Двенадцать "Черных Огней", или Путешествие половинчатых

      Тирион сидел у носа плоскодонки – можно сказать, занимал место вперёдсмотрящего – и думал, что теперь уж точно оказался по самую макушку в переполненном нужнике, который какие-то чересчур сентиментальные глупцы назвали Горестями.       Пекловы Горести. Пекловы окаменевшие. Пеклов Варис. Если б знал – сбежал бы в Пентосе.       «Робкая дева» едва цеплялась за правый берег Ройны, у небольшой прогалины среди мраморных стен, тысячелетних корней и шуршащих на ветру мангровых зарослей. Корпус плоскодонки скрипел, как голос старого мейстера – весьма скептически и задумчиво. Тирион вспомнил Пицеля, старого дурака, как он думал... Нет, дураком, как полагается, оказался карлик. Если осторожность – признак ума, то Великий Мейстер не зря носил свой титул.       Страх смерти, и не той, что ждёт тебя утром на плахе, а вот здесь и сейчас, возможно даже мучительной, неплохо прочищает пространство между ушами. Тирион испытал это на себе – и, как теперь понял окончательно, оказался в этой истории главным болваном. Орудием в чужих руках. Пешкой под ногами чужих лошадей. Не просто так ведь Варис не стал его отговаривать от визита в башню десницы в ту ночь. С другой стороны, Тирион теперь сильно должен Варису – не сделай он тот злосчастный выстрел, и Тайвин, в отличие от сестрицы, организовал бы поиск куда лучше. Но плыть из-за всего этого по Горестям... Тирион предпочел бы отправиться в Волантис в телеге с навозом. Знакомство с Джоном Коннингтоном и Эйгоном Таргариеном явно того не стоило. Особенно учитывая, что первый умирал от ран, а второй вместе с Халдоном Полумейстером отчаянно пытался его спасти.       – Гриф, иглу, среднюю. Раскали ее в жаровне.       – Да, Халдон.       – Еще кипящего вина и макового молока. Рана гноится быстрее, чем мы удаляем гной, а ещё он может проснуться и умереть от болевого шока.       – Сейчас.       Тирион, отвлёкшись ненадолго от мыслей, принялся слушать напряжённо работавших Халдона и Эйгона. Это успокаивало и позволяло не погрузиться обратно в апатию из-за бездействия. Его помощь все равно была отвергнута. Полумейстер, как всегда холодный и колкий, потребовал только отдать бурдюк с вином, который карлик запрятал под шкурами, и как можно меньше мешать. И не просто так, а ещё и добавил с ноткой золбы в конце: «Я не знаю уровень твоей квалификации, но подозреваю, что он... невысок. А вот в своем же ученике я уверен больше, чем в самом себе.»       – Теперь выжигай очаги заражения здесь, здесь и здесь. Делай осторожно, но быстро, частицы болезни должны умереть сразу, однако долго перетягивать руку нельзя.       – Мне скрести иглой или как?       – Сначала раскали снова, здесь воздух гнилой и влажный, частицы болезни постоянно попадают на иглу.       – Вино нужно?       – Да, но сначала выжги один очаг заражения.       Халдон и Эйгон работали в таком напряжении, будто от этого зависела их собственная жизнь. Что, надо сказать, было если не логично, то разумно. То, что у Грифона наверняка каменная болезнь от воды в легких, никого не волновало – его спасали от каменной чумы, которая могла прикончить куда быстрее. Коннингтон был единственным, кто знал о планах Иллирио и мог с ним связаться, не привлекая излишнего внимания волантийцев. Учитывая цель их путешествия и отношение Волантиса к происходящему в Миэрине, Эйгон стал бы заложником чужих интересов. Не в первый раз...       Нападение каменных людей было неожиданным. И это мягко сказано – они настолько осмелели, что напали не только с Моста Мечты, а ещё и с берега, выскочив из болезненно-бледного тумана. Хотя каменным было всё равно – как понял потом Тирион, большая их часть была слепа. Что не помешало им утащить в пучину Дакфилда, Яндри с Изиллой и Лемору, а также сильно ранить Джона и повредить корабль, прежде чем Тирион, Халдон и Эйгон отбились и со всех сил начали грести вниз по течению. Утка уплыл, ройнары вернулись к Матери-Ройне, а порочная септа искупила свои грехи. Я никогда не выслушаю очередную байку сына кузнеца, не утащу лепёшку с раскаленной жаровни и не обмакну этот кусочек теста в мед, не увижу это шикарное тело... Боги, я думаю об уже мертвой женщине. Нет, не хотелось бы присоединиться к ним в чертогах ройнарских богов. Даже там Лемора будет септой.       