КАССИОПЕЯ

У меня преступно крупная, тайная коллекция блёсток: синие, голубые, фиолетовые, розовые, белые, золотые, голографические… Тюбики и баночки хранятся в столе, как артефакты, и чаще всего я взаимодействую с ними, лишь рассматривая под разным углом, размазывая по щекам и векам, по рукам и ключицам, но, конечно же, не появляясь так на людях. Вот и сейчас я задумчиво растираю эти звёзды подушечками пальцев, а затем всё-таки наношу немного на веки — сегодня ведь отличный повод — последняя вечеринка на Земле перед долгим, сложным путешествием. Миллионы мельчайших, как пыль, частичек переливаются и искрятся, и на их представление можно смотреть вечно. К сожалению, на миссии запрещены сыпучие косметические средства, поэтому я не смогу взять свою коллекцию, не смогу взять ни один артефакт, а всё сыпучее, на что можно рассчитывать на Марсе — бесконечные дюны и насыпи матового песка цвета ржавчины. Поэтому, решившись, я любуюсь на свои веки, усыпанные звёздами. Делаю целомудренный выбор в пользу узких джинсов, но при первой же попытке их натянуть, встречаю такое количество протеста и сопротивления от собственного тела, что джинсы мигом возвращаются обратно на полку, а на мои бёдра ложится мягкая ткань синей юбки. Кручусь перед зеркалом, пытаясь рассмотреть свой зад — вроде не слишком короткая… Серебристый топ с тонкими бретельками и низкие белые кеды завершают мой наряд (и, надеюсь, последние всё-таки восполняют баланс целомудренности) — в конце концов, в Техасе сейчас абсолютно все живут мыслью расхаживать в чём мать родила, и одеты по большей части очень легко, потому что эта жара невыносима.

|||||

Даже самый современный бар в Техасе неизменно отражает культуру штата: так или иначе, это выражается в кухне, декоре или, на худой конец, в манере говорить. Мы решили собраться в заведении, которое по больше части напоминает клуб и расположено на 8 этаже здания в самом центре города, но даже там, в этом модном, ярком месте с явным уклоном в 80-е годы 20 столетия, не обошлось без техасского духа — в меню присутствует полный спектр характерных блюд и закусок: абсолютно все виды барбекю, фахитас и реки пива любых сортов в эклектичном сочетании с модными коктейлями. Мы заполнили почти весь зал, распределившись с друзьями и родственниками, кто где: большее количество людей заняли общий стол, неплотно придвинутый к стандартному столу на четыре человека с мягким сиденьями, остальные же толкутся у бара, смешавшись с толпой посетителей, которые не связаны с нами. Я ожидала, что это будет вечер для нас четверых, но к нам присоединился доктор Юн и Джим Брайденстайн, все пришли с парами, а некоторые ещё и с друзьями. Кроме меня. Кроме меня и Билла — он вообще опаздывает, и этот факт заставляет здорово понервничать, потому что я совсем, совсем не готова познакомиться с его девушкой, и пока его нет, не могу думать ни о чём другом. Пока посреди шумной компании я представляю, как она выглядит, какого цвета её волосы — белые, как у меня, или чёрные, как у доктора Юна, например; какого она роста — среднего, как я, или она длинноногая модель (тут не берусь сравнивать с доктором Юном, хотя он выглядит так, будто в юности наверняка дал жару в составе какой-нибудь K-pop группы); любит ли она блёстки, любит ли она космос… Фергюсон ставит передо мной какой-то рубиновый коктейль, край которого облеплен слоем сахара с блёстками. Прихожу в восторг, он такой красивый! Своей супруге, красивой статной женщине с короткими чёрными волосами, он вручает бокал вина цвета её губ, но она сдержанно благодарит мужа, мягко кивнув, и одаривает меня недобрым взглядом. О, господи. — Помню, что ты у нас самый благочестивый и трезвый член экипажа, но… — Фергюсон чистосердечно прижимает ладонь к груди, как бы оправдываясь за угощение. — …но нужно непременно это исправить, да, Рон? — с холодной улыбкой спрашивает его супруга. Мне очень хочется закатить глаза. — Ну после Билла, конечно, — оправдывается Фергюсон, мягко игнорируя сарказм жены — очевидно, она на нервах и совсем не в восторге, что её муж проведёт два года в компании единственной женщины на другой планете. Молодой женщины. — Билл курит, — лукаво подмечает Джек, подняв указательный палец вверх. — Ну это точно не самый большой мой грех, — внезапно говорит Билл, появившись словно из ниоткуда за моей спиной, но его слышит абсолютно каждый. Он садится рядом со мной, и я тихонько говорю «Привет». Следом идут россыпи приветствий, рукопожатий и смеха — неизменного атрибута весёлой компании. Он один. Он пришёл один. Делаю нервный глоток своего коктейля и совсем не понимаю вкуса. Кажется, он сладкий, приятный, нормальный… Не понимаю, потому что все мои рецепторы прикованы к аромату — Билл принёс с собой холодное, северное море, и его волны бушуют у меня в самом сердце… Закрываю глаза и делаю ещё глоток, сахар растворяется, и я потихоньку распознаю вкус своего напитка — что-то вишнёвое! — Ну, и чем тебя тут спаивают? — спрашивает Билл, придирчиво рассматривая мой бокал на тонкой ножке. — Что-то… ммм, вишнёвое,… очень вкусно! — Осторожно. За всеми этими блёстками столько непредсказуемости… — говорит мне Билл, глядя то на блёстки в бокале, то на мои веки. Захлёбываюсь в волнах свежести и покоя, море заполняет меня, проливается в бокал, и там не остаётся никакого сахара — только искрящиеся, пугающе тяжёлые волны. — Билл! — окликает его Джим, разводя руками. — Без пары? — Сегодня без пары, — добавляет Джек, и все смеются, однако Билл поджимает губы и шутливо грозит ему пальцем. — Он тебе врежет за такое, — смеётся Фергюсон. — Побереги врача, я тебе ещё пригожусь! — невинно восклицает Джек. — Если я подверну лодыжку на Марсе, Кассиопея меня выручит. А? Что? Я? