***
—Солнышко моё, уже два часа ночи. —Но я хочу пиццы!—Мантия дулась, как ребёнок, сидя за кухонным столом. —Господи... Я сделаю тебе завтра, хорошо? А сейчас нам обоим необходим сон. —Говори за себя.—Она обиженно отвернулась. И, как показалось Францу, совсем не в шутку. Он разложил диван, стараясь особо не шуметь. Волновался.... Сколько они были вместе, он всегда очень боялся ей нагрубить. Обидеть. Казалось, что какими-то не теми словами, поведением, он просто её спугнёт, и она больше не захочет быть рядом. Не раз думал, что страх был излишним—Мантия слишком простая, верная–она не станет уходить просто так, из-за пустяка. Но что-то не давало покоя. Мантия выходит из душа, от бирюзовых волос мягко пахнет лавандой и мятой какой-то. На кровать она ложится абсолютно молча. Отворачивается сразу к стенке, ноги под себя подгибает—явно что-то не так. —Прости меня, я не хотел тебя обидеть....—Он мягко прикасается к девичьему плечу. —Нет, ты прав, просто... Забей.—бурчит она, чуть разворачиваясь в сторону Франца. —Пока что-то не так, я просто так не сдамся. Ну, что такое?—Он с улыбкой чуть трясет её за плечо. В ответ лишь молчание. —Устала очень? —Угу.—Нечётко бормочет Мантия в ответ. Он улыбается мягко, поворачивает её голову на себя—и целует в лоб, убирая ладонью чёлку. Мантия хихикает, улыбается широко. Щюрится. После ещё одного поцелуя—приподнимается, смотрит на Франца. Улыбается снова. И обнимает его крепко-крепко, утыкается носом в грудь. —Карамелью пахнешь. И апельсином.—Она пыхчит и щекочет его, пытаясь рассмешить. И он смеётся. Зарывается рукой в коротких волнистых волосах, гладит её по спине. Чуть отталкивает и целует в тонкие губы нежно, чуть придерживая девушку за подбородок. Она отводит взгляд смущённо, щеки краснеют. —А теперь уже точно спать—Он улыбается и чуть толкает её на кровать Мантия снова смеётся, смотря на него своими озорными, ярко-голубыми глазами. А ночью её вдруг накрывают эмоции. Буквально среди темноты зашторенных окон и под тяжестью тёплого одеяла, глаза просто начинают слезиться. От чего—сама не знает. Плача долго ждать не приходится. Безнадежность и некий страх захватывают с головой. Просто так. Она интуитивно Пытается найти опору где-то рядом, поворачивается к Францу... Слёзы вдруг усиливаются. Она боится его будить—он будет злится таким ночным перфомансам, а если злится—значит обижен, а если обижен—значит она сделала что-то не так. А по пустякам он никогда не обижался, но обижался всегда сильно, надолго. Чувствует себя ребёнком маленьким. Беззащитным. Но защита оказывается рядом. Франц ворочается, бормочет что-то спросони. Притягивает к себе чуть, обнимает. Она слова разобрать не может, но охотно устраивается в теплых объятиях. И как-то сразу становится легче. Он всегда будет с ней—и наверное именно эта вера порой помогала выходить из самого плохого состояния. Когда сил нету ни на что—каждое прикосновение его мазолистых от печатной машинки пальцев давало энергию. Каждое простое, но такое осмысленное слово помогало выбираться из самых страшных кошмаров. И слов пускай она сейчас не слышала—само человеческое тепло, исходившее от пухловатого тела, успокаивало. Усыпляло. Просыпается утром поздно. Плетётся на кухоньку спросони, не успев даже кровать застелить. —Доброе утро. Ты как?—Франц поворачивается к ней, улыбается.—Ночью ты расплакалась чего-то, сейчас всё хорошо? —Да, нормально.—Девушка прислоняется спиной к стенке.—И... спасибо. Не знаю что б делала без тебя... —Не стоит благодарности—Он обнимает её мягко, целует тихонько в щеку.—К слову, пицца будет скоро готова. Как и обещал. Мантия от радости чуть подпрыгивает, убегает приводить себя в порядок—щёки после ночи раздражённые, да и волосы запутались... День снова проходит в штатном режиме—до вечера Франц в издательстве, Мантия—преподаёт в детской студии рисунок. Весь остальной день—рисование и готовка, самые что ни на есть привычные им вещи.***
Май. На улице—свежо, пахнет вишней цветущей. Выставка только открылась. Они идут из дворца исскуств поздно вечером, шутя и толкая друг-друга. Мантия зарывается ему под джинсовку, старую, поношенную—обнимает его сбоку и кладёт голову на плечо. —Помнишь, я тебе обещала что после выставки–хоть что угодно? Ну и... Придумал что-нибудь?—Она улыбается широко, отпивая из кружки горячий чай. Франц смотрит на неё неловко. Совсем не знает. Он не привык просить что-то, тем более у неё. И пускай вариантов сотни... Путешествие. Он помнит, что Мантия в мимолетном разговоре упоминала о поездках и пленэрах, да и сам он хотел бы... —Гонорара хватит на месяц хорошей жизни заграницей?—Спрашивает он, улыбаясь. —А куда ты хочешь? —Куда-нибудь в скандинавские страны. И... Петербург, там, говорят, красиво. —Не знаю, наверное...—И тут телефон в бирюзовом чехле прерывает беседу уведомлением. Она смотрит недоуменно, а потом чуть ли не выкрикивает—Что ж, заказывай билеты!—и смеётся, улыбается широко. Показывает ему экран. Какой-то коллекционер изъявил желание приобрести одну из ее картин с выставки—казалось бы, недавно нарисованный, портрет Франца. —Через сколько дней?—он также лукаво улыбается —А давай через три, собраться успеем? —Как скажешь. Через два дня ложит в рюкзак кольцо. Мысли были давно—они вместе действительно долго, и наверное правильно было бы хотя бы попытаться...***
Месяц проходит чудесно—леса и поляны, низины и горы. Широкие проспекты городов и узенькие улочки деревень, где они ночевали. Жизнь действительно казалась прекрасной. Мантия увлечённо рисует пейзаж какой-то горы акварелью, для неё будто снова ничего не существует—кроме красок и холста. И Франца. Он думает, собирается с мыслями. Хочет решиться на отчаянный шаг—сделать ей предложение здесь. Среди гор и низеньких цветов в траве, сидя на каком-то мокром от росы холмике. Он аккуратно касается её плеча. —м? —Мань, ты хотела бы... Быть моей женой?—Он краснеет, запинается, протягивает в ладони тонкое кольцо. —Без сомнений!—Она улыбается снова, смеётся. Обнимает крепко. Вот каким кажется им счастье—где-то в холмах с видом на горы, смеяться и обниматься, в который раз убеждаясь, что любовь—самое простое и самое сокровенное.