Восстать из пепла

Они любили Марко, от и до, он был их старшим братом, их врачом, их наседкой, их первым помощником. И он умер. Его отняли дозорные в попытке убить Ояджи, они бы попали в голову. Белоус, возможно выжил бы, но Марко всегда был живым щитом. С его Фруктом, что мог отрастить ему конечности, залечить любую рану почти мгновенно и излечить чужие синяки и болезни — они были не осторожны. Они расслабились, забылись и шторма посмеялись над ними. Пули были из кайросеки, а волны были пугающе высокими. В одну секунду Марко истекал кровью, голубой огонь горел на его теле, а в другую — тень чёрной волны накрывала с головой. Изо был ближе всех, он крикнул первым, даже если сам глотнул солёную воду. Они были недостаточно быстры, даже рыболюди не успели. Марко ушёл ко дну, как будто океан украл его у них. Видят боги, Морской Дозор пожалел об этом дне.

***

Первое, что он помнит — это песок под босыми ногами, соль океана на его коже и тепло солнца. Ему три года, он смотрит на пушистые облака и думает, что хочет взлететь. Голубое небо манит едва ли не больше, чем сверкающий океан, и ему почти кажется, что он слышит голоса, которые ждут его. — Просыпайся, милый, скоро обед, — говорит мягким голосом бабуля, которая приняла его, как родного внука, у неё много морщин и она совершенно не умеет готовить, но об этом он ей не скажет. — Иду, обаа-сан! — смеётся мальчик со светлыми волосами и небесным глазами, песок под ним искрится голубым огнём, но это может быть игрой света.

***

Несколько лет назад была тяжёлая буря, которую можно назвать только, как начало новой войны. Белоусые пираты горели яркостью праведного гнева и горя, оставляя за собой разрушенные базы Дозора и вызывая каждого дозорного прийти к ним, если они не хотят, чтобы те пришли к ним. В это время сменилось два Адмирала, а в войну включились два оставшихся Йонко, желая заполучить себе заветный кусок земель, людей и островов. Всё закончилось только шесть лет спустя, когда мужчина с красными волосами и одной рукой положил конец этому уничтожению, заслужив себе тем самым звание Йонко. Всё это прошло вскользь для деревни где-то в Саут-Блю на простом острове, где внезапно появился ребёнок, плачущий и брошенный кем-то на волю морей. Старейшина деревни, Кана-сан, взяла ребёнка себе, не позволив судьбе мучить его ещё больше, чем уже есть.

***

К своим семидесяти годам Кана знала, что ребёнок на её попечении не обычный. Ни в плохом и ни в хорошем смысле, просто другой. И он до жути напоминал ей птенца. Возможно, с её стороны не стоило давать мальчику имя: Тори, но ей казалось, что она близка. Когда ребёнок в свои четыре года буквально взлетел — она не удивилась. Перепугалась до полусмерти, но не удивилась. Он выглядел таким счастливым в небе. — Обаа-сан, смотри, как я могу! — мальчик кувыркнулся с высокой ветки дерева, огонь вспыхнули исчез, гравитация, казалось, на мгновение отказалась от него, и он повис в воздухе, весело улыбаясь. Её сердце билось глубоко в ушах, когда она держалась за стену дома, в надежде успокоить сердцебиение. — Охо-хо-хо, каким ловким ты стал, — смеётся она, когда ребёнок подбегает к ней, — и загорелся так, что немного ослепла, — поддразнивает она, а потом задумывается, — впрочем, это объясняет, почему ты не можешь плавать, маленький негодник. И когда только Дьявольский Фрукт успел найти? Тори дарит ей непонимающий взгляд со всей искренностью ребёнка — тогда закрываются подозрения.

***

Ему семь лет, когда он читает об окончании бедствий и сражений на Гранд Лайне, и отчего-то на душе становится легче, зная, что Пираты Белоуса больше не беспричинно сражаются. Он спрыгивает с беседки на площади и бежит в сторону школы, перед входом поправляя фиолетовую майку и синие шорты (его любимые цвета), прежде чем поздороваться с ровесниками и учителями, он любит учиться. Тори восемь лет и он влюблён в медицину, моря, парусы и идею братства экипажа корабля. Он всё ещё ловит любые записи о белоусых, хранит их и чувствует глубокую необъяснимую нежность. Тори девять лет, он любимец всей деревни и юное дарования для их деревенского врача, схватывает всё ещё быстрее, чем любому ребёнку положено, отсутствует ощущение омерзения или брезгливости. Его также обожают младшие дети и он любимая и главная нянька для взрослых, несмотря на то, что ребёнка с ребёнком оставлять — идея сомнительная, если только это не Тори, конечно. (Дети любят его в ответ, и ещё больше, когда он показывает им фокусы с огнём). Всё летит пропадом, когда ему десять и на остров приходят пираты. Они слабаки,  — Тори знает это, чувствует это, но у них дети в заложниках и он предлагает себя, потому что эти люди хотят продавать других детей и женщин, а он стоит дороже всех их, потому что фруктовики всегда дороже. (Он не уверен, откуда знает это, просто знает). Ему стоило знать лучше, чем доверять пиратам.

