По зову памяти былой

Утром того же дня на пороге дома миссис Твайс, вдовы покойного Джереона, объявился неожиданный гость. На фоне родного города, утопающего в собственной сонливости, почти сливающегося с серостью накрывшего его неба, этот человек выглядел неуместно. Он казался слишком чистым и новым, контрастируя с ветхостью домов и заборов, обветшалой краски и заросших огородов. По деревянным ступеням крыльца нетерпеливо постукивала трость, а тонкие пальцы настойчиво жали на дверной замок. Привычное одеяние сменил чёрный свитер и такого же цвета широкие брюки. Аккуратная укладка несколько попортилась от того ничтожного количества влаги, что успело попасть, пока мужчина не спрятался под козырьком. Во второй руке гостя болтался цветастый узорчатый пакет. Содержимое предназначалось для самой юной жительницы квартиры – Каисы. Корбл смотрел на интерьер веранды с неподдельной тоской, рассеянно качая головой. Бедный ребёнок, – думалось ему, – очень больно переживать такое в осознанном возрасте. Наконец, железная дверь отворилась и из квартиры бабочкой выпорхнула девочка. Она казалась такой же лёгкой, как и её малахитово-зелёное платье. При виде гостя Каиса оживилась, поспешив впустить его. Ещё больше приободрял подарок, явно предназначавшийся ей. Маленькая ручка обхватила другую, длинную, аккуратную, словно вырезанную из камня. Отныне в доме Твайсов царила совсем другая атмосфера: мистер Уэнделл отчётливо улавливал шлейф скорби и тоски. Даже цвета вокруг начали казаться тусклыми, словно пострадавшее от влаги изображение. В прихожей исчезли вещи, некогда принадлежавшие хозяину квартиры, и оттого рассеялся аромат ориентального одеколона, привезённого и подаренного самим Корблом. На кухне роились мухи, коих в последнее время стало много, и посему везде были развешаны ленты с отвратительным названием «липкая смерть». Стихли смех и музыка, навсегда замолчали песни и шутки. Всё вокруг дышало усталостью, от чего становилось душно и некомфортно. Стук трости аккомпанировал детским шагам Каисы и старческому шарканью матери Джереона. Испещрённое морщинами лицо старушки поникло и побледнело, и его слезящиеся глазки казались ещё меньше. Безутешная мать натянуто улыбалась ему, другу детства её сына. Корбл понимающе кивал, как бы немо разрешая снять маску, однако встретил такой же немой отказ: женщина глянула на внучку. Толстая рука её покоилась на пояснице, болевшей от любых перемен в погоде. Кухню заполнили тяжёлые вздохи и хриплые оханья. Миссис Твайс, по комплекции женщина грузная и широкая, сновала из стороны в сторону, не зная, за что хвататься: и чай надо гостю предложить, и остальными делами заняться. Вес давал о себе знать при ходьбе: стоило лишь наступить на больную ногу, и приглушённую болтовню телевизора перебивали жалобы на здоровье. Каиса потрясла гостя за руку. У тебя, – спрашивает, – тоже нога болит, да? Уэнделл лишь отмахивается и садит девчушку к себе на колени. На плиту шумно ставится чайник. – Простите за такой внезапный визит, миссис Твайс. Безумно соскучился по вашей замечательной внучке. И ведь представляете, какая забавная история: только я об этом подумал – смотрю, а рядом магазин. Не смог пройти мимо и купил нашей маленькой принцессе подарок. – Корбл невесомо поцеловал Каису в макушку, – Тебе нравится, радость моя? – Очень, спасибо, дядя Корбл! – Это самое главное, звёздочка, – Уэнделл посмотрел на миссис Твайс, – А вы мне не подскажете, до которого часу Хеди не будет дома? Она так переживает, и не хотелось бы нервировать её лишний раз своим присутствием. У нас никогда не получалось хорошо общаться. – У Хеди очень специфический характер, ты же знаешь, – вздохнула бабушка, – Она везде прёт как танк, если её что-то не устраивает. Мне так жаль, что она не понимает, насколько малышка сейчас нуждается в тебе: вы так сблизились за последний год. – Я понимаю её, миссис Твайс, правда. Поэтому и избегаю личных встреч с ней. Хеди почему-то не доверяет мне и думает, что это я во всём виноват... – Это же неправда, да? Скажи мне, что это неправда! – оживилась Каиса: зелёные глаза наполнились искренней надеждой и по-детски наивным ожиданием: девочке всегда было больно видеть, как мама кричит на дядю, в чём-то обвиняет его и настраивает на это её саму. – Конечно же, неправда, звёздочка, – когда миссис Твайс покинула кухню, Корбл наклонился и шёпотом спросил, – Ты передала дяде Эдвину записку? Славно. Расскажешь мне о нём поподробнее? Отпросив малышку у миссис Твайс, Корбл вышел с ней на улицу. Решено было идти на площадку, находившуюся в другом конце улицы. Погода немного смилостивилась, и стало не так холодно. Каиса бежала впереди, с огромным удовольствием шлёпая по лужам своими смешными резиновыми сапогами. Ничто не оставалось без её внимания: ни разросшийся за чужим забором куст малины, ни прячущиеся за окнами коты, ни знакомые дворовые собаки. Желание погладить их заставило ненадолго остановиться, позволяя Корблу догнать её. Девчушка засияла, проводя ручкой по влажной короткой шерсти своих четвероногих друзей, и те с удовольствием отвечали ей, улыбаясь и виляя хвостами-пропеллерами. Бедным животным не хватало ласки и внимания, и Каиса с подачи родителей всегда это понимала. Вечерами они с отцом выносили корма и кашу, что заставляло толпиться у веранды около десятка собак. Путь продолжили, когда девочка убедилась, что никто из них не остался обделённым. Площадку годы не щадили, как и всё остальное, что находилось в Тихе. Корбл Уэнделл не испытывал тоски по этому месту, а потому почти не разделял чувств, свойственных Эдвину. Пожалуй, единственным местом, изменения в котором затронули его сердце, поселяя в нём неумолимую тоску, оказался его собственный дом. Он прошёлся по мокрой траве, оглядывая горки и песочницы, совсем не вызывающие у него приятной ностальгии. Отрадно было видеть Каису, усевшуюся на качели, металлический корпус которых выкрасили в красный, а сидение – в синий. Они выглядели слишком новыми, выбиваясь из общей ветхости и обесцвеченности. Всё остальное как будто застыло и умерло, поддавшись власти той серости, что окружала город годами, и даже самые новые постройки и объекты не могли его спасти. Всё то, что имело истинную ценность – воспоминания – сносилось и менялось, обречённое навечно впасть в забвение. От тоски спасала лишь дочь Джереона и её искренняя довольная улыбка, первая с того времени, как умер её отец. – Я очень рад, что ты смогла снова научиться улыбаться, звёздочка, – Корбл неторопливо раскачивал Каису, – Надеюсь, со временем я смогу видеть твою улыбку чаще. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива. Кстати, не расскажешь мне об этом дяде Эдвине? – Угу, – девочка кивнула, после чего посмотрела на Уэнделла, – Он приходил к маме недавно: хотел узнать, каким был папа в последнее время. Меня отправили в комнату, чтобы я больше не плакала, а сами начали говорить. Сначала я ничего не слышала, но потом они ушли на веранду, а я подслушивала в коридоре. Мамочка страшно на него ругалась, потому что его не было рядом, а сейчас хочет что-то узнать о папе. Её это разозлило – я знаю. Она много курит, когда злится. – А он как на это реагировал? – Говорил ей, что должен узнать и хочет помочь нам. Маме это не нравилось, но она рассказала, что знает. Она сегодня уходила к дяде Эдвину: они должны были встретиться на спортивной площадке рядом с депо. – Тебе нравится этот дядя Эдвин? – в бесцветных глазах хитрой искоркой промелькнуло нечто нехорошее. – Не-а, не совсем: маме он не нравится. Она плачет из-за всего по ночам, и я прихожу к ней. Её такие разговоры расстраивают, а я не хочу, чтобы она плакала. А ещё его не было рядом, когда он был нужен папе, и папа расстраивался очень. – Не всегда можно быть рядом с теми, кто нам дорог, малышка, – голос у Корбла сделался непривычно мягким, – Иногда судьба выкидывает такие штуки, что ты просто не можешь ничего сделать. И дядя Эдвин это понимает, поэтому не вини его, хорошо? Держи меня в курсе, если он снова придёт к вам. И не говори маме о нашей сегодняшней беседе: ругаться будет, – затем Уэнделл добавил очень тихо, – Посмотрим, что он будет делать дальше. – Дядя Корбл... – качели остановились, и всё вокруг в детских глазах померкло, отдаваясь в лапы липкой серости, – Я всё ещё скучаю по папе... – Я понимаю, звёздочка, – голос предательски дрогнул, а сам Корбл потупил взгляд в землю, – Не вини себя в случившемся: твой папа очень тебя любил. И любит до сих пор. Ему наверняка было очень тяжело решиться на такой шаг. Но знаешь, что я тебе скажу? Даже после смерти он всё ещё рядом с тобой: просто ты его не видишь. Папа не умер – просто ушёл на другой круг, который не видят живые люди, и с этого круга он наблюдает за нами, переживает и хранит. Он жив в твоих воспоминаниях, поэтому постарайся сохранить их. – Ушёл на другой круг? Что ты имеешь в виду? – девочка недоумённо глянула