, Ситис, может она сошла с ума? Может, ей это снится? Инанна уверенно шагнула вперед, продолжая дрожать, как маленькая волнующаяся девочка, и встала на колени перед Гробом Матери, смиренно опустив голову. - Я здесь по твоему зову, милосердная матушка, - проговорила Инанна, чувствуя, как срывается ее голос. Нужно ли ей вообще отвечать? Может, Мать слышит ее мысли? Но Цицерон говорит с ней, это явно не будет лишним. Здесь жуткий трескучий голос Матери звучал громко, и все слова были внятными. - Я буду говорить с тобой, мое возлюбленное дитя. Ты порадовала мое черное сердце и мои древние кости. Ты, Инанна, будешь моим голосом. Моим Слышащим. Данмерка боялась поднять голову. Вдруг все растает, как туман? Она еще никогда не чувствовала себя более… Счастливой. - Передай моему дорогому милому Цицерону, что тьма наступает со смертью тишины. Он поймет. - Да, госпожа, - тихо ответила Инанна. Тьма наступает со смертью тишины. - Амон Мотьер в Волундруде совершил черное таинство. Прими его контракт. Этот контракт способен прославить нашу семью. Слава Ситису, возлюбленное дитя. - Да, госпожа, - повторила девушка. Голос замолк. Какое-то время Инанна стояла на коленях с почтительно опущенной головой, но потом несмело подняла лицо на Гроб. Воцарилась абсолютная тишина. Видимо, Мать закончила разговор. Не померещилось ли это ей? - Амон Мотьер в Волундруде, - повторила девушка, продолжая дрожать, как осиновый лист. – Амон Мотьер. Тьма наступает со смертью тишины. Я сделаю все, госпожа. Спасибо тебе, госпожа. Инанна поднялась на ноги и почувствовала, что в глазах темнеет от нахлынувших эмоций. Ее обуяла такая радость, какую она не испытывала никогда в жизни. Нужно… нужно рассказать всем. Нужно рассказать Цицерону! Сама Мать отправила ее к нему, нужно… - Цицерон! – воскликнула Инанна и расхохоталась. Ей хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Она – Слышащая Матери Ночи! Она, Инанна, девочка, блуждавшая в темноте столько времени! Она, задыхающаяся от ненависти! Она, юная, неопытная, и Мать выбрала именно ее! Не Астрид, не Бабетту, не Фестуса, не Цицерона – никого из них! Ее! Инанну! Дрожа и задыхаясь от волнения и радости, девушка помчалась в комнату Цицерона и, не став даже стучать, быстро распахнула дверь. Цицерон, сидевший за столом и перебиравший в своей сумке масла, которыми натирал Мать, поднял на данмерку удивленный взгляд. - Цицерон! – воскликнула Инанна, с трудом выговаривая слова. – Она… она заговорила! Мать заговорила! Она велела передать тебе, что тьма наступает со смертью тишины! Цицерон замер, и лицо его было таким, будто он увидел привидение. Хранитель медленно встал из-за стола. - Она так сказала? Тебе? – переспросил он, глядя на Инанну с каким-то пугающим выражением. Может быть, не стоило так кричать ему об этом? Может, не стоило так выражать свою радость? В конце концов он тоже хотел быть Слышащим и, вероятно, имел на это намного больше прав, чем Инанна. Этот взгляд умерил пыл девушки, и она сделала над собой усилие, чтобы немного успокоиться. Инанна кивнула. - Мне. Она еще сказала, что Амон Мотьер в Волундруде совершил черное… Девушка не успела договорить, потому что лицо Цицерона так же, стремительно, как и всегда, вдруг засияло, и он перебил ее, воскликнув: - Мать заговорила! О, Ситис, этот день настал! Цицерон нашел Слышащего, Цицерон выполнил свой долг! После стольких лет Мать снова говорит! На мгновение Хранитель закрыл лицо руками. Он быстро подскочил к Инанне и обхватил ее за плечи. Его сияющее белое лицо с темными глазами оказалось совсем близко. - Ты Слышащая! Ты, моя дорогая сестра! О, какая это прекрасная новость! У нас есть Слышащий! Ты, ты, ты, моя дорогая Слышащая! Цицерон кричал так громко, таким высоким голосом, что едва не оглушил Инанну, но она только рассмеялась, чувствуя, что из глаз вот-вот польются слезы счастья. - Надо рассказать им всем, - воскликнул Цицерон. – Пойдем, пойдем, сестра-Слышащая! Хранитель схватил Инанну за руку и выскочил из комнаты, таща ее за собой. Девушка побежала следом, придерживая подол платья и смеясь – она не могла прекратить смеяться. По дороге им встретилась выбежавшая на крики сонная Бабетта. - Ситис всемогущий, что стряслось? – встревоженно воскликнула девочка-вампир. – Что за крики? - У нас есть Слышащий! – высокий голос Цицерона звонко отразился от каменных стен. – Слышащая! Наконец-то! Хранитель тепло и ласково посмотрел на Инанну, не обращая никакого внимания на Бабетту. - Слышащая? – повторила девочка, растерянно захлопав глазами. – Инанна, неужели это правда? Инанна не переставала смеяться. Она не могла ничего ответить, чувства так ее переполняли, что на секунду ей даже подумалось, что она может упасть в обморок прямо там. Цицерон и Инанна пробежали по всему убежищу, по общей комнате, наделав там шороху, по большом залу на первом этаже, стремясь в комнату Астрид. Глава Братства встретила их раньше: услышав шум, она вышла в большой зал, остановившись в проходе и глядя на Хранителя и новоиспеченную Слышащую непонимающими глазами. - Что за переполох? – недовольно произнесла она. Цицерон в мгновение остановился с ликующим выражением лица. Он подвел Инанну ближе, управляя ей за руку, словно ребенком, и она радостно повиновалась. Хранитель вперил торжествующий взгляд в мрачную Астрид. - Спустя множество печальных лет тишины, дорогая Астрид, наша любимая почтенная Мать наконец-то заговорила сегодня. Лицо Астрид было невозможно описать словами: в нем смешалось столько эмоций, что при других обстоятельствах Инанна очень бы встревожилась, но сейчас она была слишком счастлива. Астрид медленно перевела взгляд с Цицерона на данмерку. - Мать заговорила? Сегодня? С тобой, Инанна? Она произнесла это так растягивая слова, что девушка все же невольно опустила глаза, боясь разгневать Астрид своей радостью еще больше. - Да, - коротко ответила она. Воцарилась тяжелая тишина. Инанна услышала, как следом за ними в зал спустились другие члены Братства, но она не стала оборачиваться. - Насколько я знаю, есть связующие слова, - холодно произнесла Астрид, не сводя глаз с Инанны. - О, она назвала их, - все так же громко и радостно воскликнул Цицерон. – Меня невозможно провести! - И что она сказала? Что сказала Мать? Тон Астрид становился все неприязненнее, и это сильно резануло слух Инанны. На нее словно вылили ушат холодной воды. В чем она виновата? Почему Астрид так недовольна? Инанна не могла найти на это ответа. - Амон Мотьер в Волундруде совершил черное таинство, - ответила данмерка. – Мать велела принять этот контракт и сказала, что он может прославить Братство. - Обливион нас побери, нужно скорее ехать в Волундруд! – воскликнул голос Габриэллы позади. – Кто знает, где это? - Насколько я помню, это какая-то древняя усыпальница, - ответил Фестус. - И что там делает этот Амон Мотьер? – спросил звонкий голосок Бабетты. Астрид осмотрела всех взглядом человека, который теряет контроль над ситуацией и не знает, что с этим поделать. - Так, стоп! – воскликнула она наконец так громко, что все резко стихли. – Глава этого убежища – я! И позвольте мне принимать решения! - Ты будешь спорить с волей Матери? – процедил сквозь зубы все еще улыбающийся Цицерон. Инанна взглянула на него и поняла, что его улыбка полна презрения. - Мать – не глава Темного Братства, - холодно возразила Астрид. – Мать вела Темное Братство долгие сотни лет и посмотри, во что мы превратились из-за этого. - Из-за этого ли? – прошипел Цицерон, и Инанна крепко схватила его за руку, испугавшись, что сейчас разразится конфликт. - Ты слишком многое себе позволяешь, - строго произнесла Астрид, не сводя глаз с Цицерона. – Ты здесь никто. Насколько я помню, должность Хранителя является временной и существует только в то время, пока нет Слышащего. Но ты только что сам объявил, что Слышащий появился. Цицерон хищно усмехнулся. - Ты правильно помнишь, госпожа Астрид, - деланно серьезно ответил он и, обернувшись ко всем остальным, добавил: - Я слагаю с себя полномочия Хранителя. Моя миссия успешно выполнена! Слышащий найден. Я передаю заботу о Матери в руки нашей дорогой новой Слышащей! Цицерон улыбнулся Инанне, но она больше не чувствовала радости. Что вообще происходило вокруг? - Вот и славно, - сказала Астрид. – Теперь ты обязан подчиняться мне и выполнять те контракты, которые я тебе прикажу. - С удовольствием, госпожа! - Давайте как-нибудь потом подумаем обо всех этих должностях и обязанностях, - вмешалась Бабетта. – Астрид! Что насчет Амона Мотьера? Мы не можем проигнорировать слова Матери. Цицерон улыбнулся и посмотрел на Астрид. Это взбесило главу Братства. Он все равно выглядел слишком довольным и торжествующим. - Я обдумаю слова Матери и приму решение позже, - отчеканив каждое слово, громко ответила Астрид. – Так все довольны? Все стихли. Астрид развернулась и ушла в сторону своей комнаты. Цицерон радостно посмотрел на Инанну, взяв ее за руки. Девушка была так взволнована и растеряна, что не знала, что сказать. - Не переживай ни о чем, моя Слышащая! – сказал он своим нарочито высоким голосом. – Сегодня твой день! Цицерон не позволит тебе ни о чем грустить!