Когда листья станут золотыми

Где был однажды свет, Теперь спустилась тьма; Где была однажды любовь, Её больше нет, Не говори «До свидания», Не говори «Я не пытался». Алиса присела на стул у кровати. — Как ты? — спросила она. Молодой человек, не глядя на нее, ответил: — Нормально. Он даже головы не повернул в ее сторону, когда она вошла. Что уж там Виталий навоображал… — Я говорила с твоим врачом. Как спалось? — Нормально. — Некоторые сны цветные видят… — Я ничего не видел. Алиса слегка передвинула стул. — Может, ты хочешь узнать что-нибудь… ну, об этом времени. — Я в курсе, что это невозможно. Ему, что же, успели рассказать, что его отправят назад? Уточнять Алиса не стала. — Или о прошлом. — О нем я знаю получше тебя. Грубовато, но верно. — О твоих, то есть наших, одноклассниках. Интересно? — Нет. — Жаль. А они тобой интересовались, Юлька, например. Она даже мне писала. Коля рассмеялся коротким отрывистым смехом: — Могу себе представить, что там говорилось, — потом уже другим тоном добавил: — Постой, а как это она тебе могла писать? Ну, ты ей, это я еще понимаю. — А говорил, неинтересно! Как раз это и понятно, а вот как я ей, это наоборот сложновато. Но я выкручивалась. Просила знакомых. — А она что же, тоже просила знакомых? — Нет, конечно. Но сколько есть мест, которые ничуть не изменились. Знаешь, даже в Виргинии был дуб, в котором оставляли записки еще до войны Севера и Юга. Они сохранились до сих пор, не полностью, но не совсем в труху превратились. — Она ездила до этого дуба? — нотка любопытства из его голоса исчезла. — Нет, конечно, в других местах оставляла, прятала в пакет, чтобы не истлела бумага. Но это только первые несколько раз, потом уже новые технологии выручали. Коля не ответил. Молча глядел в окно, хотя летнее солнце, наверное, беспощадно слепило глаза. — Занавеску опустить? — Не надо. — Я все-таки опущу, уж очень жарко, — Алиса прошла к стене, дотронулась до выключателя. На окно скользнуло покрытие — оно не закрывало обзора, лишь бьющий в глаза свет потускнел. — Так лучше? — Нормально. Но ведь только что он был таким же, как раньше! Прикидывается, что ему все равно? Не до конца проснулся? Или просто стыдно, обидно за свою жизнь, что она обо всем узнала? — А Юля, кстати, за тебя переживала. Даже в письме просила меня помочь. Тут Алиса слегка преувеличила. Юлька тогда писала лишь: «Я была в шоке, увидев его в таком состоянии. Боюсь, даже ты ничего бы не смогла сделать». Это можно было понять как намек, хотя, скорее всего, ничего такого Юлька в виду не имела. — Сколько я здесь пробуду? — ее слова Коля просто проигнорировал. — Здесь, в палате, еще несколько дней, а потом что-нибудь придумаем. — Нет, не в палате. Когда я вернусь назад? Алиса вдруг подумала, что внешне он все-таки очень изменился, и дело было даже не в возрасте. Не в вытянувшихся и загрубевших чертах, не в слегка оплывших веках и слабом шраме от ожога на левом виске. Но это действительно было лицо гостя из другого мира, мира танков на Красной площади и обнаглевшей от безнаказанности преступности, мира строящихся с нуля по непонятным законам экономики и политики, мира стремительно рвущейся на дыбы инфляции, задыхающихся от смога городов и вымирающих деревень, мира безработицы и коррупции. Казалось и странным, и в то же время естественным, что он по доброй воле желает вернуться туда. — Коля, ты мог бы попасть обратно хоть завтра. Но я хочу быть уверена, что ты не… не вернешься к прежнему образу жизни. — А это мое дело и моя жизнь. Алиса решила пока не обращать на подобные выпады внимания. — Ведь в Богородицкое ты вернуться не можешь. Тебе надо будет устроиться