КАССИОПЕЯ

//M83 - In the Cold I'm Standing//

— Картер, заткнись прямо сейчас, я серьёзно. — Билл сжимает кулаки, зыркнув на меня пару раз. — Скажи ей, Билл, почему на самом деле нельзя. Скажи ей, кто она. Совершенно ничего не понимаю, и отравляющее неведение подобно пытке — мне немедленно нужно знать, что за чертовщина тут творится, однако интуиция трубит о том, что ответ мне не понравится. Билл трёт запястье. Гневный румянец выбелила бледность страха — впервые вижу эту эмоцию на его лице. Он больше не смотрит на меня, всем своим видом, взглядом, нервно поджатыми губами, напряжёнными бровями выражая протест и предупреждение Джеку прекратить. — Что происходит, о чём ты? — ищу ответа у Джека, но он тоже не смотрит в мою сторону. — Билл? — Скажи ей, или я скажу! — Тебя ждёт лётный трибунал, идиот. Ты спятил? — Не более, чем ты, решивший потрахаться с биорепликой резервного состава! Билл хватается за голову, развернувшись от нас в отчаянии, и прогибается в спине, будто пытаясь найти в потолке какой-нибудь люк, чтобы просто самоликвидироваться с этого корабля. Я смотрю на него как вкопанная в ожидании объяснений, не сразу понимая, что ответ уже прозвучал — сознание отказывается воспринимать это, я не знаю таких слов, мой мозг силится найти в своих чертогах хоть какое-то определение слову в отделе памяти, но там зияет абсолютная пустота. И на этот раз она начинает заполняться густой, чёрной материей так стремительно, что щупальца этой липкой, ядовитой правды принимаются обхватывать меня за горло. Тяжело сглатываю. — Как ты меня назвал…? — обращаюсь к Джеку, сама не понимая, о чём вообще хочу спросить. Что за бред он несёт! — Кэсси, я…. — потерев шею, Билл спохватывается и пытается приблизиться ко мне, но осознание того, что он скрывал что-то очень важное, что я пока не могу постичь из-за шока, заставляет меня отпрянуть, вскинув руки в защитном жесте. — Не подходи ко мне. Что всё это значит? Джек, договаривай, раз начал. — Ну уж нет, предоставлю это Биллу. Мой мозг принимается с неистовой скоростью перебирать все знакомые ему слова и понятия, всё, что было когда-то мною выучено. Реплика… повтор, имитация… — Кто я такая.? Я что, не человек?.. — Человек. — отвечает Билл, не сводя с меня взгляда обеспокоенных глаз. — Просто… выращенный иначе. И быстрее. — Как салат, — комментирует Джек, и мне совсем не до шуток под толщей горечи, снежным комом скатившейся с горы и снёсшей собою всё то, что я считала привычным и нормальным до этого времени. — Закрой свой грёбанный рот, Картер! Ты уже достаточно сказал! — кричит Билл, инстинктивно ринувшись к нему, но вовремя останавливается, раздосадованно сжимая кулаки. У меня же нет ни желания, ни сил сейчас предотвращать драку. Мне всё равно… Отступаю назад с одним только желанием — укутаться в паутину, окуклиться, не дышать и просто испариться отсюда. Вмиг мои коллеги кажутся такими мерзкими и гнусными, что смотреть на них невыносимо. Глаза горят, ноги ведут куда-то назад в поисках опоры для тела. Ударяюсь спиной о стенные панели — больше некуда пятиться. — Но Хелен сказала…. что я сирота, и поэтому моя память хирургически блокирована по моему же согласию в целях прохождения миссии… — Твои родители — биоинженеры SpaceX, — перебивает меня Джек, и Билл бросает в его сторону гневный взгляд. В груди у меня всё сжимается. — Ты помнишь только подготовку к миссии, потому что это и есть начало твоей жизни. — тихо добавляет Билл. Как это так? — Мне что,… пять лет? — Да. — И ты всё время знал?.. — чувствую, как нижняя губа начинает дрожать, а по телу взбирается своими маленькими мерзкими лапками паника. — Мы обязаны знать. И стыд. Становится так стыдно, что яркие картинки всех прошлых недель стремительно проносятся перед глазами и тут же блекнут, выцветая в лучах шокирующей правды. Ничтожно малые, но яркие порции страсти и нежности, что мы успели разделить, тайком наслаждаясь друг другом, в одночасье опошлились, теряя хрупкость едва зародившихся чувств. Боже, какая же я наивная! — И долго ты собирался играться со мной? — теперь дрожит и мой подбородок, тем не менее гордо вздёрнутый в последних безуспешных попытках придать мне менее жалкий вид. — Я не…. — Билл хмурится, растерявшись всего на малую долю секунды, и я не даю ему договорить. — Путь неблизкий, а