КАССИОПЕЯ

//Alicks — Some People Are Scared//

//Alicks — They Don't Know//

Не сразу понимаю, что вижу перед собой. Вокруг темно, и только яркие фонари моего шлема хаотично разбрасывают лучи света по сторонам, не давая возможности рассмотреть хоть что-то, кроме разнородной текстуры и мерцающих звёзд далеко впереди. Уже стемнело? Не сразу осознаю звуки, поэтому сигнал системы о повреждении скафандра пронзает меня практически одновременно со жгучей болью в ноге, и я не сразу ориентируюсь, какую из проблем нужно срочно устранить — меня болтает из стороны в сторону в глубоком тоннеле, и при каждом колебании я чувствую, будто лодыжка дробится на части. — Билл? Билл, приём! — пытаюсь выйти на связь, но на линии лишь раздражающий рой мух. Сверху летят мелкие камни, крошкой назойливых насекомых стуча по стеклу шлема. Стискиваю зубы и ощупываю скафандр в поисках скотча — он на месте, чего не скажешь о ломе — тот, очевидно сорвался в пропасть, к звёздам. Я вишу вниз головой. Чёрт возьми… Индикатор запаса кислорода остервенело мигает, сигнализируя о стремительной утечке и нарушении давления внутри скафандра. Тороплюсь, но стараюсь быть максимально осторожной со скотчем — потерять его сейчас будет сродни самоубийству. Скрючившись, пытаюсь проследить за своими действиями, но каждое движение напоминает о том, что моя нога находится в мёртвых тисках, и я даже не хочу думать о том, насколько она повреждена. Прорыв в скафандре почти наверняка произошёл в районе лодыжки, и я изо всех сил напрягаю пресс в попытке согнуться и подтянуться к ноге, чтобы снизить давление на сустав. Однако, пока я это делаю, замечаю свои руки — на левом рукаве зияет уродливый рваный разрез, предположительно от куска породы, пока я делала сальто в этом тоннеле, чтобы оказаться там, где я сейчас — в полной заднице. Быстро латаю разрез, стряхнув пыль с рукава, отчего меня снова раскачивает из стороны в сторону, на что нога отзывается адской болью. Слышу свой сдавленный стон и стук в ушах, но индикатор давления, как ни странно, замолкает. Утечка кислорода устранена, но в запасе его осталось совсем немного — должно быть я на несколько секунд потеряла сознание при опрокидывании, и теперь мне нужно выбираться отсюда как можно скорее. Связи нет, Билл в нескольких десятках метров надо мной вне поля видения. — Приём! Билл! — пробую снова, но линия мертва. Своды древнейшей породы блокируют сигнал радиосвязи. Билл наверняка уже понял, что что-то не так, но не может видеть меня с такого расстояния, учитывая изгибы пещерного тоннеля. Нужно как-то подать ему сигнал… Пытаюсь ухватиться за стену пещеры и опереться на неё, но затем вспоминаю, что латать порезы скафандра на спине здесь попросту некому, к тому же там расположен кислородный баллон, поэтому я беспомощно повисаю вниз головой снова, светя фонарями шлема в мерцающую бесконечность. Мерцающую. Всматриваюсь. Вдалеке поблескивают звёзды — маленькие огоньки пугливо зажигаются и гаснут, реагируя на яркие лучи искусственного света. Завороженно разглядываю их, там, глубоко внутри, позабыв о боли в ноге. — Билл, тут, кажется…., — вспоминаю, что он меня не слышит, и решаю записать отчётное сообщение: «В результате частичного обрушения пещерной породы получила повреждение лодыжки, застряв между кусками породы. Тяжесть повреждения пока нет возможности оценить, предполагаю вывих. Также при падении был распорот рукав скафандра — залатан. Потеря кислорода — 60 процентов. Коммуникация с командиром Скарсгардом отсутствует уже 7 минут, ищу способ подать сигнал бедствия. Есть обнаружение: примерно на глубине 20-25 метров вижу