Тирион перед этой битвой, последней в его жизни, как он думал, высказал все подозрения о личности своих спутников им в лицо. Джон рявкнул, вполне в своем духе, хотя и признал, что Тирион все верно понял. Легче от этого не стало – Бес спас Дракона, выведя его из ступора и оттолкнув от набросившегося сверху каменного человека, а вот Грифона не уберёг. И теперь беглый друг Рейгара, некогда лорд и десница, спасший Тириона из воды, лежал почти на смертном одре, хоть им и была последняя на корабле целая подушка. Жесткая и растрепанная, она больше напоминала старое гнездо. Ты умираешь в Грифоновом Насесте. Какая ирония, что насест твой плывет по Ройне, так далеко от дома. Правда, это грустная ирония, и лучше сейчас так не шутить, пока у Халдона и Эйгона в руках раскаленные иглы.       Впрочем, насест не был на дереве, в относительной безопасности, а прочно врылся в мягкий берег Ройны своим повреждённым правым бортом, на краю самого большого в известном мире приюта неизлечимо больных. Тирион предпочел не думать о том, в какой части Горестей они оказались бы, сбрось каменные люди тот кусок камня поточнее – вероятно, там же, где встреченный ими остов корабля, то бишь на дне. Но во всем следовало искать плюсы - благодаря разрушенному борту их суденышко вцепилось в берег и крепко стояло на месте. Крайне полезно, когда на нем осуществляется сложная операция.       Место, где они пристали, находилось посреди ройнарского загородного поместья и явно когда-то предназначалось для купания. Небольшая заводь посреди остатков дворца и захвативших её зарослей снова погружали Тириона в уныние. Он представил, как будет выглядеть гавань Утеса Кастерли, если его, замка, больше не станет, а останутся только руины, и пришёл к выводу, что исчезновение Утеса никто не заметит совершенно и не вспомнит, наверное, что в древней скале вообще когда-то были коридоры, залы и даже канализация. Поэтому отец так стремился в Красный Замок? Потому что он рукотворный, красный и не похож на нору? Стыдился того, что мы на самом деле не Ланнистеры, а потомки андальского авантюриста Лиддена, удачно женившегося на дочурке последнего прямого потомка Ланна Умного? Хотел свой Красный Замок для красного же дома? Потому что память об этом замке и Ланнистерах будет жить в веках, даже если от него останутся руины, а гора Кастерли останется горой? Что же, Тайвина можно поздравить - он умер, правя в рукотворном сортире, от руки рукотворного сына.       Тем временем Джон Коннингтон все больше походил на Золотого, но отнюдь не меча. Его лицо начало стремительно желтеть и покрываться неприятными красными пятнами. Открытые раны, видневшиеся по всему телу Грифа, не кровоточили с самого утра, но явно начали гноиться. Такое ощущение, будто его пронзили десятком кинжалов.       Внезапно Джон издал стон боли и проснулся.       – Неправильная дозировка маком, – пожурил Эйгона лекарь.       – Халдон, меня правильно… Кха, дозировали смертью, – Джон даже в таком состоянии сохранял присутствие духа, хотя и выражалось оно не в суровой замкнутости, а в самообвиняющих остротах. – Я не чувствую ничего ниже шеи.       – Они у тебя, однако, еще есть.       – Бес как всегда остроумен и бесполезен, – лекарь посмотрел своими холодными глазами на Тириона, пытаясь, очевидно, его заморозить. Но Тирион не отставал. Слишком уж много заботы о Коннингтоне для обреченного – а Тириона, вытащенного из воды и наглотавшегося этих ваших горестей, только по спине похлопали.       – Он спас меня от трёх каменных людей. Не стоит, Халдон.       Спасибо за попытку, Эйгон. Но сейчас я обязан пойти до конца в своем мнении. Или так ничего и не выясню до конца.       – Да, не стоит, я не врач, но кое-что в медицине знаю. То, например, что ваши попытки спасти его были бесполезны.       В этот момент из Полумейстера словно вытравили всю жизнь. Пронзающий холод взгляда сменился смесью отчаяния, презрения и скорби, направленной сквозь Тириона. Карлик почувствовал себя наиболее несуществующим существом в мире, когда голос Халдона стал похожим на тихое эхо.       – Некоторые вещи важнее, отцеубийца. Например, семья.       Осознание пришло мгновенно. Халдон знал, что Джона не спасти. Он переводил лекарства, обезбаливающие, бинты… Лишь оттягивал его смерть… Чтобы тот попрощался с Эйгоном.       – Эйгон... – голос Грифа казался уже не жестким, как чугунная кастрюля – он звучал как вода в старом сапоге, хлюпающе-шершаво, невнятно, но зато стойко ассоциируемо с тяготами жизни и грузом сожалений. – Я хотел тебе сказать...       – Что, Джон? – юноша склонился над умирающим наставником, будто готовясь записывать каждое из последних его слов, пока раскалённая игла обжигала его пальцы... Тирион только сейчас понял: Эйгон вовсе не замечал того, что держит раскалённую иглу в голых руках.       – Я горжусь тем... каким ты вырос... И лгать не могу... Золотые Мечи... Они обещали Иллирио, что отдадут тебе Чёрное Пламя... Но Халдон...       – Они соврали. У них нет Черного Пламени, – голос Полумейстера дрогнул и окончательно рассыпался на отчаянно визжащие кусочки, как мирийское стекло от удара по нему кузнечным молотом. – Я узнал об этом не так давно, от одного из отрядных лекарей, с которым состоял в переписке. И я не мог не сказать Джону.       – Они хотели меня обмануть? – казалось, что Эйгон не меньше Халдона впал в отчаяние.       – Они обманули Мопатиса. Только его дружка Вариса обмануть сложнее, – заметил Тирион, откинувшись головой назад и уставившись в дымчато-серое небо, сулившее дождь и слёзы.       Он был восхищен. Глупостью ли или наглостью Золотых Мечей, но был. Эти дурни решили знатно потешиться. Хотя даже с учётом их репутации обмануть нанимателя – дело святое, если наниматель Таргариен.       – Я стал копать... Кха, один из капитанов сознался, что меча нет, а вот местоположение известно.       – Знание Золотых Мечей в последнее время столь же неоспоримо, сколь и их репутация. – Я знал, что Халдон остёр на язык, но никогда бы не подумал, что может так унизить своих друзей.       – Что вы имеете в виду под известным местоположением? – вместо столь сомнительного комплимента задал вопрос Тирион, не отрывая взгляд от надвигающихся туч.       – Есть только намеки... Эйгор спрятал его... В Вестеросе... Когда отступал с Краснотравного поля, объявил, что сбежал с Пламенем в Тирош, а сам приказал лорду Стрикленду спрятать меч в его замке...       – А потом Стриклендов изгнали с лишением всех земель, – Тириону поплохело. "Чёрное Пламя", какая ирония, все это время было не в Тироше, а в Вестеросе. Неузнанное, забытое и бесполезное, в чьем-то старом арсенале. Интересно, может где-то в чертогах Утеса все это время лежал новый Светлый Рев, о котором все забыли?       – Да, именно. Но имущество их было поделено между победителями, и все переделы были записаны – мне довелось видеть записи во время учёбы в Цитадели, когда я изучал события Восстания. Стрикленды среди домов Простора по богатству шли следом за Тиреллами, Хайтауэрами, и Редвинами. Эйгор думал, что такой крупный дом не лишат всех их земель – очевидно, нелюбовь к Пикам ослепила его в момент выбора.       Каким же глупцом тогда был Эйгор. Он понял всё неправильно. Пики были заносчивы и вели свой род от Флорис Лисицы, но, в отличие от Флорентов, не претендовали на грандлордство Тиреллов, и их решено было просто наказать. Чтобы никто не подумал, что Тиреллы начали избавляться от потомков Гарта. Стрикленды же были могучим, но худородным домом – и этих выскочек никто не стал жалеть. Тирион подумал, что с таким советчиком, как Жгучий Клинок, восстание было обречено, даже если бы у Деймона были драконы.       – Только Черного Пламени там не было... Я узнал, что... Кха, воды.       Гриф закашлялся, и это напоминало клекот старого стервятника, неспособного уже есть свою добычу и умирающего от голода. У него даже не было сил протянуть руку к фляге с кипячёной водой – когда Тириону прилетело по лбу первой каплей дождя и он всё-таки сподобился посмотреть на спутников, Халдон поил Джона как маленького ребенка. После этого Коннингтон, кажется, ненадолго уснул, пусть, наверное, и в последний раз.       – Я расскажу сам, – со всей возможной решительностью выдавил из себя Халдон. – Лорд Стрикленд спрятал меч. Замаскировал под один из двенадцати мечей замковой септы. Из тех, что рыцари особо набожного свойства отдают септе.       – Прекрасный план. Надёжный, как промокшая тетива, – Как Эйгор и лорд Стрикленд сколотили целый наемничий отряд, если были такими глупцами?       – Да, план был отвратительным, тут карлик прав. Но он сработал. Относительно. Таргариены не вернули меч себе. Правда, и у Золотых Мечей его нет. Только вот многое в договоре Иллирио и Золотых держалось на Черном Пламени.       – А теперь, когда мы знаем истину, Золотые Мечи вызывают доверия меньше, чем Золотые Плащи, да простит меня покойный сир Ролли за такое неприятное сравнение, – сказал подставивший лицо плачущему небу Тирион. – Не понимаю только – зачем мы продолжали плыть? И почему вы не сказали Мопатису?       – Они обманули с мечом, но, очевидно, в самом деле хотели вернуться в Вестерос. Просто на своих условиях. Мы с Джоном решили договориться с ними и отплыть в Штормовые Земли без Дейнерис. Раз уж они решили обмануть Иллирио в столь важной вещи, то он им был не очень нужен.       – Мне, несмотря на всю необходимость помощи Золотых Мечей, теперь будет противно знаться с ними, – неожиданно прозвучавший голос Эйгона выдал властные, но оскорбленные нотки. – Меня словно макнули в грязь.       Наступила тишина, говорившая всё и за всех. Эйгон, казалось, ждал только неизбежной кончины наставника, чтобы утопиться в Ройне. Халдон пребывал в смятении, не то от слов Эйгона, не то от всей ситуации в целом. Тирион только и мог, что смотреть на них и искать проблески надежды. Не для того меня вытаскивали из запоя, чтобы я смотрел за этой трагедией.       Неожиданное пробуждение Джона не доставило радости. Его глаза смотрели сквозь далёкое звёздное небо в бескрайнюю пустоту, словно силясь узреть кого-то за небесами. И голос… Тирион подумал, что Джон впервые в своей жизни готов заплакать.       – Мой дракон… Прости, я любил тебя… Прости меня, прости, что не принял эту дорнийку, прости, что наговаривал на неё… Прости, что не спас королевство, что не спас жену, что не спас всех детей… Один лишь твой сын жив… Сын, так похожий на тебя, но столь отличный… Сын, что так далеко от своего законного места…       – Он в бреду.       – Нет, Эйгон. Это прощание. Не с тобой, а с твоим отцом, – Тирион смотрел на наставника Эйгона, пытаясь разглядеть в нем хоть каплю прежней жёсткости и властности, но видел лишь одно – глубокое раскаяние.       – В каком смысле?..       – Джон любил его, и вовсе не как брата, Эйгон, – голос Полумейстера выдавал его с потрохами, у него не было сил, и он бы упал уже, не будь Коннингтон всё ещё жив. – Ты имеешь право знать. Потому у него не было детей, потому ты был для него сыном.       Грудь Коннингтона издала последний отчаянный вздох… Рука ослабла и прекратила держать берег Ройны.       Старый Гриф умер, вдали от своего гнезда. Брошенный этим миром на растерзание своим собратьям… Он так и не попрощался с сыном.