***

Ему двенадцать, когда весь мир сужается до боли, клеток, боли, огня, боли, клейма, боли, чужого садистского смеха и боли. Ему тринадцать, когда он умирает. Ему тринадцать, когда его сердце останавливается и его решают выкинуть, предварительно сняв дорогие и качественные наручники с ошейником из кайросеки. Ему тринадцать, когда он вспоминает.

***

Он лишь знает, что падает, а его голова раскалывается, он падает долго, так долго, что ему почти кажется он каким-то образом попал на Скайпию. Но именно это его и спасает, позволяет раскрыть крылья, обратиться, исцелится, приземлиться на каком-то грёбанном кладбище. В окружении костей, гнили, падальщиков и смерти, Марко Феникс просыпается. — О чёрт, о чёрт-чёрт-чёрт, — шепчет он, чувствуя тупую боль шрамов на запястьях и шее, вспоминая свою прошлую и свою новую жизнь. Он бросил семью на тринадцать лет. Он такой ужасный брат и сын.

***

Он на самом деле не уверен сколько времени ему потребовалось, чтобы собрать свою психику и личность воедино. Ненависть к знати увеличилась втрое, а его семья начала за него войну, которую он точно не хотел бы. Марко прячется в одеждах, скрывая торчащие кости от недоедания, шарфом шею и высокими перчатками без пальцев запястья. Он ищет белоусых, это немного сложнее, чем кажется, когда приходится останавливаться на каждом острове, стараться быть не заметным, воровать еду и лекарства. Это тело слабое, такое юное и измученное, что он вынужден красть лодку, вместо того, чтобы летать (а когда-то он мог летать неделями подряд). Марко также собирает слухи, он слышит об Огненном Кулаке, о всегда пустующем месте командира первой дивизии (его сердце дрогнуло лишь раз, ничего такого), о каких-то внутренних конфликтах, о позициях Йонко, о Шанксе, до него доходят даже вести о каких-то шумных новичках (что говорит о многом, поскольку он в Новом Мире). Марко снова четырнадцать, когда он достигает дома, когда перед ним стоит Моби Дик, а ему страшно. По глупому и нелепому страшно. Он видит Тэтча, который хвастается тем, что нашёл на рынке Дьявольский Фрукт, Харута его поддразнивает, а неизвестный мужчина (Эйс, поймёт Марко позже, это Портгас Д. Эйс) поддакивает Харуте, пока Тэтч не дуется и не уходит куда-то в глубину корабля под братских смех. Холодок пробегается по спине Марко, он не знает отчего, но чувствует то, что хочет честно забыть, а именно как на него смотрели аристократы — жадность. И потом Марко думает, что проникнуть на корабль посреди ночи, чтобы незаметно разбудить Ояджи — хорошая идея. О как он был рад, что сделал это.