залежи льда и, возможно, жидкой воды. Многочисленные обледенения на породе по всему периметру и предположительно крупный ледник на глубине 30 метров от моего местоположения.» Верхушка ледника поблёскивает, и я даже могу распознать его контуры, но от долгого висения вниз головой, перед глазами всё мутнеет. Блеск… Блики… свет! Спешу снова свернуться, как гусеница и подтянуться к месту, где моя нога горит и ноет от боли. Прикасаюсь к бесформенным каменным плитам, но они не поддаются никакому движению изнутри, боль лишь усиливается, а кислород заканчивается быстрее, чем я успеваю проверить его процент. Вижу небольшой просвет между наваленными друг на друга кусками и прислоняюсь как можно ближе, ухватившись за натянутый трос, также зажатый в тиски. Азбукой Морзе сигнализирую фонариком шлема, то гася его, то вновь включая. «SOS», «ЗАСТРЯЛА», «ТРАВМА», «УТЕЧКА КИСЛОРОДА» Билл наверняка уже понял, что я застряла, потому что не может вытянуть меня наружу — трос застрял так же, как и я, и дальнейшие попытки могут вообще вызвать ещё большее разрушение в этой пещере. Я то и дело ловлю стеклом шлема мелкие камни, чувствую, как они угрожающе осыпаются и скатываются по моему скафандру, исчезая в глубоком пещерном тоннеле вместе с лучами света, и только некоторые из них рикошетят о ледяные стены и верхушки подповерхностных ледников. «SOS», «ЗАСТРЯЛА», «ТРАВМА», «УТЕЧКА КИСЛОРОДА» — сигнализирую снова и снова, хотя и понимаю, что спасти меня Билл может только спустившись сюда, но у нас всего один трос и никого снаружи, кто мог бы проконтролировать лебёдку на спуск и подъём… Станет ли он спускаться? Станет ли он спускаться за мной? Становится жарко и холодно одновременно, нарастает паника и одолевает слабость. Голова наливается кровью, давление в глазах растёт — висеть вниз головой в невесомости и при какой-никакой гравитации — это совсем не одно и то же. Пытаюсь ухватиться за стену и хоть немного продержаться в нормальном положении, но меня хватает совсем ненадолго — мышцы, ослабленные после продолжительного перелёта в нездоровой среде, а также от жизни на другой планете с непривычными человеку условиями — отказываются работать в полную силу. Прошли минуты, но по ощущениям — целая вечность. Мне становится страшно. Темнота давит со всех сторон тоннеля, ставшего вдруг невероятно узким. Кажется, мои огни больше не отражаются ото льда — система жизнеобеспечения скафандра перешла в режим экономии энергии и погасила свет. А был ли там лёд вообще, или это плод моей фантазии, как мираж в пустыне? Билл предупреждал меня об опасности, но кто ещё мог это сделать из нас двоих, если не я? Я поступила по регламенту. Всё, как меня учили. Билл мог остановить меня и полезть сюда сам — он командир, и последнее слово точно за ним. Но не стал. А что если сейчас на поверхности он просто ждёт, пока я погибну? Сердце сжимается. У меня больше нет вариантов действий, у меня абсолютно никаких идей и возможностей — лишь угрожающий стук крови в висках. — Билл… приём… — почти шепчу, не узнавая свой голос, но в ответ только шипение и какое-то клацанье, словно кто-то остервенело мнёт киноплёнку. — Билл, пожалуйста… — Дай мне руку! — Бииииил… — расплываюсь в пьяной улыбке, повисая на металлических ступенях. Я сейчас совсем не в состоянии карабкаться по пожарной лестнице центра управления полётами втихаря ото всех. Тем более в вечернем платье, тем более босиком, зато в пиджаке Билла, который явно велик мне в плечах. — Скорей, а то всё пропустишь! Ещё пара ступеней. — Ты ненормальный! — Ой, да лааадно! Ты сама хотела узнать, как далеко я зайду. Я… да. Я нагло флиртовала с ним всю ночь на этом помпезном фуршете в честь утверждения первой в истории человечества пилотируемой миссии на Марс при сотрудничестве NASA и Space X. Завтра начнётся долгая, тщательная подготовка к путешествию, в котором, я надеюсь, мы оба примем участие. Хочу отправиться в этот путь с ним. Да, я нагло флиртовала с ним, пропустив пару бокалов, и, глядя прямо в глаза, пока никто не слышит, в какой-то момент действительно спросила, как далеко он сможет зайти. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь одновременно так невозмутимо и эротично жевал коктейльную оливку и так же эротично вдруг останавливался, взглядом отвечая на все мои вопросы откровенно и развёрнуто. Но, вопреки здравому сценарию любой страстной истории, нас ждали не жгучие поцелуи в «следующем кадре» где-нибудь на парковке или в тёмном кабинете. Он потащил меня на крышу ЦУПа, рискуя нашей возможностью через несколько лет поучаствовать в исторической миссии. Он ненормальный. Он абсолютно точно знает, что я не совсем это имела в виду, и проделывает всё это специально. У меня такое чувство, что я знаю его всю жизнь. У меня такое чувство, что я поступила бы так же на его месте. Он слишком сильно мне нравится. — Всё, я держу-держу! Давай, подтягивайся… — Билл крепко держит меня за руку — оказывается, я уже успела взобраться следом за ним на самый верх. Немного неуклюже карабкаюсь и с его помощью быстро оказываюсь на крыше. Свежий ветерок обдувает лицо, но зябко мне совсем не от этого. — Ложись на спину. — Что, прости? — выгибаю бровь и, кажется, вмиг трезвею. Лёгкий подол платья скользит по моим ногам в потоках ночного воздуха. Билл деловито держит руки в карманах и выглядит совершенно трезвым, только всклокоченные волосы раздуваются дуновением тёплой Техасской ночи, а концы распущенной бабочки шевелятся на ветру поверх расстёгнутой рубашки. Расстёгнутой всего на пару пуговиц. — Только закутайся как следует, бетон прохладный, — он кивает в сторону своего пиджака на моих плечах. Какой интересный кинк, думаю я, но послушно кутаюсь, неуверенно опускаясь. Качаю головой: — Что ты делаешь со мн... — Ложись. С облегчением вздыхаю, как только он тоже ложится рядом со мной на спину, и мы оба смотрим в небо. Остатки лёгкого алкогольного дурмана быстро улетучиваются в ночь, но, лёжа здесь, на твёрдом бетоне, я испытываю опьяняющую невесомость. Билл нащупывает мою руку и мы переплетаем пальцы. Этот жест вызывает во мне столько тепла, что чувство невесомости усиливается. Теперь мы будто оба парим в открытом космосе, не заботясь о скафандрах. Какое восхитительное чувство… Сначала небо кажется чистым тёмным холстом, но, чем дольше я смотрю, тем больше звёзд начинаю видеть. Россыпи формируются в знакомые созвездия, вырисовываются самые яркие из них и самые ближайшие к нам планеты. — Кажется, я вижу Юпитер… — бормочу, немного смущённая молчанием Билла. — Погоди, сейчас будет, — он смотрит на свои часы и снова расслабляется под бескрайним небом. — Что будет?.. — Смотри внимательно. Всматриваюсь в небо — все звёзды на местах. Несутся вместе с нами сквозь вселенную в своём сочке из Солнечной Системы по траектории Галактики, но выглядят так, будто прилеплены к небу также надёжно, как сжаты наши руки. Внезапно на небосводе посреди всего этого хаотического спокойствия проносится метеор, полоснув тело атмосферы Земли. Следом за ним ещё один. — Видела? — Да! — В этот период идёт метеорный поток Лириды, типичная апрельская тема. — буднично информирует Билл, но затем голос его становится тише. — Но я кайфую каждый раз. — Действительно кайф! О, аж три подряд! — белые