Заповедный тупик

      Тесная забегаловка спряталась в неприметной подворотне у истоков Невского. На единственном маленьком столике у самой двери были разложены нарды, и двое бородатых мужчин восточной внешности увлеченно вели партию и размеренную беседу. Воздух, пропитанный тяжелым сладковатым ароматом специй, ощущался физически. Смешанный с неизменной питерской влажностью, он с порога оседал на коже, вплетался в пряди волос и прилипал к нёбу. Алекс показалось, что запах этот окажется устойчивее хорошего парфюма и надолго поселится в складках одежды. При виде посетителей парнишка за узкой стойкой расплылся в самой приветливой улыбке из своего арсенала, через мгновение он, подобно маленькому ловкому зверьку, уже выпрыгнул в зал и набросился на Куликова с интенсивными дружескими объятьями. — Антон, дорогой! — невысокая фигура потерялась в ответных приветственных похлопываниях ручищ Тони. — Эмир, тыщу лет не виделись! — Причина твоего исчезновения понятна и прекрасна, — парень лукаво глянул на Александру. — Представишь меня? — Саша, — девушка протянула ладонь, и Эмир принялся ее интенсивно трясти, не сводя с Алекс веселого взгляда черных глаз. Рыжий усмехнулся, взял приятеля за плечи и ловко развернул в сторону кухни: — Я голоден, зол и ужасно ревнив. Того и гляди начну бросаться на окружающих в приступах плотоядной страсти. Сделай нам две твоих фирменных и плесни Василеостровского. — Кваса, — вставила Алекс, предположив, что французский виноград и питерский хмель могут вступить в конфронтацию в ее желудке. — Кваса для дамы, — подтвердил Антон, — и не кваса для не джентльмена. В руках Эмира ловко мелькал нож, срезающий мясо с вертела, молниеносно шинкующий овощи и подхватывающий мелкие кусочки, чтобы стремительно выложить их на тонкий лаваш. Саша засмотрелась на отточенные четкие движения повара. Профессионализм всегда вызывал у нее уважение и необъяснимый внутренний восторг, зарождавшийся в районе солнечного сплетения и проявлявшийся природным электричеством, поднимавшим дыбом мелкие волоски по всему телу. Пока девушка наслаждалась процессом приготовления, Тони не сводил с нее взгляда. Днем на студии он дал себе слово не навязывать продюсеру свое общество. Он хотел увидеть, ощутить ее ответное влечение, а не просто молчаливое, робкое согласие на свои домогания. Но стоило Алекс позволить себе проявление чувств, как в следующее мгновение она тут же пряталась, подобно черепахе, под прочный непробиваемый панцирь. Его флирт выманивал ее наружу, но парень не был уверен в серьезности Сашиного интереса. Весь день он злился на девушку, что спустилась по лестнице, предпочтя телефон объятиям, и тут же ругал себя, что не сбежал за ней следом и не выбросил к чертям эту «трубку-говорилку», сгребая в охапку тонкое желанное тело. Несколько раз он хватал мобильный с целью позвать Тимофееву на свидание, но в следующее мгновение обзывал себя дураком и пытался сосредоточиться на отснятом материале. К вечеру он был готов вычеркнуть болотное приключение, точно странный сон о чужой нереальной жизни, и вновь тянуть лямку деловых отношений. Но Алекс позвонила и даже ни слова не сказала о работе ни по телефону, ни в те пять минут, что заняла их прогулка до заведения с «лучшей шавермой на всем Северо-западе». Теперь она стояла рядом, светящаяся загадочной внутренней радостью, от которой сердце Куликова ускоряло бег, стремясь вырваться из грудной клетки. — Готово! — Эмир выдал им свертки хрустящего лаваша, источающие согревающий аппетитный аромат, заставляющий слюну бежать быстрее, а желудок урчать на предельно неприличной громкости. Алекс приняла еду бережно, смакуя вид и запах, наслаждаясь уже одним предвкушением. — Вгрызайся давай! — скомандовал Антон, подавая пример и одним махом отхватывая едва ли не четверть порции. Саша последовала за ним и с первого же укуса буквально потеряла дар речи. Наблюдая, как девушка самозабвенно отдалась поеданию шавермы, прикрыв глаза и слизывая капающий на пальцы соус, рыжий снисходительно поинтересовался: — Нравится? Алекс хватило только на утвердительный кивок. Ни одна сила в мире не могла отвлечь ее от этого пиршества стритфуда. — Мне весь аул говорил: «Эмир готовит лучше, чем во французском ресторане!». Верно? — бойкий повар подвинул ближе к девушке стопку салфеток. — О, да! — согласно пробормотала с полным ртом Саша, внутренне сомневаясь, что на родине черноглазого юноши хоть кто-то бывал во Франции или хотя бы пробовал тот самый жареный камамбер. — Все дело в секретном ингредиенте! — продолжал набивать себе цену Эмир. — Редкая порода кошек? — съязвила Алекс, наконец оторвавшись от еды. — Обижаешь! — картинно оскорбившись, парень осуждающе покачал головой. — Зачем кошки, когда есть суслики! — Суслики? — девушка оторвалась от шавермы и посмотрела на повара с недоверчивым интересом. — Зверьки такие маленькие, — для пущей наглядности Эмир прижал к груди согнутые в локтях руки, округлил глаза и оголил передние зубы, прикусывая нижнюю губу. — Мы летом на них в степи охотимся. Так и с Антоном познакомились. Саша перевела взгляд на рыжего и ошарашено спросила: — Ты охотился летом в степи на сусликов? — Не то, чтобы охотился, — с готовностью пояснил мужчина, почти прикончивший свою порцию, — у нас с ребятами был автопробег, хотели до Алтая добраться, а суслики…. — Дикие грызуны так и норовят броситься под колеса! Мне пришлось спасать Антона, иначе эти твари сгрызли бы ему все покрышки! — Эмир горделиво выпятил грудь, точно победа над полчищем сусликов была его личным подвигом. — А так их сгрызли мы, — весело добавил Куликов. Алекс перевела взгляд с радостно встопорщенных усов Тони на важничающего Эмира. — Вы серьезно сейчас? Ты ел сусликов? — девушка пытливо всмотрелась в хитрые зеленые глаза, пытаясь отделить шутку от правды. — Суслики, Саша, это не только ценный промысловый мех, но еще почти килограмм вполне удобоваримого мяска, похожего на крольчатину и чуток на курицу. Самое то для шавермы. — Изумрудный взгляд искрился озорным весельем, в то время как Антон всеми силами старался сохранить серьезное выражение лица. Грозный истребитель сусликов напротив без тени улыбки добавил: — За пару недель столько тушек заготовили, что на всю питерскую зиму хватает. Что замерла? Кушай — не стесняйся, мясо хорошее диетическое. Алекс судорожно сглотнула и брезгливо уставилась на недоеденную шаверму. Щеки девушки надулись, она шумно втянула воздух, словно с трудом сдерживая подступающую к горлу тошноту. Парни озабоченно переглянулись. Испуганный взгляд Эмира метнулся с краснеющего лица Александры на посерьезневшего Тони, и с губ повара почти слетело: «Кажется, мы слегка перегнули…», но в этот момент Саша схватила большую кружку Антона, полную темного пенного напитка, сделала приличный глоток и со словами: — За вкусных и диетичных сусликов! — продолжила трапезу. — Ого! — восхищенно выдохнул Эмир и тише добавил: — Наш человек! Тони промолчал, только кончики усов изогнулись над довольной улыбкой. Слизнув соус с нижней губы, Алекс наклонилась к рыжему и прошептала в самое ухо: «Скоро я тебе отомщу. И уже знаю как». Девушка поспешила отстраниться от исходящего от парня тепла и знакомого солоновато-сладкого запаха. Зеленые глаза глянули на нее с озорным интересом, а скрытая отросшей бородой улыбка стала еще шире. — Жду не дождусь твоей страшной мести. — Она будет долгой и изощренной и начнется прямо сейчас, — подмигнув Тони, Алекс обратилась к Эмиру, — это лучшие суслики, которых я когда-либо ела. Правы в твоем ауле — французам с их лягушками и улитками подобное и не снилось! А теперь прости, мне придется похитить твоего грозного напарника по истреблению грызунов. Ошалев от собственной смелости, Саша схватила Антона за руку и потащила к выходу. Парень едва успел кинуть на стойку мятую купюру. — Погоди, женщина, я еще не допил! — возразил рыжий, ну ладони при этом не вырвал, а наоборот сжал девичьи пальцы посильнее, для надежности и чтобы не передумала. — Это только начало твоего пути тысячи страданий! — голос Алекс звенел от сдерживаемого смеха. Протащив не особо упирающегося парня метров пятьдесят по проспекту, девушка замерла напротив огромной ярко светящейся витрины. Среди блестящих воздушных шаров и горы подарков в золотой упаковке стояли наряженные в классические черные фраки манекены, образ каждого дополнял желтый галстук-бабочка. — Фифи, у тебя есть костюм на выход? — проворковала Александра и с наслаждением опытного садиста уловила недоумение на лице Антона. — Это смотря куда выходить, — Тони принялся загибать пальцы: — У меня есть спортивный костюм, костюмы для зимней и осенней охоты, набор рыболовецких шмоток, гидрокостюм и почти полный комплект костюма химической защиты… — Почти? — Алекс во все глаза уставилась на невозмутимого Куликова. — Ну да, противогаз сносился, — без намека на улыбку пояснил парень и с серьезной миной добавил, — еще, думаю, у матери новогодний костюм зайчика сохранился. Но из него, боюсь, на меня налезут только уши. Саша сдавленно хрюкнула рвущимся наружу смехом: — А хвостик? — выдавила она. — А хвостик с яселек я успел отрастить, — брякнул Антон и громко заржал. Вздрагивая от хохота, Алекс уткнулась ему в плечо и с трудом проговорила: — И в каком же из этого многообразия ты пойдешь на церемонию «Человек года»? Организаторы обязали нас нарядиться. — Могу в костюме Адама, если другие варианты тебе чем-то не угодили. На этой фразе девушка почувствовала, как от смеха сводит живот, а на глаза наворачиваются слезы. — Идеально! — прохрипела она, но Антон не унимался: — Могу еще взять у друга кигуруми Пикачу… — Прекрати! — взмолилась о пощаде Александра и вцепилась в мужскую куртку. — У меня сейчас от смеха суслики из всех щелей полезут. — Суслики, вылезающие из нор, на Невском? Этого допустить никак нельзя, это же верх бесстыжего неприличия! — Тоха, умоляю! — снизу вверх взглянула Алекс в горящие дьявольским весельем зеленые глаза, и взгляд ее темный, влажный от смеха, прервал безудержный поток сознания. Тони аккуратно поправил выбившуюся и прилипшую к губе прядь длинных непослушных волос, скользнул подушечками пальцев по раскрасневшейся щеке и замер, коснувшись ладонью тонкой шеи. — Ты оборотень, Сашка, — внезапно тихо и очень серьезно сказал он, — днем деловая, ответственная, все улыбки выдаются строго под отчет. Продюсер, одним словом. А с заходом солнца превращаешься в девушку, веселую, забавную и такую… «желанную», — хотел продолжить Тони, но Алекс прервала его озорным чмоком в нос. — Это тоже часть твоей мести? — О нет, в моем жутком плане ты идешь вместе со мной и Эммой в бутик, стоически сносишь все тяготы и невзгоды, пока девочки примеряют наряды, а потом безропотно позволяешь нам нарядить тебя так, как того требует властный глас моды и суровый дресс-код мероприятия. — В прошлой жизни ты была инквизитором, не иначе! — в притворном ужасе Антон