где-то. Кстати, какая профессия тебя интересует? — Не знаю. — Но чем-то же ты занимался? — Бутылки собирал, — в голосе звучала издевка. — Слушай, не наговаривай на себя! Я знаю, ты грузчиком работал. — А если все лучше меня знаешь, зачем спрашиваешь? — Ну хорошо. А жить где бы ты хотел? — В Москве бомжей много, одним больше, одним меньше. — Чего ты тогда назад-то рвешься? — А чего здесь ловить, у вас даже сигарет нету. — Не надо. Ты себя ведешь хуже непонятливого ребенка. Я же только хорошего тебе хочу. — Так, как ты сейчас, именно с детьми и разговаривают. Герасимов, наконец, повернулся к ней и сел. — А тот мальчик умер. Не вчера, а много лет назад. Перед тобой другой человек, который не стоит твоих усилий. — Откуда ты знаешь, стоит или не стоит, ты же не пробовал начать все сначала, — тихо ответила Алиса. — Откуда ты знаешь, пробовал или нет. Это бесполезно. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Коля отвел взгляд первым. — Спасибо тебе, конечно. Но лучше оставить все, как есть. Не знаю, чего ты про меня выяснила, сразу скажу, что все худшее правда. Конченый алкаш, который валяется под забором, и нечего со мной возиться. — Это тебе так кажется. Иногда, чтобы всплыть на поверхность, надо оттолкнуться от дна. Сам говоришь, кашель уже пропал. Ты поймешь, как это замечательно — быть здоровым. Ты побудешь здесь, я тебе покажу, какой стала жизнь за эти годы. Понимаешь, если бы от меня зависело, ты бы остался тут навсегда. К сожалению, нельзя… — К счастью. — Но почему? — А что непонятного? Я тут чужой, да и мне в этом мире неуютно. — Для нас нет чужих. Понимаешь — нет. Ну как мне тебя убедить? — В чем? Действительно — в чем… — В том, что жить стоит. — А я не знаю, что ли? Бывает, с утра и вправду жизнь не мила — но только до опохмела. И снова она не нашлась, как ответить, и снова он не выдержал ее взгляда и отвернулся. — Не смотри на меня так… Просто никто не любит, когда залезают в душу. — А я разве залезаю? — Ну ты — нет… Но обычно без промывки мозгов не обходится. Кулон на шее Алисы ожил. Она охнула, вспомнив, что последний раз настраивала его на расстояние в один километр. Но ведь Пашка теперь должен быть куда дальше. — Слушай, мне позвонить надо… Не возражаешь? Кажется, такие раньше были нормы этикета? Герасимов молча кивнул. Алиса быстро набрала Пашкин номер. Тот откликнулся почти сразу: — Паш, что, изобрели новый сверхскоростной двигатель, а я ничего не знаю? — Чего это ты так решила? Потому что я слишком быстро вернулся? — Да, я не ожидала, — Алиса вывела проекцию с браслета на стену. Пусть Коля не думает, что от него что-то скрывают. Но тот лишь без малейшей заинтересованности глянул на изображение незнакомого вихрастого темноволосого парня и отвернулся. — Нас неожиданно распустили. Всех, так что не надо шуточек, что в Центре поняли, будто от меня вреда будет больше. Всех развернули на сто восемьдесят градусов и придали ускорение до родного дома. Вот и решил тебя навестить. Подумал, что ты в больнице, ведь в Космозо тебя нет. — Ну, давай сюда. Заодно я тебя и с Колей познакомлю. Он, наверное, еще по видеосвязи общаться не привык. Правда? — она обернулась к Герасимову. Молодой человек лишь хмыкнул, что можно было перевести и как «да», и как «нет», и как «мне все равно». Алиса отключила браслет. — Я его встречу внизу, хорошо? — она уже почти дошла до двери, когда услышала вполне себе равнодушно прозвучавший вопрос: — Что за хмырь? — Что? — значение незнакомого слова уже всплывало откуда-то из подсознания, причем догадку дала не память — интуиция. Но тут Коля все тем же тоном произнес: — Ну хорошо, тогда что за кадр? — Ах, это! — Алиса вздохнула с облегчением. — Это не кадр, это проекция. Ну, как в кинотеатрах. Я думала, ты браслетом больше заинтересуешься. — Чего тут интересного? Сотовый. В Москве такие есть. То есть были. — Ну, не сотовый, хотя принцип похож. Там другая длина волн, их назвали видеоволнами, а связь — видеосвязью. — Вообще-то я не то имел в виду. Ну хорошо, а что за ерунда пищала у тебя на шее? — Это? — Алиса дотронулась до кулона. — Мода у нас такая была, лет пять назад. Самые близкие друзья делали друг для дружки такие реагирующие датчики. Просто приятное развлечение, ну как у вас девчонки календарики собирали. А с Пашкой мы с первого класса за одной партой, он мой самый хороший друг. Кстати, он тебя из огня и вытащил. — Я не просил. — Зато я попросила. — И зря. Ладно, иди, встречай. Она вышла за дверь и почти сразу уперлась в белый халат. — Здравствуйте, Алиса Игоревна, — Гельцер-старший был безукоризненно вежлив. — Здравствуйте. Вы, что же, и домой никогда не ходите? — меньше всего Алисе сейчас хотелось видеть именно профессора. Видимо, по ее тону он догадался. — А вы расстроены. Не раскаиваетесь ли, что затеяли это? — Что затеяла? — возмущенно вскричала Алиса, но, вспомнив, что ее голос можно услышать из-за двери, заговорила тише. — Затеять — это вы про человеческую жизнь? Интересные рассуждения для врача. — Что вы, я же клятву Гиппократа давал. Я не о жизни, а о том, что вам не удастся сделать его таким, каким вы хотите его видеть. Тело я вылечу. Душу… Это богословский термин, а я атеист. — Рано вы судите. Это только начало. — Это действительно только начало, но в другом смысле. — Простите, мне сейчас некогда. — Алиса быстро прошла дальше по коридору. У медицинского поста она оглянулась — профессор скрылся за углом. Алиса остановилась за тонкой матовой перегородкой. Если уж совершенно посторонний человек заметил, как она расстроена, то что же скажет Пашка? Правильно она выскочила его предупредить, но вот как подобрать нужные слова? Он ведь точно обидится, не за себя, конечно, — за нее. Посчитает такое поведение спасенного черной неблагодарностью. Надо, наверное, послушать совета Ричарда, посоветоваться с психологом. При больнице он должен быть. Кто-то прошел по коридору и остановился рядом с постом медсестры. — Здрасьте, скажите, а у вас таблеточек тех нет? — Алиса ушам не поверила, когда услышала знакомый голос. Она выглянула из своего укрытия. Коля стоял к ней спиной, и лица его она не видела. Зато хорошо разглядела полные удивления глаза молоденькой медсестры — к той явно никто еще не обращался с такой странной просьбой за всю ее недолгую профессиональную деятельность. — Каких таблеточек? Вам же сегодня ничего не назначали. — Да снотворное. Понимаете, я уснуть не могу. Ну будьте человеком, а? — Но у вас же только закончилось действие предыдущей! Вы же не хотите жизнь проспать? Да и для здоровья это не очень… — Так это мое здоровье. Пожалуйста, что вам стоит? Алиса шагнула к медицинскому посту. — Да ты что с собой собираешься сделать? — закричала она. — Ты что, угробить себя хочешь? Он развернулся. На лице не было ни смущения, ни неловкости, ни даже вызова. Спокойно ответил: — Это мое дело, — и прошел по коридору к своей палате. — Странный парень, — медсестра перевела взгляд с пациента на Алису. — Вам помочь? — Спасибо, я сама как-нибудь… А ведь он не мог ее видеть за стеной, подумала Алиса. И, значит, не играл на публику, а действительно желал лишь одного — проспать ее визит, а, может, и все время пребывания в будущем. От этой мысли она приободрилась — что бы с ним не случилось за эти двенадцать лет, лицемером он, по крайней мере, точно не стал.