росчерки метеоров рассекают тьму и гаснут, но это мгновение, когда они создают такой непривычный рисунок в спокойном ночном небе, заставляет сердце замирать от красоты. Крепче сжимаю руку Билла. — Хочу увидеть эти звёзды и Землю… с Марса. — Значит, увидишь. Через пару лет мы туда полетим и увидим кучу всего нового. Там вообще всё будет впервые. — Они сейчас так активно занимаются репликами. Вдруг к тому времени на Марс полетят только копии людей? — Не говори ерунды. Люди такие тщеславные и жадные до открытий, они просто не упустят возможности прочувствовать всё на своей шкуре. Все завидуют марсоходам. — И ты такой? — посмеиваюсь, приподнимаясь на локте, и всматриваюсь в его лицо, непроницаемое. Билл пожимает плечами. — Конечно, я же человек. — Реплики тоже искренне убеждены, что они люди, и чувствуют, как люди. Билл чувствует, что я задета. Он пока не знает, как много я изучаю эту тему, в особенности её психологический аспект. Он имитирует мою позу, тоже приподнимаясь на локте, и мы оказываемся очень близко друг к другу. Я слишком очарована его губами, чтобы злиться или изумиться его мнению — технически, эти новые люди всё-таки никогда не будут стопроцентными людьми. И мы оба прекрасно знаем, как на самом деле их будут рано или поздно использовать. — Ауч? — мягко спрашивает он, блуждая взглядом по моему лицу. Наверное, я хмурюсь, но не похоже, что он чувствует себя виноватым, лишь слегка обеспокоенным. — Ауч, — уголки моих губ вздрагивают в примирительной улыбке, и я опускаю глаза. Ветер усиливается, остужая мои раскрасневшиеся щёки и раздувая пряди его волос, они щекотят мне кожу, и дуновение свежего воздуха уже совсем не ощутимо — Билл заслоняет меня собой, и всё, что я чувствую — его горячие, мягкие губы. Они такие нежные, как мне представлялось, когда я посматривала на него украдкой, пока он не видел — на собраниях, на занятиях, на инструктажах, на этом самом фуршете… Снова пьянею, неторопливо отвечая на его медленный поцелуй, прохладными пальцами скользя по его горячей шее. Движется кадык, шуршит одежда, его глаза закрыты, а мои ресницы трепещут. Задыхаюсь, но не могу оторваться. Кровь качается тяжёлыми волнами от сердца к голове, затем к конечностям, будто не разбирая, куда ей прибиться и какие решения подпитать — чувствовать, думать или трогать. Билл не прикасается ко мне, но его поцелуй так насыщен неторопливыми, но откровенными действиями, что я не поспеваю за ним, смакуя каждую секунду, как примагниченная. Всего одна пауза — успеваю рассмотреть его влажные губы, уловить тень довольной ухмылки, а затем цепляюсь пальцами за вырез безупречной накрахмаленной рубашки и тяну на себя, хотя ближе уже некуда — хочу вскарабкаться на него, обнять ногами и руками и ни за что не отпускать. Мы оба в невесомости, и он — мой спасательный трос. Над нами чёрное небо с потухшими полосами падающих частиц, некоторые из них всё ещё сгорают в атмосфере, оставляя едва заметный след. Я теряю самообладание, теряю сознание, наполняюсь счастьем и невесомостью, ослеплённая светом одного из сгорающих метеоров. Рассечённый участок неба растягивается, и миллионы осколков падают на нас, падают на меня, звеня и сгорая, обжигая и изрезая моё тело. Просвет всё шире, осколков всё больше, и, прежде, чем я понимаю, что сверху на мой скафандр сыплются мелкие куски породы, а нога больше не скована и не пульсирует адской болью, некоторые частицы ощутимо рикошетят по моему шлему и скафандру — едва успеваю увернуться, и мимо пролетает довольно крупный кусок. Нога бессильно опускается, и я невольно медленно переворачиваюсь в воздухе, возвращаясь