Растопи лед, утоли боль

Высокий темноволосый мужчина стоял на террасе прекрасного дворца, возвышающегося в центре столицы Османского государства. Он стоял, держась, как истинный правитель, гордо подняв голову, и холоден был взор его. Он смотрел на сад, раскинувшийся вокруг своего нового дома, на снующих туда сюда людей и хотел, чтобы они все исчезли, испарились. Все раздражало его, все выводило из себя. Он уже месяц как был полноправным владыкой всех земель, подвластных отцу, но не капли радости от этого он не ощущал: приказы отдавал сухим, безразличным тоном, не позволял даже мимолетной улыбке коснуться глаз. Он шел к этой цели, которую наметил еще тогда, когда жил в Манисе, шел медленной, уверенной поступью, и ничто не могло его заставить остановиться. Мир будет у его ног, весь мир, и он, только он будет решать: как, где и кому править. Взгляд его вдруг задержался на главном евнухе гарема, который куда-то спешил. Вероятно, к внутреннему дворику, куда доставляют новых рабынь. «Интересно, откуда на этот раз», — равнодушно подумал повелитель и степенным шагом вернулся в покои, чтобы заняться государственными делами. Пусть хоть тысячу привезут, а ему теперь нет до них абсолютно никакого дела. Слава Всевышнему, что у него есть любимый наследник, которого он теперь будет беречь паче зеницы ока, а прочее не стоит даже того, чтобы думать об этом. Султан понимал, что рано или поздно придется впустить в покои наложницу, и скорее всего, что не одну, потому что род династии османов не должен прерваться, но сейчас это было выше его сил. Только падишах углубился в чтение одного из писем о состоянии дел в Румелии, как вдруг раздался стук в дверь. Мужчина в раздражении стукнул рукой по столу и резко рыкнул: — Войди. В комнату вошел стражник и низко поклонился государю, не смея даже поднять на него глаза. — Повелитель, простите, что беспокою вас, но… — пролепетал он. Султан посмотрел на вошедшего взглядом, в котором было столько холода, что того передернуло. «Кажется, этот недавно здесь», — мелькнула в его голове мысль. Он понял, что на долго здесь этот юноша точно не задержится. — Говори быстрее. Я занят, — бросил он. — Повелитель, валиде султан просит принять ее, — чуть решительнее произнес стражник. Султан сжал руки в кулаки, чтобы унять свою злость, и глубоко вздохнул. — Проси, — сказал он. Уж свою матушку он не мог не принять. Стражник еще раз поклонился, все же бросил краткий взгляд на лицо повелителя, в котором были и любопытство, и страх, и вышел из покоев, в которые чуть погодя вошла красивая женщина средних лет. Она улыбнулась поднявшемуся ей на встречу сыну, но улыбка ее увяла, когда её взгляд встретился с его безразличными глазами. Не было в них больше той радости и счастья, как раньше. Ничего не было, кроме пустоты и холода. — Сулейман, — тихо произнесла она его имя, а он лишь небрежно взял ее руку и поцеловал, указав ей на тахту. — Рад вам, — холодно произнес он. — Вы пришли поговорить о чем-то? «Рад», — подумала женщина. — «Нет. Это просто слова. Раньше все его существо дышало радостью, когда он видел меня, а теперь… Он будто изваяние. Говорит так, как будто неживой». — Неужели я не могу просто навестить тебя, сын мой? — спросила султанша. — Я давно не видела тебя. — Я занят для пустых разговоров, валиде, — сдерживая свое раздражение, сказал султан. — Предстоит очень многое сделать, а если я буду тратить время на болтовню… — Сулейман, — оборвала его женщина, но он окинул ее таким взглядом, что она смолкла, не смея произнести ни слова. — Перед вами теперь не только ваш сын, валиде! Перед вами повелитель мира! — резко произнес он. — Прошу не забывать об этом. — Но я твоя мать и остаюсь ею, Сулейман, — мягко ответила султанша, поднимаясь. — Ничего. Поговорим в другой раз. Женщина подошла к двери покоев и хотела уже открыть их, как вдруг обернулась и смерила сына взглядом, полным укора и затаенной боли. — Раньше ты не был таким, сын. В тебе было много доброты, тепла, любви. Куда это подевалось? Кто сотворил с тобой такое? Кто убил в тебе все это? Кто? Она вышла, не услышав от Сулеймана ни слова, а он на миг прикрыл глаза, пытаясь сдержать боль, хлынувшую при вопросах матери в его сердце, а потом вновь углубился в недочитанное письмо. Работа, государственные дела помогали ему не впускать в голову ненужные мысли. Ах, если бы матушка знала! Если бы она узнала, кто причинил ему столько боли!