прижал ладони ко рту и закатил глаза так, что в вечернем сумраке сверкнули белки. — Особо разговорчивым в наказание придется взять с собой Гриню-мутный глаз, он ведь тоже в составе группы. — Перегибаешь, Сань, — рыжий усмехнулся, — от Гришани ты сама первой сбежишь, никакие Дольче с Габанами не удержат. — Уверен? Ты еще много обо мне не знаешь. — А хотелось бы узнать побольше, — Тони не успел удержать Сашин взгляд, девушка отстранилась, вырвавшись из тепла их близости. — И что бы ты хотел знать? — в памяти поднялись вчерашние откровения Антона, и Алекс поежилась. Подобное обнажение души перед другими всегда давалось ей очень непросто. — Начни с начала, как раз, пока дойдем до метро, доберешься до момента, как докатилась до жизни такой. — Метро за углом, максимум успею про детский сад рассказать. — Нет, мы не ищем легких путей, — решительно ответил мужчина, подхватил девушку за руку и зашагал в сторону Зеленого моста, — держась крейсерской скорости мы как раз успеем на Маяк (*станция метро Маяковская) до закрытия. Тебе куда? — На Мужества. — Всегда был уверен, что ты живешь в центре. — Жила. Это долгая история. — Так начинай. И дай уже сюда свою руку! Она ледяная. У тебя вообще нет сердца или кровь не греет? — безапелляционно Антон сунул хрупкую Сашину ладонь в карман своей куртки. Посомневавшись мгновение, Алекс решила позволить рыжему эту вольность. Его здоровая ручища покоилась сверху ее, интенсивно растирая холодную кожу. Прикосновения были настойчивые и даже грубые. От этого навязчивого массажа возникло болезненное ощущение покалывания тысячи иголочек. Родившись в ладони, оно стремительно растеклось по телу, заставив зрачки расшириться, а сердце забиться чаще. Александра высвободила ладонь из крепкого захвата, ощущая как Тони не хочется ее отпускать, и тут же ответным жестом сплела их пальцы. Боковым зрением ей показалось, что на веснушчатом лице промелькнуло удивление, сменившееся довольной ухмылкой. — Я родилась в Дрездене, — начала девушка, больше не глядя на своего собеседника. Антон присвистнул. — Но почти сразу после этого Союз распался, и войска из Германии вывели. Идеальная жизнь моих родителей кончилась. Мне раньше казалось, что мать винит меня в крушении своего прекрасного мира. — И в развале СССР тоже? — Видишь, как я опасна? — улыбнулась Саша, но в голосе ее не было радости, только застарелая, въевшаяся в подкорку сознания печаль. — Дело в том, — продолжила девушка, — что до моего рождения у них было все, о чем рядовой гражданин страны Советов мог только мечтать. Жизнь в Европе, большая квартира, личный автомобиль, телек, видик, куча какого-то ценного барахла и шмоток. При переезде контейнер с вещами потерялся, машину пришлось оставить, а новый город… Скажем так, повезло, что удобства не на улице и баня есть. По рассказам родителей, хибара на болотах, где мы обитали последние дни, показалась бы императорским дворцом, в сравнении с тем бараком в захолустном военном поселке. В детстве мама регулярно вспоминала то хрустальный сервиз, то польский мебельный гарнитур, и все это было на эмоциях в виде упреков мне и отцу. Впрочем, ни Германию, ни барак я не помню. Первое осознанное детское воспоминание — как качусь на трехколесном велике по длиннющему коридору коммуналки, кручу педали так быстро, как только могу, платье синее в белый цветочек задралось, колени мелькают, мимо с бешеной скоростью проносятся двери соседей, а из одной выходит пацан мелкий, я показываю ему язык и тут — БАМ — врезаюсь в огромный алюминиевый таз, стоящий по центру общей кухни. — Пустой или с водой? — Пустой, грохотало громче, чем я орала, когда