* * *
Нойбра оторвалась от датапада. Рассказать друзьям о том, что узнала от Шигара, не терпелось — но обед стоял на столе, а наставница Эмин делала замечание всегда, когда видела, что юнлинги сидят в датападах над стынущей едой. Юнлинги… — Нойбра вздохнула. Ей было уже четырнадцать, а она всё ещё оставалась юнлингом. И не то, чтобы она была плохой джедайкой: училась на отлично, в поединках побеждала старших падаванов, отрицательных эмоций у себя не помнила лет с одиннадцати. Просто почти у всех взрослых джедаев были ученики («А у кого нет учеников, у тех ПТСР», — объяснял Нойбре Шигар), а вчерашним падаванам доверяли учить только взрослых: если психика уже сформировалась, то меньше цена ошибок в подходе к ученику. — Вы не будете против, если я сяду? — чей-то ровный голос отвлек Нойбру от грустных мыслей. Она подняла глаза: перед ней стоял незнакомый джедай, синекожий антропоморфный мужчина. Он не был похож на тайтонских джедаев: поверх бело-золотой формы Стражи был плащ из мешковины, какие носили в сельхозкорпусе, но почему-то белого цвета; светлые волосы заплетены в пучок в форме розы. Такой наряд, одновременно броский и нарочито скромный, странно смотрелся здесь, где задумываться о внешности было не принято — он подошел бы, скорее, Храму на Корусанте довоенной поры. И то, что этот немолодой рыцарь заговорил с ней, ещё даже не падаванкой, на «вы», тоже казалось странным — здесь, на Тайтоне, все всех знали и все со всеми были на «ты» (кроме, разве что, магистров). Даже сама Нойбра обращалась на «ты» ко многим молодым рыцарям. — Да, конечно, садитесь, рыцарь… к сожалению, не знаю, как вас зовут. — Рыцарь Эарлен Беатрис. А вас? — Юнлинг Нойбра Харен. От голоса рыцаря Беатриса, от его мимики — очень скупой, но вроде бы естественной, Нойбра почему-то чувствовала холодок над диафрагмой и непонятный страх. «Хоть это и не очень вежливо, — решила она, — заговорю с ним. Страх — неправильное чувство, страх без ясной причины — тем более. А разговор если не объяснит причину страха, то хотя бы отгонит его». — Я не встречала вас раньше, рыцарь Беатрис. Из какого вы храма? — К сожалению, я не могу вам об этом рассказать. Но раньше я на Тайтоне не был, приехал только сегодня. Я здесь на месяц, номинально в отпуске, но магистр Брага настоятельно просил меня потренировать молодёжь, в первую очередь противодействовать атакам на сознание. А вы выросли здесь? — Я росла на Альсакане, а потом, когда мне было лет пять, мы семьёй сдали тест на мидихлории. Тогда была большая кампания: проверь себя и своих детей на одарённость, пополни ряды джедаев, вот это всё. И родители отдали меня в орден — так что Альсакан я помню довольно смутно. — Пополнить ряды ордена, — тихо сказал рыцарь Беатрис, — а теперь нам некуда деваться от молодежи. Я знаю, что вы не по своей вине до сих пор в юнлингах. — Это не страшно, рыцарь Беатрис. Через два года мне будет шестнадцать, а у нас считается, что в шестнадцать юнлинг уже достаточно взрослый, чтобы его можно было доверить молодому учителю. И тогда мне дадут… кого-нибудь. — Но вы думаете о ком-то конкретном? Я плохо знаю нынешнее молодое поколение, и мне интересно услышать, чем вы живете. — Да, — ответила Нойбра, — о Шигаре Конши. Шигар часто общался с падаванами и такими юнлингами-перестарками, как Нойбра. Хоть он и был учеником грандмастера Шан, взрослые недолюбливали его — а падавань была всегда рада. Он часто помогал Нойбре учиться, показывал основы психометрии. Он же — случайно — привёл её в имперский сектор голонета. Года три назад у Нойбры плохо выходило контролировать гнев, и к тому же она отставала по рэйга — языку, на котором говорили в Империи. И тогда Шигар предложил ей пойти на форум в имперский сектор голонета и каждый день переводить оттуда что-нибудь о политике. И действительно, вскоре Нойбра перестала лезть в справочник за каждой грамматической формой и научилась с ясным сознанием читать размышления о добрых импах, которые не устраивали рейды для убийства юнлингов, уничтожили всего лишь три четверти застройки Корусанта и даже считают инородцев с покорённых планет лично свободными по умолчанию. А теперь вот уже два года она читает и общается на рэйга чуть ли не чаще, чем на бэйсике — и Шигар один из немногих, кому она