на Марсе вряд ли тебя встретят горячие марсианки. Они точно не такие дуры как я! Не могу больше здесь находиться — под покровительственным, победоносным взглядом Джека Картера, под пронизывающим взглядом Билла — досадливое оправдание, сквозящее в изумрудном тумане его глаз, вызывает тошноту. Я у него под номером, вероятно, идущим за десятки! Спешу прочь из медблока, пытаясь бежать на ватных ногах. Билл быстро идёт за мной следом. Его длинных шагов хватает, чтобы не переходить на бег, но он то и дело окликает меня. — Постой, ну дай мне объяснить… — Не иди за мной! — на самом деле меня распирает миллионом вопросов. — Кассиопея… ты сейчас напугана, всего этого не должно было случиться… — Чтобы ты мог и дальше со мной развлекаться?! Или для чего меня вообще готовили, раз ремонт корпуса — это непосильная задача? — Непосильная для девушки. Но Рон действительно уберёг тебя от этого задания, нарушив протокол, потому что он знал, как я без ума от тебя! — выпаливает Билл и тут же получает от меня звонкую пощёчину. — «в очередной раз не удержал себя в штанах», — цитирую Джека, злобно глядя ему прямо в глаза, и рот Билла приоткрывается в растерянности, словно ему очень больно это слышать. Брови на хмуром лице сходятся над переносицей под тенью отросших волос, почти полностью скрывая его взгляд. Билл опускает голову в полном признании своей вины, и поджимает губы — как в моём видении — и тогда я взрываюсь слезами, не в силах больше сдерживаться. Почти ничего не видя, нащупываю дверь в комнату отдыха, и та открывается. Хочу укрыться ото всех, мне так больно, унизительно и обидно! Билл больше не пытается меня остановить, поэтому я закрываюсь от него и даю волю слезам, не заботясь тем, что он слышит меня за дверью. — Кэсси… прости меня… давай поговорим, — тихо просит Билл уже по внутренней связи, раздирая мне сердце радио вибрациями. Сползаю на пол, глаза вот-вот лопнут от напряжения, от жжения, от нежелания видеть весь этот мир, в котором все меня обманули. — Нет… — Ты ведь знаешь, что я могу открыть эту дверь… — аккуратно пробует Билл, но у него хватает благоразумия и такта не использовать мультиключ браслета и не трогать меня сейчас. — Я не хочу тебя видеть, — бормочу, оставляя пар на металлических элементах закрытой двери. Меня загнали в угол, в клетку, как подопытную мышь — о, я прекрасно понимаю, зачем меня создали. Зачем мне положено самозабвенно прыгать в огонь и брать на себя сложные задачи. Сегодня в том мешке могла лежать я, и некому было бы меня оплакать. Даже сейчас некому оплакать, потому что я совершенно одна в этом мире, ничья, без прошлого, без будущего, без истории, без опыта человеческой жизни. Я, как наивная крыса в колесе, крутила педали, пожирала книги, смотрела фильмы, изнуряла себя упражнениями, думая, что это этап, что это рывок на пути к восхитительному приключению. Я просто догоняла человечество, догоняла свой возраст, догоняла тех, кем никогда не стану. Мой отец, идол и пример для подражания, Илон оказался моим коммерческим разработчиком, цинично утаившим самое главное за своей острой как бритва улыбкой. И Юн и Хелен и Джек и, в особенности, Билл — все они предатели. А как Рон мог так поступить со мной? Почему они скрывали всё, пока я мучилась в неведении, что за прошлое у меня могло быть, что за родители меня бы создали, что за детство я могла бы вспомнить, что за друзей… Убеждая себя в навязанной лжи, что я ради миссии добровольно решила забыть своё прошлое, я для всех была просто запаской, подстраховкой, телом на убой, которым Билл ещё и воспользовался. Напоследок. Как же я была глупа, поддавшись его, очевидно, выверенной годами схеме соблазнения. Говнюк! Новую реальность очень сложно принять. По мере того, как я пытаюсь разогнать рой назойливых ос в своей голове, вопросы двоятся и троятся с невероятной скоростью, но это ни за что не вынудит меня заговорить ни с Биллом, ни с Джеком. В какой-то момент я просто устаю думать и анализировать то, о чём не успела получить достаточно информации, хотя куда уж более достаточно… В безвоздушном пространстве за большим стеклом нет ни одного ответа, наоборот — звёзды напоминают огоньки, сигнальные маячки и указатели того, о чём я ещё должна спросить: сколько людей обо мне знает; чья это вообще была идея; сколько