в нормальное положение. Практически теряю сознание, потому что кровь резко схлынывает от головы к конечностям, онемевшим за время, пока я висела вниз головой. На мгновение мне даже кажется, что всё это происходит в моём отключенном сознании. Может, я уже в другом мире? Что-то жужжит в ушах, страховочный пояс врезается в живот по самые рёбра — не могу пошевелить ни ногами, ни руками. Как чужие, они безвольно повисли, но трос упорно тянет меня вверх рывками. Я в трансе вижу промелькнувшие очертания тоннеля в той части, где ранее он захлопнулся надо мной. Едва коснувшись шершавой поверхности, чувствую, как меня бережно подхватывают рукой под коленями и подтягивают прочь от ямы, в которую я угодила всего пару минут?.. часов?.. назад. Как и в самом начале, меня оглушают звуки системы жизнеобеспечения, единственная функция которой сейчас — предупреждать о критически низком уровне кислорода. Я не вижу, что написано на маленьком экране на рукаве, он погас, как и огни шлема, чтобы я могла дышать хоть какое-то время, и я задыхаюсь, отчаянно задыхаюсь в спасительных объятиях Билла. Меня трясёт и будто тошнит снаружи вовнутрь, мышцы деревенеют, а лёгкие сжимаются так сильно, что темнеет в глазах. Билл не даёт мне убедиться в своём присутствии и оглянуться в последний раз — я оказываюсь на боку, и он очень быстро меняет мой кислородный баллон. За секунду до того, как моё сознание готово отключиться, слышу характерный щелчок и сигнал запуска нового баллона, а вместе с ним поступают спасительные глотки кислорода. Уставившись в пространство перед собой, я рассеянно вожу ослабевшей рукой, и её, наконец, перехватывает Билл. Наши пальцы в перчатках переплетаются крепко, насколько это возможно, и он обнимает меня, разворачивает к себе и заглядывает через стекло шлема. Медленно моргаю и вижу, как шевелятся его губы, но ничего не слышу по радиосвязи — здесь по-прежнему ужасно нестабильный сигнал. Только щелчки и жужжание, сквозь которые едва различимы слова. Я так чертовски рада его видеть! — Кас-сиоп-п-ея. — Впервые за долгое время слышу знакомый голос, и по телу разливается тепло. Усталость накрывает резко, и кажется невозможным, как я могла провисеть столько времени вниз головой. Хотелось бы просто остаться в этой пещере в обнимку с Биллом, но по сигналам, которые издаёт внутренняя система скафандра, понимаю, что времени у меня совсем немного. Билл проверяет мою лодыжку — повреждений материала скафандра нет, но неизвестно, что происходит с ногой под одеждой. Я ничего не чувствую, концентрируясь только на своём дыхании сейчас. Билл пытается поднять меня, но мышцы совсем не слушаются: держась за его плечи, я прыгаю на одной ноге, пульсирующей от резко прилившей крови, и не решаюсь встать на повреждённую ногу, да и здоровая нога держит меня нестабильно — без опоры я совсем не ходок, а нам, судя по всему предстоит карабкаться наверх. Билл здорово рискнул, спустившись сюда сам, потому что лебёдка, установленная на ровере вдали от входа в тоннель, может не запуститься дистанционно… Осторожно ступаю на ногу, и понимаю, что ни шагу сделать не смогу. С горечью качаю головой, всё ещё держась за его плечи. — Послушай, — произносит Билл, но я могу понять это только по губам. Он смотрит на меня в упор, взгляд напряжённый, и теперь уже он держит меня за плечи какое-то время, а затем просит сесть, и я аккуратно опускаюсь с его помощью. Снова поравнявшись со мной взглядом, он продолжает, жестикулируя для ясности. Некоторые его слова я всё же распознаю по сбивчивой радиосвязи. — Двоих исследовательский трос не выдержит. Я сейчас поднимусь наверх. Затем