на Корбла. – Понимаешь, солнышко, жизнь – это круговорот: смена времени суток или сезонов года, все преобразования воды в природе. Всё это циклично и повторяется из раза в раз. Это называется Circulus. Люди не вечны, но все они после смерти продолжают жить, только на другом уровне этого круговорота. На невидимом уровне. Затем душа каждого из нас перерождается в нечто иное, но никогда не умирает. Просто забывает предыдущие жизни. Не вешай нос: это происходит не сразу, а занимает десятки лет, поэтому пока он всё ещё с тобой. И будет оберегать тебя, пока не переродится. – Звучит запутанно, – Каиса тяжело вздохнула и заметно опечалилась, однако в зелёных глазах промелькнул лучик надежды, – Но, значит, папа всё ещё рядом, да? Просто я его не вижу... Знаешь, это всё равно очень грустно. Особенно то, что когда-то он переродится и оставит меня. – Мы живы до тех пор, пока нас помнят, – попытался приободрить её Корбл, – И твой папа тоже. Звучит, конечно, скучно и нудно, но это действительно так. Ты должна помнить, что ты не одна: у тебя есть мама, я, бабушка с дедушкой, которые безумно тебя любят. Все будут рядом. Просто сейчас нужно немножечко побыть сильными. Можешь поплакать, если тебе станет легче, а я побуду рядом. – Я не хочу больше плакать, – миленький детский голосочек дрожал, Каиса проглатывала слова и сильнее цеплялась за руку Уэнделла, – Я не хочу плакать. Я хочу, чтобы всё было как раньше. Когда папа был жив и мама не плакала. Я хочу к папе. Я часто думаю о том, как холодно и страшно там, под землёй. – Твой папа был хорошим человеком, малышка. Очень грустно, что он умер так рано. Я понимаю твою боль, но нам нужно жить дальше. Ему сейчас ни холодно, ни страшно, ни больно: его тело больше ничего не чувствует. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты запомнила самые счастливые моменты, что вы провели вместе. Со временем боль утихнет, и тебе станет легче. Поверь мне: я знаю, что ты чувствуешь сейчас, потому что у меня полгода назад умерла мама. – Ты смог отпустить её? – Да. Лучшее, что ты можешь сделать, – дать волю своим эмоциям. Плакать, кричать – всё, что сможет облегчить твою боль. И со временем получится отпустить: на это уходит время. А я буду рядом с тобой и поддерживать тебя, малышка, – взяв Каису на руки, Корбл поморщился от боли: нагрузка на больную ногу давала о себе знать, – А теперь нам пора домой. – Ты же не уйдёшь сейчас, правда? – Не уйду. Если хочешь, можем вместе порисовать или поделать что-то ещё. Как тебе такое предложение? – в ответ девочка лишь кивнула. За то время, что они шли к дому, Каиса немного успокоилась. Особенно на неё подействовала импровизированная канистерапия: окружившие со всех сторон собаки радостно скулили, вертели хвостами и отпихивали друг друга мордами, подставляя под нежные руки ребёнка. Призрачная улыбка на секунду промелькнула на её лице. Корблу было отрадно видеть это. Дома их встречала всё та же старушка миссис Твайс. Детская комната отличалась от общего интерьера квартиры: она была необычно яркая и пёстрая, контрастируя с остальными помещениями, выполненными в спокойных тонах. Детская – это голубые обои с облачками и разноцветными зонтиками, тёплый пушистый ковёр белого цвета и устланный мягкими игрушками подоконник. У Каисы собрался целый плюшевый зверинец: тут и многочисленные собаки, и зайки, и котята, и экзотические животные вроде панды или жирафа. В углу стоял письменный стол, купленный недавно, но уже обжитый: поверхность его была облеплена яркими наклейками. На полке стройным рядочком, как солдаты, стояли разноцветные учебники за будущий второй класс. На нижней расположились коробки с пазлами и настольными играми, а также скромная фигурка ангелочка. Корбл улыбнулся, прекрасно понимая, чей это подарок. На краю стола стоял органайзер с ручками, простыми карандашами и линейками. Рядом – свежие тетрадки и альбомы для рисования, над которыми в свете зелёной лампы-совы блестело глянцевое расписание уроков. Наклейки с героями любимых мультфильмов были везде: на шкафу, на маленьком круглом столике голубого цвета, на двери и даже на кровати, воздушный балдахин которой туманной завесой тянулся вниз. Иными словами, эта уютная спаленка являла собой мир детской мечты и фантазии. Корбл полулежал на кровати. Он приобнимал Каису за плечо, слегка поглаживая его в успокаивающем жесте. В свободной руке его покоилась книга, старенькая, повидавшая множество рук на своём