***

      Могилу для лорда Грифона выкопали достаточно быстро. Земля была мягкая, ещё немного влаги – и стала бы похожа на болото. Остатки кораблика на роль лопат подошли хорошо – на большее от них рассчитывать было трудно.       Тирион сидел у края растущей ямы и смотрел на Коннингтона. Он был пока словно уснувший, но тело напоминало изуродованные войной Речные Земли, только вместо воды – кровь, кости да мясо. Весь в трещинах, без трёх передних зубов, точно труп... Таковым и являлся. Его раны настолько страшны, что я даже понять не могу, почему они пытались не просто сохранить жизнь для последнего слова, а спасти. Хотя на самом деле оно было понятно – Коннингтон, хоть и не был образцом хитрости и изворотливости, явно больше всех в отряде знал, кому доверять и как найти помощь. Юный Гриф скрывался много лет, Халдон – просто мейстер, а про Тириона и говорить нечего. Вместе с Коннингтоном они могли добраться до цели. Без него им оставалось лечь в могилу. И лучше бы на его месте сейчас был я.       Халдон, привычный к тяжёлому физическому труду, но отнюдь не такого грубого характера, уснул глубоким сном. Он спал тихо, только иногда едва заметно лепетал, как младенец, стоило свету упасть на его лицо. Тирион находил это забавным – человек, чьим глазам так не хватало жизни и света, с упорством не меньшим, чем у его действий во время операции, избегал свет. В противовес своему учителю, Эйгон не спал – он сидел, опершись на молодую иву, и смотрел в полумрак, создаваемый костром. Языки пламени плясали вместе с черными, как беззвездное небо, тенями, и законный король Семи Королевств смотрел на них, как заворожённый. А Тирион, единственный, кто не копал яму для Коннингтона, сидел у костра и допивал последнюю флягу с вином, смотря прямо в пламя, отчаянно пытаясь разглядеть в нем истину. Теперь, когда Джон умер, никто не мешал ему предаваться пьянству.       Но за что умер Джон?       Тирион это прекрасно знал. Не было секретов и тайн. Больше нет. Джон умер за сына своего лучшего друга, которого любил не просто как брата, за юношу, которого полюбил, как собственного сына. Тирион находил некоторую иронию в том, что Коннингтон, никогда не любивший женщин, имел сына, пусть и приемного, а он, охочий до женщин и богатый сын грандлорда, так и останется тут, бездетный. С другой стороны, это лучше, чем оставить бастарда и сгинуть в руинах, как дядя Герион. Если боги и любят иронию, то у них хватает совести скрашивать ее положительными сторонами.       Эйгон встал и подсел к Тириону. Краска с его волос начала сползать, и теперь, в темноте ночи, они напоминали чёрно-белую в клеточку доску для игры в кайвассу. Словно проступает его истинная сущность... Правда, я так и не понял, какая из них вернее.       – Я не знаю, что делать, Тирион. Впервые в жизни.       Тирион неожиданно вспомнил Джона Сноу. Юношу, который тоже ничего не знал и выглядел изгоем, не готовым смириться с тем, что он изгой. Может, я был жесток с юношей, разрушая в нем всякую надежду?       Этот юноша не меньше заслуживал поддержки. Но у него другой путь. Сложнее и опаснее. Однако стоило хотя бы попытаться, из уважения к его старому учителю. В конце концов, без него я бы спился и умер здесь. И меня не покидает ощущение, что Джон спас меня как раз для того, чтобы я сослужил службу его воспитаннику и рассказал о взаимодействии с лордами Вестероса из личного опыта.       Объективно говоря, у Тириона не могло быть выбора. Либо идёт с Эйгоном, либо умрет. Ещё вчера я сказал бы, что оно и к лучшему… Жить всегда хочется больше, когда видишь чужую смерть, иначе бы не было дезертиров.       Но сначала нужно разъяснить Эйгону несколько фактов, тех самых, о которых Тирион думал на носу «Робкой девы».       – Скажи мне, кто ты, Юный Гриф?       – Вы знаете.       – Знаю, но ты, кажется, успел забыть.       Тирион попал в цель. Мальчик, и без того бывший на взводе, взбеленился. Лицо покрылось пятнами, и было теперь неотличимо от волос. Он похож… О боги, настоящий волантийский шут. Боги, не дайте увидеть это Коннингтону и ещё раз умереть.       – Ни в жизни! Я Эйгон, Пекло тебя разбери, Таргариен!       – Хорошо, ты Таргариен. Ты это помнишь, как я помню, что являюсь безносым карликом Тирионом Ланнистером, несмотря на то, что зовусь Йолло и Хугор Хилл. А кто Золотые Мечи? Эти точно умеют держать марку.       Эта шпилька не осталась незамеченной. Эйгон остыл. Он вообще в последние пару часов научился быстро остывать. Исчезла подростковая обидчивость, появилась суровая отстранённость. Его глаза становились жёсткими лишь тогда, когда это было действительно нужно. А остальное время он слушал, как и положено мудрому человеку. Близость чужой смерти заставляет нас быстрее взрослеть… Чтобы приблизить к концу и нас.       – Мечи – те, кто вернут мне трон.       Но то, что он стал слушать, не означает, что он научился делать из услышанного выводы.       – Ты так и не понял. Как тебя зовут? Каков твой дом?       – Эйгон. Таргариен.       – Таргариен.       Подчеркивание фамилии помогло. Эйгон посмотрел на Тириона, и в глазах его появились последовательно удивление, осознание и непонимание. Непринятие.       – Хочешь сказать, что Золотые Мечи меня не примут?       – Хочу сказать, что они убьют тебя, как Барристан Смелый убил последнего Блэкфайра мужского пола. А учитывая, что Барристан, как я узнал от Вариса, десница Дейнерис, они к ней не горят желанием... плыть. Твоего дядю Визериса именно они прозвали Принцем-Попрошайкой...       – Но ведь они его не убили!       – Это было бы милостью для него. Мученическая смерть от рук предателей, как благородно. Оставив его в живых, они просто унизили Таргов и радовались этому. Одного из сыновей Деймона, пытавшегося восстать, унизили знатно – он упал задницей в грязь на турнире, в ходе которого должен был выиграть драконье яйцо, и прослыл Бурым Драконом. Принц-попрошайка не лучше. Поплывешь к Дейнерис – тебя тоже так назовут, поплывешь с Золотыми – станешь Палёным Драконом, а из Мечей Дейнерис сделает себе новый Железный Трон.       – А меня возьмут вдруг и убьют?       – Да, убьют. Ты не просто последний Таргариен по мужской линии – ты Таргариен, достойный королевского титула, в отличие от Визериса. Женишься на Дейнерис и заделаешь ещё Таргариенов – победишь Блэкфайров. Сейчас ты опасен.       – Старый Гриф говорил мне, что Золотых Мечей нанял Иллирио. А ему я верю, как своему отцу.       Это осложняет дело. Но только не для меня.       – Так, слушай. Ты – Эйгон Таргариен?       – Да.       – А теперь представь, что о тебе подумают люди, когда Таргариен прибудет в Вестерос с Золотыми Мечами. Ты Таргариен? Или, Неведомый тебя возьми, Блэкфайр? Умные люди сразу поймут, что что-то не так, и слово Коннингтона не убедило бы их и тогда, когда он был лордом, а уж сейчас ничего вообще не стоит. Одного умного человека я убил своими руками, но остались прочие. Тиреллы и Мартеллы готовы бы были поддержать красного дракона, но черного они просто на месте закопают. Особенно принц Доран и леди Оленна – уж больно они живучи для своих болезней и лет, чтобы проиграть такому мальчишке, как ты.       – Но почему тогда меня поддержали Золотые Мечи?       Действительно, почему же. Тирион подумал, что до мальчика слишком долго доходит, кого и почему поддерживают Золотые. Надо будет спросить с Халдона за это дело.       – Потому что, как я уже сказал, никто не поверит Варису, что он спас Эйгона из колыбели, и скорее уж он убедил Золотых, что ты Блэкфайр. Что, кстати, имеет смысл.       До Эйгона медленно, но верно доходило, к чему клонит Тирион. Тени гуляли по его лицу, облизывая своими черными щупальцами, и мгновения задумчивости юноши казались Тириону растянувшейся в вечности пыткой.       – Я и Блэкфайр? Иллирио...       – Иллирио продал твою тётку табунщикам и позволил дураку-Визерису поехать с ней. Он чужими руками устранил твоего конкурента за руку Дейнерис. А возможно он и Дейнерис так устранил, под благовидным предлогом, и только появление драконов смешало им все кости. А Варис как-то рассказал мне историю о том, как лишился своих яиц – и судя по ней, он королевской крови, и имя у него может быть в таком случае одно. Догадаешься сам?       – То есть...       – Да, ты самый что ни на есть наследник Черного Пламени. Скорее всего, по женской линии. Может, вообще сын Иллирио и девушки из рода Черного Дракона. Твои волосы вроде как с небольшим золотым оттенком, а во время нападения утонул твой любимый...       – Засахаренный имбирь, – прошептал Эйгон с таким выражением лица, будто прямо сейчас готовится прыгнуть в костер. Впрочем, вероятно, особого вреда ему от этого не будет.       – Плохая история. Очень плохая. Никто не поверит, что ты Таргариен, хоть сотню раз в костер войди и выйди. Я бы даже ставить не стал на такое. И ты не получишь трон, если будешь Блэкфайром. Восстания были давно, но даже среди нынешних лордов есть ещё хотя бы один, кто чуть не стал их жертвой – настолько ему это не понравилось, что он теперь на все решающие сражения предпочитает опаздывать. А ещё он сейчас де-факто правит одним из королевств, так что...       Тирион вдруг понял, что все это Юный Гриф понял и сам. Его глаза уставились прямо в огонь – и в них блестело мрачное понимание отчаянности собственного положения.       – Я – и Блэкфайр... Теперь все имеет смысл...       – Но в твоём случае лучше оставаться Эйгоном Таргариеном. Поддержка Вестероса важнее поддержки Золотых Мечей. А он с тебя за это уже не спросит.       – Я... Это было бы нечестно. По отношению к названному отцу как минимум.       – Думаю, второй твой названный отец был бы рад, что у тебя два отца. Это наверняка тешило его любовь к Рейгару.       Минута прошла в молчании. Прервал ее Эйгон, шестой его имени. Он встал и вынул из ножен свой меч.       – Спасибо, Тирион. Теперь я знаю, что делать.