может об этом рассказать. — Я о нём слышал, что он легко поддаётся эмоциям и плохо планирует миссии. Это ведь не совсем правда? — Не знаю, — грустно ответила Нойбра, — так часто говорят, но я не очень верю. Просто Шигара ругают, потому что на самом деле недовольны грандмастером Шан, но её критиковать не хотят. Не потому, что боятся. Но она когда-то смогла спасти орден — и ругать её как-то стыдно. — А рыцаря Конши можно, — рыцарь Беатрис кивнул, — Но будьте осторожны со своим недоверием, юнлинг Харен. Так часто бывает, что люди на словах критикуют одно, хотя на самом деле недовольны совсем другим. И если тебе кажется, что настоящий объект критики осуждают напрасно, то сказанные вслух обвинения легко посчитать тоже несправедливыми, если не просто ложными. Так что, может быть, джедаи Тайтона правы в том, какие недостатки рыцаря Конши они называют, но не правы в том, как они под видом критики этих недостатков ругают грандмастера Шан. — Знаете, ваши слова мне сейчас напомнили… — Нойбра боялась об этом заговорить, но напомнила себе, что джедаи не должны прислушиваться к страху, — когда полгода назад на Актаре только началась война за выход из Империи, я чуть было не поссорилась со своим другом с Чандриллы. Там надо было перевезти группу бежавших оттуда до Корулага, а он отказался. Он сказал, что на Актаре всё искусственно развязала Республика, а он сам республиканец, и не может никак помогать своему государству, если оно не право. Я его, хвала Силе, потом всё-таки уговорила, но он перевозил уже другие группы. На самом деле, тогда Нойбра переругалась ещё и с половиной имперских знакомых, но этом говорить рыцарю Беатрису точно не стоило. — Да, там СИС многое организовала. И сделала это напрасно, — кивнул рыцарь Беатрис. Нойбра облегченно вздохнула: в Ордене об Актаре спорили постоянно, даже больше, чем среди республиканских неодаренных, где выход Актары из Империи поддержало большинство. — Просто это ведь то же самое: он хотел помешать развязывать войну, а вместо этого чуть было не отказал… — По счастью, не отказал. У меня тогда вышла небольшая книга, просто стихи — и гонорар я перевел в тот фонд помощи актарианам, ему тогда жертвовали все, от певцов с Чандриллы до повстанцев с Эккейды. Даже, кажется, несколько хаттов. Нойбра не удержалась и улыбнулась. Холодок никуда не уходил, но увидеть единомышленника на тридцать лет старше себя было приятно.* * *
Эарлен не мог понять, нравится ли ему Храм на Тайтоне. Стандартная крашенная под дерево мебель — как в любом малом храме, золотые тяжёлые украшения — как на Корусанте, планировка — длинные галереи из небольших комнат — напоминает разве что музей на Аргае, реконструкцию родного дома Ксима Деспота. Одевались здесь тоже странно: кто-то носил доспех, и на нём расшитый плащ — как в больших храмах до Договора, кто-то — многослойные робы и дрэевские плащи из мешковины на бендомирский манер, кто-то добавлял к этому наплечники, как будто только что заказанные на Каасе. И все эти элементы не могли ни сложиться ни в единый образ, ни заинтересовать игрой контрастов. Перед тем, как пойти к Браге, Эарлен решил заглянуть в столовую — там было легче всего с кем-то познакомиться и просто понаблюдать за многими джедаями в одном месте. Разговорился он, вопреки своим ожиданиям, не с кем-то из ровесников, а с девочкой-мирилианкой. Маленькая и щуплая, она выделялась среди остальных джедаев даже не копной ярко-рыжих волос, а тёмной повязкой на лбу (такую повязку носила молодёжь на Чандрилле и Брентаале) и крупными значками, наколотыми прямо на форму юнлинга: какие-то чисские мальчики-певцы и, внезапно, Лагета Фанн, новая прима оперы Бегерена, отпускающая птицу. Девочка вряд ли догадывалась, кто это — даже в Империи Лагета не слишком известна; просто нашла красивую фотографию с недавнего флешмоба, где республиканцы и имперцы отпускали птиц в знак того, что готовы забыть ненависть друг к другу. Пообщаться с ней было любопытно: она была в том возрасте, когда впервые выстраиваешь более-менее цельную картину мира, впервые на самом деле оказываешься умнее взрослых… Но если сам Эарлен и его ровестники в этом возрасте больше думали о внутриорденских делах, то эта девочка — Нойбра — сразу училась понимать непростую жизнь большой Галакики.