***

Тэтч мог с натяжкой сказать, что после потери Марко они восстановились. (Нет, это неправда, его всегда будет не хватать по правую руку Ояджи, через два ряда на пустом стуле в столовой, в пустом кабинете корабельно врача и пыльной каюте первого командира). Всё началось налаживаться, когда в их жизнях появился Эйс, буквально мальчик-зажигалка. Он был дерзким, наглым, злым и кусачим во всех смыслах этих слов. Но он был хорошим ребёнком с большими мечтами и ещё большими амбициями. Тэтч думает, что будь Марко с ними, он бы смог залезть в душу мальчишки раньше, чем они, спустя сто дней. Но Марко не было, а Тэтч был их шеф-поваром, и мальчишка голодал. Потребовалось много слезных уговоров, чтобы Эйс взял хоть ложку супа, но ура, он сделал это! Тэтч счёл это своей личной победой. Спустя время Эйс принимает слова Ояджи и присоединяется к команде, это был пир на весь мир (он знает, он его готовил). И, конечно, не проходит ни одного пира, чтобы кто-то из командиров не обернулся даже спустя все эти годы и не застыл с первым слогом: — Эйс, честно, я знаю того, кто может подтвердить эту историю, правда, Ма… — на этот раз это был Харута, он глотает слова и пьян, но почти сразу трезвеет, когда оборачивается к всегда пустом месту у перил. Тишина не то, чтобы обрушивается, и не то, чтобы полная, но достаточная, чтобы Эйс почувствовал себя неуютно. — Я что-то не то сказал? — спрашивает Эйс, он выглядит таким юным, что Тэтч задумывается, а родился ли Эйс тогда, когда Марко был жив, или это было после? Тэтч усмехается, делая глоток. — Ничего, сопляк, просто мы часто вспоминаем Марко, — глаза у него чуть затуманенные и горят нескрываемой нежностью, — он был нашим старшим братом. Эйс молчит, лишь наклоняет голову. — Прошу прощения. — Не стоит, — отвечает за них Намур. — Но думаю, что эти истории для другого раза, — крутит в своей руке кружку Изо. И верно, они расскажут Эйсу о Марко, когда-нибудь позже. Обо всём. Даже покажут его плакат, который всегда будет замечен лучше других на доске в столовой. И пару лет спустя, на их удивление, становится легче. Эйс удивительный младший брат, который непременно был бы головной болью Марко, с учётом того, как часто тот попадает в неприятности. Возможно, из-за того, что он задумался, куда ему деть в своих руках Фрукт, он не заметил не то, что одно опасное присутствие, но и два. Тэтч более, чем уверен, что это могло стоить ему жизни. У Тэтча была тяжёлая ночь, начиная с того, что его предал и попытался убить один из его братьев, заканчивая тем, что он был спасен другим своим братом, мертвым и никогда не забытым. Но, повторяясь, мёртвым. И если кто-то спросит Тэтча почему он истерически усмехается, то: Марко выбрался с того света, чтобы снова спасти его задницу. О, и Тэтч упомянал, что Марко выглядит ребёнком лет пятнадцати или, может быть, что этот ребёнок вырубил пирата Нового Мира, целого «Ди», а потом развернулся к нему и начал сходу читать лекцию о безопасности всего корабля? Нет? У Тэтча была очень тяжёлая ночь. И он никогда не чувствовал себя более счастливым за всё десятилетие, чем прижимая к себе со всей силой более низкого, более юного, более маленького, но Марко, живого, дышащего, брыкающегося, возмущающегося ему в грудь Марко. Их Марко. Так что, его немного сложно винить, что он потерял сознание, хотя, может быть в этом виноват нож в его боку, кто знает.

***

Сегодня была вахта Эйса, поэтому, когда он услышал какую-то подозрительно возню, крики и отчётливый звук тяжело упавшего тела — он побежал. Его встретила не самая приятная картина: Тич лежал без сознания у стены, Тэтч, истекающий кровью, на полу, а над ним склонился какой-то незнакомец. Эйс не думал дважды: стреляй, а потом задавай вопросы. — Кто ты такой?! — почти кричит он, чтобы, во-первых, привлечь внимание остальных, а во-вторых, потому что он зол. У мальчишки (а это мальчишка, потому что он младше Луффи) злые голубые глаза, светящиеся в темноте, и заметный грубый шрам на шее, пока он тянет его за шарф и накидку. Одинокая серебряная серьга звенит в ухе, когда его отталкивают (а для этого надо иметь не малую силу). — Заткнись и дай мне его вылечить, — огрызается незнакомец, — я врач, — и Эйс почти смеётся, потому что сколько этому доходяке, двенадцать? Снаружи Эйс слышит шаги и встаёт перед незнакомцем и Тэтчем, несмотря ни на что. Первым врывается Изо с заряженным пистолетом в одной руке и мечом в другом, следом вываливается Виста, и такое чувство, что половина четвёртой дивизии. Эйс краем глаза видит, как оружие Изо дрогнуло в руке. — Марко?.. — звучит с надеждой, с неверием, с мольбой, и Эйс убьёт человека перед ним, если он просто разыгрывает его братьев, специально выглядя так. — Привет, Изо, — улыбается мальчишка мягко и быстро, — как всегда отлично выглядишь. Сменил причёску? Не поможешь мне объяснить этому замечательном юноше отойти с моей дороги, — и, хорошо, чёрт, Эйс чувствует угрозу опытного пиратского врача, когда кто-то стоит между ним и его пациентом. — Эйс, отойди, — вместо этого говорит Виста, делая шаг вперёд вместе с Изо, только, чтобы мальчишка проскочил мимо них к Тэтчу. Эйс почти ударил того, когда он увидел пламя, но рука Изо крепко схватила его, он оглянулся — Изо смотрит на незнакомца, как на приведение. — Что здесь происходит? — спросил ещё один голос с порога. Ояджи.