бабушка разбитую коленку йодом мазала. В общем, потеряв большую часть нажитого и твердую почву под ногами, родители сбагрили меня маминой маме. На Петроградке, в гигантской коммуналке, которая до революции была бальной залой, я провела пять лет жизни. Родители приезжали раз в год, в отпуск, но и тогда мы мало общались. В задрипанных военных городках их обуревала тоска по культурному и праздному досугу, и потому в моей жизни мало что менялось, разве что спать я перебиралась с дивана на бабушкину кровать. — Тельмана ты тоже по коммуналке знаешь? Вместе тазы переворачивали и на великах рассекали? — Не, жилищные условия у Дэвида были значительно лучше. Он — внук лучшей бабушкиной подруги. Летом мы часто гостили у них на даче в Солнечном. — О, товарищ режиссер, оказывается, обладатель недвижимости в элитном курортном пригороде! — Товарищ режиссер — редкостный долбоеб, — усмехнулась Алекс. — Несколько лет он не утруждал себя вступлением в наследство, так как находился то в творческом поиске, то в не менее творческом кризисе, а когда года два назад внезапно очухался и решил наведаться в места, где прошло босоногое детство, оказалось — там уже чужой родовой замок за высоким забором. Приватизации не было, бумаг нет, а в суд идти кое-кто считает ниже своего достоинства. — Понятно, — протянул рыжий и принялся выписывать большим пальцем круги на Сашиной ладони. Рука уже не просто согрелась — она пылала, разгоняя жар от прикосновения по всему телу. — Накануне школы родители наконец осознали себя в новой реальности и забрали меня, — продолжила рассказ девушка. — Сначала я радовалась, это было увлекательное приключение — новые города, квартиры, знакомства. Но, когда за девять лет мы сменили шесть мест, веселье превратилось в проклятие. Только я привыкала к новой школе, адаптировалась, заводила друзей, как приходила пора паковать чемоданы и трогаться в путь. — Кочевая жизнь не для тебя? — Не в этом дело. В седьмом классе меня накрыло — в новой школе все не задалось, учителя придирались, одноклассники гнобили, гормоны скакали, родители ругали, я истерила. И вдобавок ко всему влюбилась в парня из соседнего подъезда. — А ты оказывается ранняя! — с улыбкой Антон притянул Сашу чуть ближе, и она сбилась с быстрого шага их прогулки. — Все было весьма невинно. Он бренчал на гитаре на скамейке у дома, а я восторженно сидела рядом. В тот вечер, когда он решился меня поцеловать, отец сообщил, что мы вновь переезжаем. Я закатила сцену, орала, убежала из дому и слонялась по поселку полночи. Потом вернулась и не разговаривала с родителями, пыталась устроить протестное голодание и похудела на десять килограммов. В школе скатилась до двоек, еле-еле перешла в следующий класс. Бабушка прознала обо всем и забрала меня. Сначала я думала, что на лето. Оказалось — навсегда. Родители, по-моему, были только счастливы. Мы вновь стали видеться раз в год во время отпуска. Так что, да — я долгое время жила в центре. — А что стало с твоим гитаристом? — Его семью тоже перевели, куда-то на Дальний Восток. Мы пытались общаться в Сети, но очень скоро все скатилось до кратких поздравлений с праздниками. — Жалеешь? — Тони остановился и серьезно посмотрел на спутницу. — О чем? — с искренним недоумением спросила Александра. — Мне было четырнадцать лет. Мы все в этом возрасте категоричные максималисты. Сразу по приезду я стащила бабкины папиросы, уселась на огромном подоконнике в ее комнате и, давясь кашлем, пыталась курить, выдыхая в форточку. Было жутко мерзко, но я не сдавалась. Помню, как курю и рыдаю, то ли от едкого дыма, то ли от жалости к себе и извечного чувства