спущу тебе трос. Пристегнись быстро и крепко и следи за стенами, когда я запущу лебёдку. — Как ты поднимешься? Билл снова задирает голову и руку с пультом запуска на рукаве, но трос не движется. Он отстёгивает карабины от моего пояса и закрепляет на своём, после чего хватается за трос повыше и начинает карабкаться по нему, как по канату. Я представить не могу, как это тяжело сделать в скафандре, пусть даже таком облегчённом, как наш. Билл продвигается медленно и, оказавшись немного выше, снова пробует запустить лебёдку — безуспешно. Он останавливается на несколько секунд, затем снова карабкается наверх — всего на пару ухватов. Под Биллом повисает петля излишка троса — хорошо, что он в самом начале отмотал мне его с запасом. Через пару-тройку попыток система всё-таки поддаётся, и трос медленно принимается подниматься наверх, всё дальше утягивая с собой Билла. Вижу, как он следит за стенами и каждым выступом, чтобы не прорезать свой скафандр по пути наверх, и его отдаляющийся силуэт заставляет моё сердце учащённо биться. Словно я теряю его насовсем. Ёжусь. Низкий заряд моего скафандра сказывается на регуляции температуры, и в этой пещере становится очень и очень холодно. Рассеянно смотрю вокруг себя, окружённая лишь тёмными текстурами неприветливого лавового тоннеля. Глубоко внизу точно есть лёд и, скорее всего, жидкая вода, но добыча может стать проблемой при таком отклике систем и сигналов. Неужели моё упрямое путешествие сюда было зря? Несколько минут в узком проёме наверху не видать ничего, кроме бледного солнечного света, запылённого скудной атмосферой Марса. — Приём-пшшшшш. Я на поверхности, — Билла слышно практически отчётливо. — Спускаю трос –ппшшшш- с пустым баллоном для рав-пнт-новесия. — Принято, жду. Вдалеке появляется трос, и уже через несколько минут он оказывается у меня в руках. С трудом пристёгиваюсь, замёрзшими пальцами нашаривая карабины креплений. Одной ногой опираясь на очередной выступ, чувствую, как трос тянет меня наверх, а разлом, в котором я застряла всего несколько минут назад, остаётся позади. Всё выше и выше вдоль шершавых остатков остывшей лавы. Выставляю руку, уворачиваясь и отталкиваясь от стен, когда меня раскачивает и заносит в стороны, потому что толкаться ногами я не могу — они одеревенели от боли и напряжения. — Кассиопея, как слышно меня? — Слышно отлично, — с облегчением признаю, замечая лучи света на своём скафандре, а под ногами — чёрную бездну с залежами льда. — До поверхности шесть метров. Мелкие камни и песок сыплются мне на голову и плечи, как только я миную порог в три метра, но ощущение близости спасения приносит непередаваемое облегчение. Руки крепко хватают меня подмышками и вытягивают на поверхность. Распластавшись на спине, щурюсь от яркого солнца, но его тут же заслоняет шлем Билла. — Кэс, давай-ка, поднимайся, тебе срочно нужно на базу. — он снова подхватывает меня, принуждая сесть и затем встать на здоровую ногу, но, едва я касаюсь реголита, Билл чуть наклоняется и обхватывает меня за талию одной рукой, чтобы я могла держаться за его плечи. Висну на нём, и так мы добираемся до ровера, где я заваливаюсь в салон и с облегчением выдыхаю — некоторое время мне придётся очень нелегко с такой травмой. Всю дорогу Билл сохраняет гробовое молчание, и я догадываюсь, почему. Чувствую себя школьницей, которая прогуляла школу, спасая котят, но ей всё равно влетит, несмотря на храбрый поступок. Только вот Билл считает это не храбростью, а безрассудством. Молчу по поводу льда и просто надеюсь, что он сам об этом спросит. Что-то подсказывает, заговаривать сейчас не стоит.