***

Когда Эдвард Ньюгейт впервые встретил Марко, тот был щуплым тощим мальчишкой лет двенадцати. Дерзкий и недовольный мальчишка со злыми глазами. О, и он упомянал, что тот сначала попытался его убить? Счастливые времена. Ньюгейт не уверен, что его привлекло в мальчишке, но именно с него началась его большая семья, насчитывающая уже пару тысяч детей. Марко был его первым сыном, старшим братом для всех остальных, даже если он бывал младше своих накама, и он прекрасно справлялся со своей ролью, он стал прекрасным врачом, самым ворчливым, а значит лучшим из лучших. (И море забрало у него сына, ровно также, как и привело в первый раз. И этому нет прощения.) Но тогда Ньюгейт был не опытным отцом, неуклюжим и не всегда уверенным в своих словах и действиях. Поэтому, несмотря на то, что он хотел спросить: откуда ты? Почему ты резко стал спокойным в пятнадцать? Что изменилось? Я могу помочь? Будущий Йонко не спрашивал, хотя и очень хотел. Видите ли, он знал, что Марко необычный ребёнок, что съел Фрукт в раннем возрасте, едва помня как и при каких обстоятельствах. Было что-то в том с какой лёгкостью он променял любовь к художественный книгам и страсть к истории на медицину; было что-то в шагах долговязого подростка, когда из нелепости выросла ловкость; было что-то во взгляде, когда Ньюгейт называл его сыном, не привычное смущение и отрицание, а благодарность и нежность. Однажды после одной битвы Марко внезапно изменился, бесповоротно и невообразимо сильно, но он всё ещё был Марко, только с более старыми глазами и терпением, достойного святых. Но Ньюгейт не спрашивал, мог лишь догадываться, ведь на его корабле прошлое не имеет значения. Всё, что имело значение после — их небрежность, которая стояла его сыну жизни, потому что даже исцеляющий огонь бессилен перед бушующим океаном. Эдвард Ньюгейт потерял своего самого первого сына. И он не смел надеяться на чудо, он мог лишь перевести свой гнев в более продуктивное русло. Как и все его дети, они всё ещё пираты, и понятие мести им не чуждо. А потом на их пути много лет спустя, когда раны из гниющих оставили шрамы, появился Эйс: такой же злой, усталый и с огнём на кончиках пальцев… Ньюгейт думает, что даже для самого себя излишне поспешил с идеей принять сопляка на борт. (Эйс не замена; никто не заменит Марко; и сам огненный сопляк достоин лучшего). Но спустя ещё три года он, Эдвард Ньюгейт, стоит здесь, на своём корабле, один его сын истекает кровью, другой без сознания, самый младший сын рычит, как обнаживший клыки хищник, его старшие дети бледнее простынь, а самый его первый мёртвый сын лечит раненого, причитая на всех вокруг, недовольно сдувает длинную чёлку, не отрываясь от своей работы и прося хоть кого-то сбегать за медиками. Ньюгейт знает, что это его сын. Просто знает, потому что он отец. Потому что, пускай, он никогда бы и не надеялся на чудо, но сейчас чувствует себя благодарным.

***

Марко чувствует себя справедливо… задушенным любовью. Он вернулся на корабль, домой, три недели назад, и сейчас не знает отбоя в общении. Он знает, что не сможет долго пытаться скрыть свою худобу, истощения и шрамы, но он очень старался. (По крайне мере, ему ещё удаётся спрятать клеймо на груди; он старается не думать о татуировке Ояджи, которой теперь там никогда не будет). Марко и без того чувствует, что останавливает своих братьев от начала войны каждый день. Особенно Ояджи. Он стал, возможно, очень внимательным за последнее полтора десятилетия, Марко не уверен, но сейчас он много сидит на палубе, пьёт и наблюдает за своими детьми. (Ну, или за ним в частности. В этом он не особо отличается от остальных). Марко знакомится с новыми лицами, смешно смотреть на лицо Эйса, который называет его сопляком, но при этом также стараясь помнить, что Марко — старший брат экипажа. (На удивление, с ним приятнее и спокойнее всех общаться; Эйс не ждёт от него чего-то, потому что не знает его). Солнце над ним палящее и летнее, волны под палубой ровные и спокойные, огонь танцует между его пальцами, а его семья шумная и счастливая, такая же проблемная и вызывающая у него ежедневные мигрени. Марко рад, что посвятил им две свои жизни из потока вечности.