в мире таких, как я; каков механизм моего создания; какова продолжительность моей жизни… Рассматриваю свои руки: ладони с небольшим количеством линий, проступающие синеватые вены, дрожащие отголосками истерики пальцы. Я в общем-то ничем не отличаюсь от обычного человека, настолько, что это практически вызывает восхищение — смею ли я злиться на людей, способных создать себе подобного неестественным путём, сохранив его способность испытывать такой широкий спектр чувств и эмоций?.. И, наконец, что за сомнительную репутацию сколотил себе Билл. За болью утраты, которой он очень осторожно поделился со мной тогда в баре, оказывается, скрывалась его тёмная сторона, если Джек, конечно, драматично не преувеличил. Я думала, мы чувствуем друг к другу нечто особенное, но всё оказалось лишь моими пустыми фантазиями, картинками из прошлого, которого у меня никогда не было, обычным сном, как тот о падающих звёздах, что я вижу почти каждую ночь. Утерев лицо, уставшая от мыслей, решаю отвлечься и занимаю место у телескопа. Принимаюсь лениво листать каталог Колдуэлла, отмечая, что скоро Марс и Мессье 22 пройдут всего в 11,2 угловых минутах друг от друга и, благодаря такому маленькому расстоянию, можно будет увидеть сразу оба объекта в телескоп. Но как теперь мне вообще выполнять свою работу, имеет ли она смысл, или весь мой смысл существования — в ней? Всё это похоже на какую-то больную, жестокую шутку. Ещё недавно мы вместе рассматривали звёзды в телескоп, а теперь я сижу здесь одна, пытаясь ослепить себя их сиянием и никогда больше не видеть красивых, но виноватых глаз Билла… Не найдя утешения в звёздах, перемещаюсь на диван и проверяю внутренний канал связи через уведомление о начале записи сообщения на Землю с командного пульта. Представить себе не могу, как всё произошедшее можно описать словами. Центр управления полётами уже получил от нас сообщение Фергюсона о чрезвычайной ситуации на борту, а теперь они должны узнать всё остальное… Голос Билла раздаётся сквозь мерное шипение радиосвязи, в моих ушах он далёкий и остранённый. Он говорит без пауз. «На связи исполняющий обязанности командира экипажа Starship миссии «МАРС2052» Билл Скарсгард. Докладываю: в связи с повреждениями в результате столкновения с третичным облаком астероидных осколков командиром экипажа Starship Рональдом Фергюсоном было принято взвешенное решение самостоятельно оперативно заварить наиболее крупную брешь в корпусе корабля. Повреждённые вентиляционные кабели под брешью требовали немедленного ремонта, поэтому восстановление производил я, пока Картер был назначен проверить состояние воздухоочистных систем, Стивенс оставалась на подстраховке у переходного шлюза на время внекорабельных работ командира Фергюсона. Однако сразу после успешного выполнения своей задачи он получил повреждение скафандра одним из пролетающих осколков и травму, не совместимую с жизнью, что позднее подтвердил врач миссии Джек Картер. Тело командира было возвращено на корабль Кассиопеей Стивенс, так как его трос зацепился за внешнюю параллельную мачту. Экипаж Starship глубоко соболезнует семье Рональда Фергюсона в связи с утратой и запрашивает разрешение на церемонию погребения в космической среде.» Конец связи. У нас нет возможности доставить его тело на Землю, нет возможности хранить его тело здесь до Марса. Вытираю слёзы, всё ещё не переварив ситуацию со своим происхождением, но мучительно переживая за семью Рональда, ведь абсолютно каждый, кто отправляет близкого человека в опасное путешествие, делает это из слепой надежды, что именно в этот раз всё пройдёт хорошо, в то время как шансов на самом деле 50/50. Айрин узнала о своей беременности, когда он уже был в полёте, и каково будет ей узнать, что отца её ребёнка больше нет?.. Билл ничего не сказал обо мне, о том, что я узнала правду. Рассчитывает ли он, что Земля никогда не узнает о слитой информации? Абсурд, они же сведут нас с ума допросами, а если у Джека снова развяжется язык, пусть даже себе в ущерб, нас всех ждёт наказание. По возвращении. Которое сомнительно и отдалённо от событий, которые происходят здесь и сейчас, за миллионы километров от Земли. Некоторое время я просто гляжу в пол, перебирая события и слова, но так и не дохожу до принятия всей этой абсурдной и жестокой правды.