|||||

Едва мы оказываемся в лабораторном модуле своей небольшой базы на поверхности планеты, Билл кладёт меня на кушетку и велит оставаться на месте. Наблюдаю, как он быстро переодевается, и не решаюсь шевелить ногой. Я вообще не могу двигаться, когда он снимает одежду. — Как ты себя чувствуешь? — Намного лучше. Но ещё кружится голова, — не могу на него насмотреться, занятого высвобождением моего тела из скафандра. Руки ловко шныряют из стороны в сторону, и очень скоро я с облегчением стягиваю с себя надоевшую экипировку. Остаются только штанины, и мы оба внимательно смотрим на мои ноги, пока Билл медленно обнажает повреждённую стопу. — Оххх, всё плохо… — вздыхаю я, чувствуя боль намного острее, когда замечаю, что нога моя распухла, а стопа развёрнута в сторону под неестественным углом. Лодыжка щедро украшена серо-буро-малиновой гематомой. — У тебя чудом не раздроблен сустав, — комментирует Билл, аккуратно ощупывая ногу. — Это вывих. Нужно вправлять, — заключает он и принимается рыскать по кейсам и контейнерам лаборатории. — Ты умеешь? — Джек давал нам инструктаж при подобных травмах, но я точно не вправила бы себе ногу сама. — Да. Сталкивался с таким на полигоне. Где у нас тут обезболивающее? Он открывает и закрывает контейнеры и упаковки и находит всё до того, как я открываю рот. Хорошо, что мы соблюли регламент и перенесли сюда всё необходимое для оказания первой помощи — ведь эта база по сути является нашим постоянным местом пребывания и работы на долгие месяцы. Билл протирает мою ногу влажным полотенцем, затем обрабатывает антисептиком место предстоящего укола. Слышится только гул вентиляции и позвякивание предметов на медицинском подносе, когда он зубами снимает защитный колпачок со шприца и швыряет его к остальным инструментам. Ужасно хочу слушать его голос, хочу, чтобы не прекращал прикасаться и просто быть рядом, даже если он будет продолжать дуться или отчитывать меня за упрямство. Я так счастлива, так благодарна, что он вытащил меня из этой пещеры, но не могу проронить ни слова. Практически не ощущаю укола, и следом притупляется, а затем и вовсе исчезает боль. По всей ноге растекается приятное онемение, совсем не похожее на то, что я испытывала, вися вниз головой. Билл подходит к кушетке вплотную и высоко поднимает мою ногу — так, что она практически лежит на его плече. Встречаю его взгляд и поджимаю губы. Он очень осторожно принимается вращать моей стопой в разные стороны, плотно обхватив её обеими руками. Как профи. — Постарайся сейчас расслабиться, — велит Билл, а я не могу думать ни о чём другом кроме тепла его тела рядом с собой. Словно опьяневшая, бессильно запрокидываю голову, чтобы не смотреть на свою жуткую лодыжку, но всё равно глазею — на его руки. Вращение за вращением, нажатие, изгиб, тянущее резкое движение и последующий щелчок — я будто просыпаюсь. Травмированный участок раздулся раза в полтора, но теперь стопа в нормальном положении. — О, боже, спасибо! — Бога благодаришь? — с мрачной иронией говорит Билл, занимая место перед изножьем кушетки. Он вооружается охлаждающей мазью и эластичным бинтом, и я опираюсь на локти, чтобы не терять его из виду. И чтобы произнести эти слова: — Спасибо тебе, Билл. Спасибо, что спас мою жизнь… Медленными массажными движениями он молча наносит гель обеими руками и так же медленно поднимает тяжёлый взгляд, полный противоречивых эмоций. Он чертовски зол, но я тут постанываю перед ним в одних трусах и футболке — такой взгляд. Билл возвращает зрительное внимание к своему занятию, берёт бинт и в несколько оборотов перекидывает его край