***

Худенькая рыжеволосая девушка стояла среди нескольких десятков прибывших рабынь, пытаясь спрятаться за их спинами, и ее била мелкая дрожь. Она боялась всего: чужих голосов, неожиданных движений и жестов; глаза ее были опущены в пол. Она не смела даже на миг поднять их, чтобы понять, где она находится. Её немного мутило, ведь их доставили сюда сразу с корабля. Тишину нарушали лишь тихие шушуканья девушек и рыжеволосая уже стала привыкать к этим звукам, но она едва не закричала от испуга, когда услышала громкий мужской голос, заставивший всех рабынь смолкнуть. — Девушки, тишина! У всех ушки на макушке. Шепотки и разговоры мгновенно стихли, и лишь птичьи голоса да шум деревьев нарушали возникшую тишину. — Вы все прибыли в Стамбул, во дворец величайшего правителя, султана Сулеймана. Каждая из вас пройдет обучение, несмотря на то, чему вас учили до прибытия сюда. Вы должны вести себя примерно, слушать калф гарема, — голос его стал каким-то другим, сладким, как мед. — Если же кто-то из вас хорошо освоит науку наложницы, вы можете оказаться в покоях властелина мира, попадете в его рай. Если же вы не будете соблюдать правила гарема, жизнь здесь обернется для вас адом. А теперь все за мной. Девушки куда-то пошли. Лишь рыжеволосая худенькая девушка замерла на месте, не понимая, почему именно, нет у неё сил сделать даже одного шага. Её так все пугало и она желала только исчезнуть, провалиться прямо здесь под землю, чтобы никто и никогда ее не нашел. — А ты что стоишь? — раздался у ее уха рассерженный голос, чуть ранее говоривший перед всеми рабынями. Слуга горема увидел, что одна из рабынь не спешит повиноваться его слову и вернулся, передав остальных калфам. Девушка резко дернулась и упала на пол. Евнух в удивлении наблюдал, как эта странная наложница замерла на полу, свернувшись в комочек. Почему она так себя ведет? Что этому причиной? Он схватил ее за плечо и хотел рывком поднять на ноги, но она вдруг глухо вскрикнула и отползла дальше, закрываясь. Казалось, будто ее… Нет. Этого не может быть. Наложницы прибыли из Крыма в подарок султану. Не могли прислать ту, которая не подготовлена к этому, но факты… Она была так запугана, словно ей делали больно и не единожды. Евнух вздохнул и осторожно приблизился к рабыне, присев на корточки. — Девушка, ты меня слышишь? — Он старался говорить как можно тише и мягче, и она очень осторожно подняла голову. Слуга горема смотрел на ее лоб, щеки, губы, на ее красивые глаза. Шрамы, уже заживающие, не уродовали красоту ее лица. Из-за их присутствия ее хотелось еще больше защищать и оберегать. В зеленых глазах ее пустота мешалась со страхом, который завоевывал все больше пространства в ее сердце и душе. Евнух медленно протянул руку и коснулся плеча наложницы. Она вздрогнула и хотела закрыться руками. — Нет, девочка, не бойся. — быстро прошептал он и вздохнул. — Тебя не обидят здесь. Я не позволю. — он вдруг сделал одно движение и она уже была на его руках. — Я отнесу тебя в лазарет. Там ты подлечишься, отдохнешь, а потом я подумаю над тем, как помочь тебе. Она хотела вырваться из его рук, но не могла, силы покидали ее, все заволакивало каким-то вязким туманом. Она закрыла глаза и провалилась в бездушную пустоту.

***

Махидевран тяжело вздохнула, увидев отрицательный кивок головы валиде и медленно направилась к выходу из ее покоев. Мальчик, шедший рядом с ней, тихо всхлипывал. — Сыночек, Мустафа, не надо плакать. Мы же уже здесь, во дворце твоего папы. Ты увидишься с ним очень скоро, я обещаю тебе, — ласково произнесла черкешенка. — Но почему не сейчас? — спросил шехзаде. — Я уже итак долго ждал. — У него много работы, — вздохнула валиде. — Мой львеночек, иди и отдохни. У вас с мамой такие прекрасные покои! — Она жестом остановила Махидевран и отослала внука вместе с одной из служанок. — Сядь, — уже строгим голосом проговорила султанша. Махидевран вернулась к тахте и села на неё. Валиде устроилась не подалеку и смерила невестку подозрительным взглядом. — Я предполагаю, дорогая, что без твоего участия не обошлось. — Я не понимаю вас, валиде, — тихо произнесла женщина, а у самой внутри что-то затрепетало. «Ну не мог же Сулейман ей сказать. Нет! Он и не знает ничего. Если он узнает и скажет ей, она добьется того, чтобы все сделали по предписанному, да и султан не станет препятствовать ей, и тогда…» — думала любимица падишаха и руки ее похолодели от предположений. — Не надо изображать невинность, Гюльбахар. Я вижу, ты изменилась. Исчезла та чистота и искренность ваших с Сулейманом отношений. Кажется мне, не радуешь ты его больше. В голосе валиде был слышен легкий холодок. — Просто, — прошептала черкешенка, — он же стал повелителем мира и теперь у него сотни наложниц. Я… — Не лги мне! — Громче сказала женщина. — Я видела. Это произошло еще там, в Манисе, а сейчас лишь усилилось. Я жду от тебя правды. Да и наложницы тут совсем не причем. Сулейман еще не одной не позвал после приезда в Топкапы. Махидевран молча посмотрела на мать падишаха и во взгляде ее отчетливо была видна растерянность. — Я не знаю, валиде. Я люблю султана и… — Люблю, — повторила за ней валиде, останавливая ее жестом. — Нет, Махидевран. Раньше слово это ты произносила иначе. Что-то изменилось, — она помолчала немного. — Запомни. Ты — мать единственного наследника повелителя мира. Если ты допустила промах, тебя сошлют или казнят. Я не смогу защитить тебя, так как Сулейман уже ничего не слышит и ничьих советов не принимает. Он изменился, стал холоден и безразличен ко всему. Ты должна что-то сделать! «Если это в твоих силах», — добавила она про себя. — Но что, валиде? Что я могу? — спросила черкешенка, зная ответ, но не желая его принимать. — Быть может, твоя ласка и нежность растопят его сердце. Вы давно уже не виделись. Пойдешь к нему ночью. Иди и готовься. — Но он же не… — Пойдешь! — повелительно сказала Султанша. — Я все организую. И не дай Аллах, если ты все испортишь… Женщина не закончила фразу, погрозив Гюльбахар пальцем. Махидевран встала, поклонилась валиде и ушла в свои покои. Она сжимала руки в кулаки, пытаясь сдержать, бурлящие внутри эмоции, а когда осталась одна, упала на постель и разрыдалась. Нет. Ей нельзя к нему идти. Нет! Но спорить с матерью султана себе дороже. Можно потерять ее расположение и тогда ни от кого защиты больше не дождаться. «Сделай что-нибудь, Всевышний! Помоги!» — Взмолилась черкешенка и с трудом заставила себя прекратить плакать. Слезы не помогут, а лишь ухудшат самочувствие. И зачем она только уговорила валиде пойти к султану, чтобы рассказать о желании Мустафы увидеться!