***

      – Халдон, проснись.       – А, что?..       – Не спрашивай, зачем Эйгон приставил тебе к горлу меч. Он образец рыцарства, ему можно.       Вся эта сцена в другой обстановке понравилась бы Тириону. В голове короля засел какой-то план, и он собирался претворить его в жизнь. С каких пор я стал называть его королем? Впрочем, это было и не важно – куда важнее то, что собственного учителя он решил с чего-то разбудить мечом. Естественно, Полумейстер спросонья ничего не понял, а как понял – не оценил. Не испугался, а скорее удивился.       – Я хочу, чтобы ты принес клятву на крови и пламени, Халдон. И ты тоже, Тирион. Ты мне нужен. Ты знаешь Вестерос лучше Халдона и куда лучше меня.       Принесение клятвы не казалось Тириону чем-то необычным. Оно даже было логичным – видимо, Эйгон никому не мог теперь доверять, и только такие методы обеспечивали бы хоть какую-то верность в текущих условиях. Но вот то, что было сказано далее… Возвращаться в Вестерос? Чистой воды суицид. Хотя о какой чистой воде я говорю недалеко от Горестей?       – Ты уверен, что клятва на крови уместна в районе очага серой хвори?       – Прижжем вином из твоего бурдюка.       – Но оно же последнее...       – Ничего, клятва тоже будет последней, Тирион. Иди кипяти вино, а мы пока произнесем слова. Зараза распространяется быстро, так что обработаем сразу.       Пришлось слушаться. У Эйгона был не только властный тон, но и единственный на весь отряд меч, сбежать от него не получилось бы… Да и сам Тирион, поразмыслив немного, отверг саму мысль бежать от вооруженного человека. Не потому, что Эйгон может его убить – а потому, что может защитить.       Стоя у котелка и наблюдая за пузырями на красной поверхности вина, напоминавшими ему свежие ожоги, Тирион думал о том втором смысле слов Эйгона о заразе. О том, как быстро распространяется она. У Тириона невольно складывалось ощущение, что имелось в виду нечто другое. Нечто большее. Не зря он сейчас смотрел на учителя с немалой долей отвращения. Кажется, мои слова слишком сильно на него повлияли... В сторону паранойи.       – Мы нанесем три надреза на левой руке, на предплечье. По одному на каждую клятву, каждого приносящего клятву…       – И голову дракона. Красного, как мы и должны все считать, – закончил за Эйгона Тирион, поднося хозяину положения вино, подобно королевскому виночерпию, за той лишь разницей, что напиток содержался отнюдь не в серебряной посуде, а в котелке, и был горяч...       И тут заговорил Эйгон. Тем самым голосом, которым и надлежит такое произносить:       – Мы не будем отдаваться чужой помощи в нашей миссии, даже Золотым Мечам.       Глаза Халдона стали похожи на огромные блюдца, заполненные мутной водой из Черноводной.       – Даже им? Подумай...       – Халдон, я знаю, что там есть твои друзья, но лично я им после новости о Черном Пламени не доверяю. Да и ты тоже, будем честными. Я вообще не склонен доверять бойцам, что столь смело заверяют о наличии у них меча, которого нет. А уж сдаваться таким на растерзание я не намерен.       Голос Эйгона в этот момент был таков, что Тирион увидел Эйгона Невероятного, воплощённого в этом юноше. Даже сходство имелось – пятый Эйгон, как и шестой, все детство провел среди простого народа, узнав о нем больше, чем мог бы, просидев семь жизней в замке. Наверное, это тоже было частью плана Иллирио по выведению достойного короля. Что же, ему удалось – я уже вижу в нем достоинства, которых не было ни в одном короле, встреченном мной ранее. Потому он сейчас не применяет силу, а лишь использует её. В духе отца, великого интригана, я полагаю.       К слову о короле. Сырном короле.       – Еще я бы не стал доверять Иллирио, – вставил свои пять грошей Тирион. – Если уж он пожертвовал Визерисом, в происхождении которого никто не сомневался вообще, то нечего говорить и о тебе.       – Иллирио любит мальчика как собственного сына, карлик, – огрызнулся Полумейстер, явно цепляясь за эту соломинку.       – Мне опять достаточно иметь лишь половины ума, чтобы быть умнее тебя. Убери одно слово из своей фразы – и истина откроется тебе наконец, Полумейстер. Если только ты не вставил это слово специально – и тогда ты умнее, чем я думал.       Халдон посмотрел на Тириона, и даже несмотря на клинок у шеи его взгляд был сравним со Стеной, обретшей клыки, ну или с Тайвином Ланнистером в гневе. Горел обжигающе-холодной яростью. Истинный Золотой Меч – жгучий, как Эйгор Риверс, и крепкий, как Стена. Даром что недоучка из Цитадели. Моему брату стоило бы повоевать за Золотых – авось, выбило бы всю ухмылку из глаз. Или убило бы, наконец.       Но взгляд Полумейстера не скрылся от Эйгона, его решительных и необычайно властных глаз.       – Остынь, Халдон. Я заслуживал права знать, кем я являюсь. Тирион открыл мне на это глаза, в отличие от всех вас. Среди нашего общества обманщиков он оказался самым честным, даром что сжёг тысячи людей Диким Огнем и убил собственного отца.       Взгляд Халдона снова потух, превратившись в мрачные угли. Губы сжались в тонкую полоску, длинное лицо съежилось, как высушенный кусок кожи, а сжатые в ярости кулаки опустились на землю. В его душе нет ярости. Там лишь обида и скорбь.       – Значит, ты всё-таки умнее, Халдон.       – И я поклянусь вместе с тобой, Тирион. Из уважения к Джону и из любви к истине.       – Ты никогда не казался мне поборником истины, Полумейстер.       – Чего стоит знание, если оно не истинно, Бес? Я поборник знания – и истины, значит, тоже.       – Тогда ты должен знать, что кем бы не приходился наш юный друг Мопатису, сырный король просто использует его как инструмент. А значит, Эйгона легко обмануть и снова лишить истины. Не говоря уже о том, что отправлять сына через Горести - сомнительный способ проявить заботу.       На это Халдон лишь подчеркнуто коротко кивнул. Наверное, обидно осознавать, что ты все это время вел своего ученика по тропе лжи, но так и не раскрыл ему это. Ничего, ты ещё послужишь Эйгону.       Эйгон же, убедившись, что рассудил своих последних во всем мире сторонников, продолжил зачитывать будущую клятву.       – Мы найдем Чёрное Пламя любыми способами и средствами, и только после этого предстанем перед Дейнерис. Так мы будем выглядеть не просителями, а теми, кто вернул реликвию семьи.       – Клянемся.       Как же это должно смешно выглядеть со стороны. Нищие Братья клянутся завоевать Железный Трон.       – Мы, продолжая прятаться под чужим именем, будем говорить при случае, что я – Эйгон Таргариен, независимо от истины.       – И ты только что говорил о правде? – Халдон посмотрел на ученика с обидой, но в голосе не было прежнего напряжения. Он для этого слишком устал. – Зная, кто ты есть, собираешься теперь от этого отречься? Не этому я тебя учил, а Джон и Лемора...       – Он не отрекается от того, кто он есть. Он – полудракон. Мы все тут половинчатые. Полумуж, полумейстер… Будем искать половину семейных мечей Таргариенов.       – Халдон, я не могу скрыться от того факта, что меня учили некомпетентный десница, мейстер-недоучка, низкородный бесчестный рыцарь и благородная падшая септа, а собирались поддержать и вовсе сторонники Блэкфайра… Как и от того, кем я являюсь. Но я не собираюсь из-за своего возможного самозванства и ничтожества отказываться от имени. Оно – моя броня. Как и то, что я Блэкфайр… Просто разным случаям – разная броня.       Именно в этот момент Тирион почувствовал предательскую влагу в уголках глаз.       Мальчик понял. Первый, после Джона, кто принял мой совет с благодарностью, и даже развил его. Значит, выбора точно нет, помочь ему – дело чести. У меня ее нет, но попытаться обрести ее стоит.       – В конце концов, Блэкфайры тоже Таргариены, – заметил Тирион, вставая и протягивая руку Эйгону, уже державшему в руках кинжал. – И воспитан ты как истинный и законный Эйгон Таргариен, а не, например, условный бастард Джон Сноу. Если ты – полудракон, то я – твой полумуж.