|||||

Слышу характерный сигнал и поворот засова. Дверь открывается в сторону, но я не оборачиваюсь, лишь плотнее сжимаю горящие от соли веки и прячу колени под подбородком, обхватив ноги руками. Не осталось сил. Скорее всего, это Джек, которого я не желаю сейчас видеть так же сильно как и Билла. Предатели. Однако я понимаю, что рано или поздно придётся выбраться отсюда и заняться своей работой, как ни в чём ни бывало — в долгом межпланетном путешествии вдали от земных дел по-прежнему есть много задач, которые необходимо выполнять, чтобы изучить состояние растений, веществ и наших организмов в иных условиях. Необходимо готовиться к скорой высадке на Марс. Всё это кажется сейчас таким незначительным, я кажусь себе незначительной. Я кажусь себе никем. Я и есть никто. Осторожные шаги наполняют помещение, чувствую их даже через ровный фоновый гул систем вентиляции, опустив глаза в пол. Справа от меня проминается сидение дивана, и я вижу краем глаза ботинок, брючину рабочих штанов, а затем предплечье, когда Билл наклоняется и упирается локтями в колени. — У тебя наверняка миллион вопросов, — выдыхает он тихим голосом, потираясь костяшками пальцев о тыльную сторону ладони. Надеюсь, он не разбил Джеку лицо… — Раз уж Картер вырыл нам карьерную могилу, так тому и быть. — А если бы не он, ты бы и дальше скрывал? Билл опускает голову. — Кэсси, я военный. Я сру на многие правила, но на миссиях я выполняю приказы. И этот приказ, этот протокольный пункт был связан с безопасностью миссии. — Почему мне нельзя знать о себе правду? И чем же я так опасна, кроме того, что ненавижу вас за то, что вы все мне врали? — Исследования показали, что осознавание своего истинного происхождения оказывает губительное влияние на когнитивное восприятие у таких людей, как ты. Разработчикам важно, чтобы ты осознавала себя как стопроцентного человека. — А я что, не стопроцентная, во мне есть какие-то чипы? — Нет, в тебе нет никаких чипов, — краем глаза вижу, как он трёт лицо, но всё ещё не желаю поднимать голову. — Просто тебе пришлось освоить жизнь и космонавтику за пару лет, я не биоинженер, но это как-то связано с модификацией генов. Для меня ты человек, совершеннее нас всех. Чувствую странное тепло и укол боли в отголосках не погасшего унижения быть его, какой? Тридцатой? Сто пятнадцатой? — Совершеннее их всех. — обида делает меня очень язвительной. Билл глубоко вдыхает и оборачивается ко мне, встречаясь, наконец с моим полным вызова взглядом, но не выдерживает его долго, хотя и разворачивается ко мне всем телом. Отпускаю колени и отклоняюсь на спинку дивана, позволяя себе немного расслабиться, хотя это совсем не облегчает натяжение невидимой пружины внутри, в сердце. — Я знаю Джека очень давно, но мы никогда не были приятелями. Ему нравится бесить меня, вытаскивая старые скелеты из шкафа, и сегодня он превзошел себя. — О чём ты говоришь? — О том, что всё это правда. Я не отличался постоянством, был жадным до удовольствий и в итоге поплатился за это несколько лет назад. Поплатился и извлёк урок, но он продолжает макать меня в это носом, потому что только так Джек может унять свою грёбанную зависть. Вытираю внезапную дорожку от слезы на щеке — они продолжают скапливаться и повисать на нижних ресницах, но мои глаза так опухли, что я уже ничего не чувствую. И теперь слёзы скатываются свободно, пока мы сидим на диване в своей имитации земной гравитации. Во рту пересохло. — Как ты… как ты поплатился? Я имею право знать, ведь так? Нерешительность в его взгляде очевидна, хотя он даже не смотрит мне в глаза, пытаясь найти нужные слова где-то в каталоге Колдуэлла, что так и отображается в планшете на столике у дивана — успокаивающее слайдшоу зарегистрированных галактик продолжается уже второй час. — Мы провели отпуск в Мексике и я принял решение быть с ней всегда, несмотря на то, что её родители просто терпеть меня не могли. Её отец тогда ещё служил в НАСА, и, конечно, они знали, чем я «славился» до встречи с ней, и никакие военные заслуги, никакое безупречное отношение к их дочери не могло их переубедить. Они считали, что я кобель, который