непонятости, свойственного подросткам. И тут открывается дверь и входит бабушка. Мне хотелось в окно выпрыгнуть, думала, она начнет ругаться из-за курения. А она села рядом, вытащила мундштук, у нее был такой длинный лакированный, говорила, что фамильный еще дореволюционный, вставила в него папиросу и подожгла. Мы сидели молча. Она курила, а я все ждала головомойки, но не выдержала и выложила ей все: и про родителей, и про парня, и про вселенскую скорбь в душе. Она тогда рассмеялась и сказала: «Это только первый, их еще столько будет — до Москвы раком не переебешь». — По-мужски, — усмехнулся Антон и сильнее сжал Сашины пальцы. — А что с твоими родителями, не скучаешь? Алекс пожала плечами: — Мы никогда не жили вместе, только рядом. Они уже несколько лет как осели в Краснодарском крае. Сбылась мамина мечта — море, солнце, вино и фрукты. Я до сих пор там не была. Мы вообще не виделись года два. С бабушкиных похорон…. — добавила она тихо и замолчала. Затем молча девушка пошла дальше. Антону пришлось поспешить следом, чтобы не выпустить руку, чуть подрагивающую в кармане его куртки. — Я сдала комнату в коммуналке вместе со всеми воспоминаниями и сбежала подальше от людей. Район, где сейчас живу, очень тихий. У меня балкон выходит прямо на парк. — Белок можешь приманивать, — попытался пошутить Тони, но Саша только рассеянно кивнула, погруженная в память о далеком прошлом. — Для сбежавшей от людей ты выбрала очень публичную работу, — заметил парень и тут же чуть не прикусил язык: «Действительно, давненько мы не говорили о работе! Молодец, Куликов, поддержал беседу!». — Разве? — Алекс невесело улыбнулась. — Значит, я неплохо замаскировала свою социофобию. Они шли рядом, соприкасаясь рукавами, отдавая теплое дыханье все еще шумному, никогда не спящему центральному проспекту Северной столицы. Молчание затягивалось, но сплетенные пальцы вели свой безмолвный диалог. Антон стиснул Сашину ладонь, а та в ответ впилась ногтями в его шершавую кожу. Мужчина ослабил хватку и резко остановился. Девушка была вынуждена замереть рядом. Алекс удивленно изогнула бровь и уставилась в зеленые глаза. — Знаешь, что я хочу сделать весь вечер? — хриплый тихий голос Тони завораживал, обволакивал мягкой ватой, заглушая шум вечернего города. — Знаю, — едва слышно ответила она. И парень притянул девушку к себе, обхватил за талию и поцеловал. Мягкие губы настойчиво требовали ответа. Жажда этой близости заставила Александру позвонить оператору поздним вечером. День, проведенный вдали от Куликова, ощущался как неполноценный, поблекший, точно из яркого фонарика вытащили батарейку. Что-то живое, трепещущее зародилось между ними в короткой командировке, и чувство это отвлекало, прокрадывалось в рабочие мысли, провоцировало всегда сдержанную Алекс на необдуманные поступки. Поцелуй обжигал, обращая в пепел сомнения. Саша поддалась, открылась навстречу, ощущая солодовый привкус, горячую жажду продолжения в каждом движенье и обещанье большего наслаждения, разливающееся внизу живота. — Нашли место и время! — недовольно буркнула над самым ухом пожилая женщина и, недружелюбно проходя, толкнула Алекс в бок. — Место — здесь, время — сейчас, — не отрываясь от податливых губ, заметил Антон и, запустив ладонь в растрепанные Сашины волосы, углубил поцелуй до предела. «На нас же смотрят! Что я творю?!» — смятение и ужас паниковали в сознании Александры, но похоти и страсти, танцующим на кончиках языков, были чужды смущение и комплексы. Внезапно Куликов разомкнул объятия и бегом потащил девушку к метро: — Пять минут до закрытия! Не белые ночи, чтобы на мосты любоваться! Запыхавшиеся, успели