веку. Корешок немного потрепался со временем, а сама обложка потеряла первоначальный чистенький белый цвет. В центре расположился рисунок мифического существа, походившего на помесь змеи и человека. Сильные руки его как бы держали тяжеловесную красную надпись: «Легенды и мифы Эбис». От неё пахло неповторимым уютом прошлого. Даже пожелтевшие страницы навевали странные ностальгические чувства. Книга содержала в себе самые разные истории, являвшиеся отражением колоритной культуры их маленького северного региона. Сотворение мира, разделение неба и земли, подвиги самых разных героев, только в упрощённом и более гуманном варианте, хотя, по мнению Корбла, это не делало её лёгким и приятным для восприятия ребёнка. Каиса, однако, настаивала, и Уэнделл спорить не стал, попросив лишь позволить ему самому выбрать историю. – Что думаешь об истории про Солнце и Луну, м? – Давай, – Каиса устроилась поудобнее, устраивая голову на плече Корбла. – Тогда начнём, – Уэнделл открывает книгу на нужной странице, – На шестой день от сотворения мира Великое Древо дало жизнь морю, земле и небу. Ветви его тянулись высоко и породили два плода, озаряющие ярким светом своим всё вокруг. Когда они созрели, вышли из них Солнце и Луна, поселившись в тёмном небе. В те далёкие времена ещё не было ни дня, ни ночи, ибо жили они в мире и любви. Время шло, и жизнь процветала на благодатной земле. В небе, коим владели светила, родились звёзды – их дети. Счастливы были Луна и Солнце, покуда не пришёл древний враг их – Хаос. Обижен он был на мир и Материнское Древо, что жизнь ему дало, ибо земель ему не досталось. Возгордившись, стал требовать царствования в небе, на что светила ответили: «Тебе здесь места нет: так возвращайся же, откуда явился». Не послушал их Хаос, и пронзил копьём своим тёмным Луну, и та погибла бы, не будь живительной силы Древа. Но навек разлучили её с Солнцем, и свет её ослаб. С тех пор днём над небом властвует Солнце, а по ночам поднимается печальная Луна, и никогда боле не видели они друг друга. – Бедные... Так грустно, что они больше никогда друг друга не увидят... – зевая, подала голос Каиса, – Теперь понятно, почему ночью темнее, чем днём. – Ты права, звёздочка, это безумно грустно, но они всё ещё любят и помнят друг друга, и поэтому не перестают светить, – улыбнулся Корбл: девочке только предстоит узнать, насколько сложно устроен мир на самом деле, но увлечение мифологией он считал похвальным, – И мы все должны светить, пока любим друг друга. Потому что любить и помнить – это драгоценный дар. – Ты слишком много об этом говоришь. – Но это правда, малышка. Знаешь, у меня есть для тебя небольшой подарок, – мужчина выудил из кармана брюк небольшую подвеску с кулоном, на серо-голубом фоне которого вместе сияли солнце и месяц, – Держи. Я бы очень хотел, чтобы ты носила его. Ты такая же яркая, как Солнце, и сейчас можешь развеять тьму хотя бы для своей мамы. Кроме того, в трудную минуту, когда меня не будет рядом, он всегда будет напоминать обо мне. – Но ты ведь будешь рядом со мной, правда? – с надеждой спросила девочка. – Я буду рядом, но не всегда: придёт время, и мне придётся уехать далеко-далеко, и я очень хочу, чтобы ты была сильной, если это произойдёт. И, что самое главное, я хочу, чтобы ты всегда помнила, что ты не одна. У тебя есть мама, бабушка с дедушкой, я, дядя Эдвин и все остальные. – Тогда... – Каиса немного замялась, словно пытаясь что-то вспомнить, – Тогда взамен я подарю тебе один из своих рисунков. Сейчас принесу, – ловкой и быстрой лисицей она вскочила с кровати, вмиг преодолевая расстояния до письменного стола, в ящике которого хранила поделки, рисунки и всякие творческие принадлежности. Внимание её привлёк один из недавних шедевров: он отличался особенной яркостью, а изображение на нём походило на волшебную страну, – Вот, держи. – Ох, спасибо, милая: я всегда буду хранить его. Твой подарок бесценен, – Корбл глянул на часы, – Должно быть, мама скоро вернётся, а потому мне пора домой. Мы же не хотим, чтобы она ругалась? – Каиса утвердительно мотнула головой, – Вот и правильно. Я обязательно навещу тебя снова, малышка. Если увидишь что-нибудь необычное или снова придёт дядя Эдвин, обязательно расскажи мне, хорошо? – Хорошо. Пока, дядя Корбл. – Хорошего вечера, моя звёздочка, – за Корблом Уэнделлом закрылась дверь, и вскоре девочка была всецело погружена в любовь и заботу бабушки, с коей и оставалась вплоть до прихода Хеди.