рано или поздно разобьёт ей сердце. Я уверен, что и она этого опасалась, но никогда не подавала виду — просто жила и наслаждалась моментом… Но я всё равно сделал ей предложение в нашем любимом хьюстонском баре. Там было тихо и безлюдно… даже за барной стойкой, где мы сидели, потягивая виски, она — с новеньким кольцом, а я — уверенный в своём решении перестать вести себя как семнадцатилетний мудак. Её тёплый, слегка захмелевший взгляд из-за бокала и кошачья улыбка — последнее, что я видел. Потому что затем ко мне подошла эта пьяная девица, понятия не имею, откуда она там взялась, я точно её уже давно не помнил, но наверняка отлично знал её тело… Я был к тому моменту довольно пьян, так как был не за рулём в тот вечер, и не сразу понял, что происходит — она что-то пролепетала, схватила меня за пах и впечаталась в мои губы на глазах у моей невесты. Раньше я бы не удивился такому, раньше такое было нормой… Но я хотел, наконец, стать другим, и она действительно сделала меня лучше, пока моё прошлое не прокралось в наш идеальный мир в самый неподходящий момент… Сразу оттолкнув девицу, я заметил, что её уже не было на месте — она просто моментально встала и пошла прочь из бара, и я понёсся за ней, но уже было слишком поздно — ни слова, ни слёз, ни на секунду она не остановилась, она просто выскользнула из моих рук и исчезла. Завела машину и уехала. Билл потирает брови и лоб дрожащей рукой, но это не помогает стереть с его лица напряжение вздутых раскрасневшихся вен. И глаз. — …я звонил ей раз сорок в тот вечер, она даже взяла трубку, но на другом конце я слышал только всхлипы и сигнал превышения скорости на фоне — она не ответила, ни единого слова, вообще ничего, пока я пытался как-то объясниться, попросить её вернуться или хотя бы сбавить чёртову скорость… Он делает паузу, поджимая губы, и я замечаю, что кулаки его тоже сжаты. Смотрю во все глаза, веки горят, но я не смею проронить ни слова. В отчаянии и бессилии всплеснув руками Билл добавляет: — …она летала на ракетах в космос, но в итоге влетела в столб. Сраный столб у дороги. Потому что я, мудак, наивно думал, что заслуживаю другой жизни. Её родители не позволили мне присутствовать на похоронах… я с ней даже не попрощался. Поток откровения обжигает и травмирует. Я представляю всё в картинках, в ужасе не только от трагичности этой истории, но и от яркости дежа-вю. Слёзы с новой силой принимаются обжигать глаза, мне до смерти хочется оттолкнуть его и обнять одновременно. Чувствую себя в двух параллельных реальностях, в одной из которых я его не простила, а в другой — уже да. Чувства противоречивы, я вешу на волоске, без страховки, без опоры. Машинально тянусь к нему руками, и Билл сгребает меня, ревущую, в охапку, и я ни за что на свете не хочу уходить. Его тело напряжено — совсем не такое податливое, как в моменты, когда мы были наедине — мышцы как сталь, но такие же тёплые, согревающие, пока он обнимает меня, прижатую к его груди, и в этот момент я уже не чувствую себя такой одинокой, не чувствую себя никем. Я чувствую себя любимой и нужной. Я, чей-то странный эксперимент, которому цинично запретили знать собственную природу. Я не слышу всхлипов, но Билл дышит неестественно, неровно, пока как может вслепую вытирает мне слёзы большим пальцем. Перед глазами битое стекло, и где-то в его отражениях я вижу его, слышу его голос, он прижимает меня к себе и просит вернуться, и я уже не понимаю — это его слова в реальности или в моей голове. Билл настойчиво зовёт меня, твердит прямо в ухо, а меня распирает от злости и отчаяния, от обиды, от его предательства, распирает от нежности и любви. Не понимая, почему я это чувствую, я просто отдаюсь моменту в этом потоке эмоций, которые он, судя по всему, так долго сдерживал. — Я… я как-будто видела всё это собственными глазами… почему, Билл? откуда я это знаю? — перебираю в памяти все свои фантазии, все свои видения и сны, за всхлипами мои слова наверное почти не различимы. Вжимаюсь в насквозь промокшую от моих слёз футболку, пропитанную его теплом и увесистым стуком сердца, сбрасывающим тяжелейший груз. Я