они миновать турникеты и влететь на убегающий вниз эскалатор. Стоя на ступеньку выше, Алекс уткнулась носом в мягкие волнистые волосы и поразилась разнообразию оттенков рыжего. Шевелюра Антона переливалась всеми цветами огненного — от красной меди, до золота яркого пламени. Мелкие капли питерской мороси притаились в изгибах кудрей, отсвечивая блеском самоцветов в свете скользящих навстречу фонарей. Девушка вздрогнула, когда губы парня коснулись шеи. Напряглась, когда Куликов притянул ее вплотную, и покрылась мурашками, когда ладони мужчины скользнули в расстегнутую куртку, пробрались под свитер и сжали спину в районе лопаток. Поцелуи становились настойчивее, зубы слегка прикусывали тонкую кожу, опускаясь ниже к ключицам, а руки поднимались вверх, оттягивали застежку лифчика, массировали, точно пересчитывая, позвонки. Саша таяла, вцепившись в широкие плечи Антона, жмурила глаза, вдыхая аромат его макушки, и мучительно нестерпимо хотела прошептать: «Поехали ко мне». Но слова не шли, забыв дорогу до гортани, растворившись в жарких ласках, превратившись в еле сдерживаемый стон. — Дрожишь? — неожиданный вопрос обжег мочку уха, и Алекс нехотя открыла глаза. Растрепанный раскрасневшийся парень смотрел на нее с ироничным ожиданием. — А, это… телефон в кармане вибрирует, — продюсер осторожно пошевелилась в тесном кольце рук Куликова, вытащила из недр куртки мобильный и задумчиво прочла сообщение. Выражение лица Александры стремительно теряло томную мягкость, словно незримый художник внезапно решил добавить контраста в ее портрет. — Трындец, — губы Алекс плотно сжались, а глаза вспыхнули раздраженной злостью. — Агентство спутало даты съемок, и завтра нас настоятельно ждут на спа-процедуры. Что думаешь, соглашаться или настаивать на старых сроках? — Я могу и завтра. Дэвид справится с отсмотром материала, невелика наука две кнопки нажимать. Дальше сама решай, но я бы требовал моральную компенсацию в виде номера люкс и личной массажистки. Руки рыжего продолжили гладить спину девушки, но Алекс погрузилась в рабочую переписку и даже спустилась с эскалатора на платформу, механически перепрыгнув две последние ступени. — Готово, — без особой радости констатировала она. — Актриса будет, а осветителем придется брать Гришаню. Никуда нам не скрыться от мутного глаза. — Проект обретает пикантность. — И теряет последний здравый смысл. Тогда в полдень стартуем от студии. Идет? Куликов кивнул, и поток теплого воздуха взметнул огненные вихры, предвещая скорый приезд последнего поезда. — Выспись. — Мужчина бережно поцеловал Алекс в висок и разомкнул объятья. Саша вздрогнула от холодного, липкого одиночества, сменившего горячие ладони Антона. Мысленно она обхватила его широкое улыбающееся лицо, примяла кончиками пальцев жесткую бороду, и впилась в чуткие губы не принимающим возражения поцелуем. Но вслух девушка ответила: — До завтра, спасибо за сусликов и вечерний Питер, — и стремительно развернулась, уходя к распахнутым дверям вагона. «Обернись!» — вопило все ее существо, но сила воли уводила прочь. «Позови к себе!» — лихорадило мозг, но Александра чеканила быстрые шаги, а Тони смотрел ей вслед, и у его молчания были свои причины. Впервые за годы в Питере съемная тесная комната, где из мебели были только старый диван, пара табуреток и самостоятельно сколоченный из необрезной доски стеллаж показалась ему убогой и неуютной. Приглашать Алекс в аскетичный интерьер этой холостяцкой берлоги Куликов счел наглостью. — Осторожно, двери закрываются, — механический голос равнодушно поставил точку в переживаниях пары, не успевшей насытиться друг другом.