* * *
Это началось ещё до Договора, ещё даже до того, как Сатель вошла в Совет. Ей тогда оторвало левую ногу на Рен-Варе — и только благодаря Силе она не потеряла её навсегда: притянула к себе телекинезом и быстро закрепила кольто-пластырем. Но ступня уцелела не полностью, и пришлось лететь на Корусант долечиваться. Когда дроид вынимал Бэлу из кольто-камеры, её на секунду показалось, что она в доме на Шили, где провела детство — такой сильный запах цветов верехайи стоял вокруг. Она открыла глаза — нет, это не была Шили, это была храмовая больница, но рядом с кольто-камерой стоял юноша Ленчик с огромным букетом: кисти мелких голубых цветов, в середине каждого — жёлтый пестик. - Я слышал, ты любишь их. - Джедаям не следует любить, — ответила она с улыбкой, но букет взяла. - Джедаям не следует привязываться, — заметил Ленчик, улыбнувшись ей в ответ — но любить все вещи мира в равной… - Ах, оставь! Получать от тебя цветы мне нравится больше, чем получать нравоучения. - Ай-ай-ай, а ведь джедай должен любить все вещи мира в равной мере, — Эарлен поцокал языком, — и предпочитать цветы нравоучениям есть проявление Тёмной стороны. - А занудство, — ответила Бэла самым серьёзным на свете голосом, — есть способ не только пасть на Тёмную сторону самому, но и привести туда всех окружающих. Бэла стояла, нюхала цветы и не могла вспомнить, когда она так дурачилась последний раз.* * *
У них было всё как в старинных алдераанских поэмах — она была рыцарем и совершала подвиги (правда не в одиночку, а во главе батальона, и подвиги совершались по большей части во время проигранных битв на потерянных планетах), а он был её Прекрасным… Господином? Кавалером? Старинные алдераанские поэмы писались в слишком патриархальном обществе, так что Эарлен был просто её Прекрасным. Лицо его было всегда скрыто под маской, но в награду за подвиги её Прекрасный как будто случайно выпускал несколько волосков из-под капюшона. Это было взято уже из аргайских новелл: у Ксима Деспота (если верить новеллам) было десять тысяч жён, и они должны были ездить в закрытых паланкинах, дабы их не видел никто, кроме мужа. Но когда мимо паланкинов проезжали влюблённые юноши (для того, чтобы влюбиться, им было достаточно увидеть искусно вышитые занавеси паланкина и услышать голос), наложницы Деспота как бы случайно позволяли концам своих кос (непременно «ниспадающих до земли») выглянуть из-под занавесей. А юноши потом бросали службу, отчий дом и друзей и уезжали на другие планеты — ведь они видели часть тела жён самого Ксима Завеователя. …Они бродили по пустым улицам, где не было даже патрулей, и Бэла уже почти не прихрамывала. Ленчик говорил без умолку об аргайских новеллах (пока он был на Спинтире, вышло большое комментированное издание), о том, как слабо могут быть связаны любовь и секс, как зарождение любви может отличаться от зарождения желания и как в Центральных мирах не умеют видеть эту разницу. - Знаешь, — сказала она тогда, — сейчас многих тянет читать про что-то такое. Романтика, идеал, небесная любовь… Услышал голос и потерял сознание от восхищения, полюбил на всю жизнь девушку, которую видел один раз, пока она быстро проходила мимо. Такой противовес вот этому вот, — она приподняла босую левую пятку, сделанную из ярко-красной синтеплоти. Как и все тогруты, Бэла всегда (то есть в редкие отпуска) ходила босиком, — И тебя, оказывается, тоже потянуло. - Идеал… — повторил он тихо, — а ведь ты мне кажешься именно идеалом. Бэла серьёзно кивнула. - Я сидел в трапезной — тогда, сразу после возвращения, и смотрел на других джедаев. Они погрязли кто в ненависти, кто в чувстве вины, кто в усталости. А ты шла среди них, одетая как на приём в Сенате, держащая всю боль на отдалении от сознания и как будто чуждая этому миру. - Это я-то чуждая? Это ты у нас гость из прошлого, у тебя даже темп речи ещё довоенный, медленнее, чем у всех вокруг. Не замечал?* * *
Иногда Бэла тревожилась: не слишком ли далеко зашла их игра в любовь? Да, она хорошо помнила, что настоящий Ленчик, привыкший ходить по грани дарксайда по поводу и без повода, - не тот Идеальный Рыцарь, которого ей нравится видеть. Но всё же… была та ночь, и был юноша, поющий над пропастью, и почему-то именно в нём было легко увидеть Идеального Рыцаря. Бэла как-то прямо спросила у Эрин, любовь ли это. Та долго думала, но только и смогла сказать: - Я не знаю, кого из вас двоих сложнее читать. У него куски эмоций как будто стеной разделены, у тебя часть уходит куда-то в Силу. Я так и не разобралась. Тогда же они с Ленчиком условились: никогда не скрываться ото всех — ведь любовь у джедаев может быть только тайной. Хоть кто-то, хоть пара друзей, но должны знать обо всём: и о привычке обращаться друг к другу «моя Прекрасная» и «мой Прекрасный», и о стихах, и о венках и гирляндах.* * *
И всё же, был один разговор, не дававший Бэле спокойно сказать себе: «Нет, мы не любим друг друга». Она услышала его случайно, а потом, впервые в жизни, нарочно подслушала. Эрин говорила о чём-то резко и почти зло. - Не ругайся ты так на Дар’Налу, — тихо ответил Ленчик, — это неизбежно. Просто если о ком-то знаешь, что у него «промыты мозги», это автоматически запускает очень сильную десубъективацию. Такого человека можно жалеть, можно поддерживать, можно пытаться помочь, но уважать нельзя технически. Потом помолчал, и тихо — но Бэла всё равно услышала, — добавил. - Хотя моя Прекрасная, — он назвал Бэлу так почти без иронии, — может.* * *
Слышались шаги. Обычно Бэла приезжала на Корусант, и тогда Эарлен готовил ей комнату — каждый раз придумывал новые украшения, но всегда (кроме первых лет после Договора) приносил ей любимые цветы верехайи. И теперь Бэла надеялась, что её белоцветки так же порадуют Эарлена.