прикасаюсь к нему через ткань, через кожу, через грудную клетку, воображая, что могу утешить и утешиться, просто постукивая в унисон, сложив ладошку лодочкой. Тук-тук. Тук-тук…. Билл вдруг застывает и осторожно отстраняет меня от себя, глядя на мою руку, его красные глаза и губы широко раскрыты, тепло и уют объятий испаряется моментально. — Нет… нет-нет-нет-нет… не может быть! — он качает головой, будто хочет что-то развидеть. — Я думал, мне показалось… . — Что?.. — Тогда в бассейне. я думал, мне показалось… Они бы не посмели, нет…! В бассейне? Когда я постучала по стеклу? Он вскакивает с дивана, растерянный и дизориентированный, и я инстинктивно следую за ним. Билл устремляется в медблок, где мы оставили тело Фергюсона, но Джека там нет, а он явно ищет Картера, заглядывая в каждое помещение. — Билл, что происходит? — пытаюсь спросить я, но своими длинными шагами он быстро преодолевает расстояние до лаборатории, врывается и буквально стаскивает Джека со стула, схватив его за грудки. — Эээ! Ты чего! — возмущается Картер, вскинув руки. — КАКОЙ ОРГАН? — Что?! — КАКОЙ, Я СПРАШИВАЮ!!!!! На долю секунды повисает пауза, и до Джека что-то доходит. — Какое это имеет значение? Для нормального принципа работы организма Реплики достаточно любого живого органа от любого человека… — За идиота меня держишь? Я знаю, ЧЕЙ, но спрашиваю, КАКОЙ орган ей пересадили?! — Ты н-не можешь знать, чей, Билл… — в недоумении выдавливает Джек, подозрительно хмуря брови. — КАКОЙ?! — рычит Билл, рискуя придушить Джека напором своего гнева. — Сердце. У неё сердце… — Джек отвечает еле слышно, но достаточно, чтобы оно дало глубокую трещину у меня в груди. Не могу вымолвить ни слова, оседая по стене, которая совсем не служит опорой — стремительно падаю в чёрную дыру. Я снова чувствую, как холодеет воздух, а мурашки носятся по телу как взбесившийся муравейник. Инстинктивно прикладываю руку к сердцу, вдруг находя источник всех моих чувств и ответ на все вопросы. Оно активно стучится, будто азбукой морзе сигнализируя мне о том, что мы наконец-то его признали, и всё встало на свои места. Сигнализирует болью, и горьким щемлением, обливаясь кровью. Живое и красное, оно стучит победоносно, пока я дрожу у стены, растерянная. — Кто проводил пересадку?! — Я ассистировал Юну, — тихо отвечает Джек в шоке и ужасе от того, что и сам явно не собирался рассказывать. Билл отпускает его резко, чтобы не прибить, закрывает лицо ладонями и отворачивается в сторону. Джек поправляет на себе халат и отходит подальше. — БЛЯТЬ! — удар кулаком приходится в стену и Билл шипит от боли. — Если тебя это утешит, она завещала себя науке, давно. Выносливое сердце астронавта идеально для Реплики такого назначения… — говорит Джек. — Суки… — сокрушённо рычит Билл, уткнувшись лбом в смятую панель на стене. — Как вы могли не сказать мне… Но Джек в ответ молчит, и мне, полностью отстранившейся от своего тела, на секунду показалось, что он сочувствует Биллу и ни за что не выдал бы такую правду добровольно. Даже не взглянув в мою сторону Билл покидает лабораторию на нетвёрдых ногах. Он скрывается за дверью, и осознание ненужности, бессмысленности и отверженности накрывает меня с головой. Он оставил меня здесь одну со своей душераздирающей правдой, с чужим сердцем в груди. — Стивенс. Нужно принять успокоительное. У тебя плохие показатели сейчас. — комментирует Джек, глядя на экран своего браслета, где он, очевидно, весь полёт, а то и с самого моего первого вздоха следит за состоянием органа, который запускает в работу весь мой искусственный организм, запускает в работу чувства, которые я лелеяла, потому что их новизна была самым прекрасным ощущением за всю мою недолгую жизнь. И я просто игнорирую Картера и отправляюсь в свою каюту, потому что у меня больше нет сил терпеть эту щемящую боль, я просто хочу уткнуться в подушку и проспать так целую вечность. В коридоре всё-таки бросаю взгляд в самый его конец и вижу там Билла в кресле командного пункта — он сидит неподвижно, и, кажется, больше не помнит обо мне — целиком в своих мыслях, воспоминаниях, своём горе и чувстве вины.