через мою стопу, фиксируя сустав в правильном положении, затем замирает. — Я там сорок раз чуть не сдох. Чёрт. Я могла бы возразить, что чуть не сдохла там вполне не мысленно, но Билл говорит совсем о другом, и я прекрасно понимаю, что он чувствовал. — Прости… — Я же предупреждал, — тихо произносит он, очень бережно возобновляя бинтование, но так и не встречаясь со мной взглядом. — Ты предупреждал. Повисает пауза, и я слышу лишь мягкий гул вентиляционной системы нашей компактной марсианской базы. Билл старательно бинтует мне ногу, и, кажется, эту процедуру нам предстоит повторить ещё не раз, пока лодыжка не заживёт. — Не спросишь, что я видела в пещере? — мне не терпится похвастаться. Со всей этой нервотрёпкой, он действительно не спросил меня о главном, а отчёт, который я успела записать, вися в пещере, пока не было возможности прослушать — ведь мы сразу ринулись на базу, чтобы привести в порядок ногу. — А ты разве… да лаадно? — догадывается Билл, немного погодя, вернувшись из своих тревожных размышлений. Склонив голову на бок, он, наконец, поднимает свой взгляд на меня, и его глаза загораются, расширяясь до размеров самых прекрасных на свете галактик. — Хренову кучу льда, — победоносно киваю, прикрыв глаза. — Но это же просто охренительные новости, Кэс! — заключает ошеломлённый Билл, но мне совсем не хочется сейчас обсуждать технические моменты — я столько времени провисела в той пещере с мыслями скорее вернуться к Биллу, что пока не готова встретить новые преграды при добыче воды оттуда. — Я немедленно спущу туда разогревочный аппарат и насос и…. Подтягиваюсь к нему поближе, не давая возможности успеть возразить на мои движения ногами, обнимаю крепко и выдыхаю с облегчением, окутанная ответным теплом. — Давай завтра подумаем, что делать. Не хочу сегодня никуда тебя отпускать… — Кэсси…. — шепчет Билл, и я чувствую, как он ласково зарывается носом в уютное место у меня за ухом. — Давай просто полежим. Я очень устала. Едва я касаюсь койки в дальней части лаборатории, по ощущениям она превращается в мягкую постель моей квартиры, радушно обволакивающую истосковавшимися по теплу подушкой и одеялом. А, как только Билл медленно устраивается рядом со мной, постель кажется самым уютным местом во Вселенной. Лёжа на боку, жмусь к нему всем телом и чувствую, как он накрывает нас пледом — тёплым пуховым одеялом. Глаза на мокром месте. Зажмуриваюсь и вжимаюсь лицом в складки ткани на его груди, и мои руки всё ещё помнят, как сминали в кулачках белую накрахмаленную рубашку, потому что я чувствовала себя в невесомости и должна была держаться за него. Я держусь за него и сейчас руками и ногами, вжимаясь сердцем и пощипывая губами ткань футболки, чтобы не зареветь от счастья, от облегчения быть живой рядом с ним. Билл… — Да, детка? — Там было так…. одиноко, — шепчу я. — …так безнадёжно пусто, но в то же время мне казалось, что я на волосок от чего-то грандиозного. Что-то такое было в этом блеске льда… Как в нашем звездопаде… — Мой голос дрожит, лишь губы шевелятся. Я даже не уверена, услышал ли он. Билл замирает, и только тогда я понимаю, что он всё это время поглаживал мою спину. Не знаю, что делать, застигнутая врасплох своими тихими всхлипами, и ужасно боюсь поднять взгляд. — Ты была упрямой, но ты спасла меня. Спасла меня в очередной раз… — Он напрягается всем телом, будто на мгновение становится камнем, затем я чувствую тепло и анестезирующую мягкость его губ на своей макушке. На пороге сна я с улыбкой надеюсь, что нам приснится звездопад и этот первый поцелуй, глубже всех драгоценных пещер Красной планеты.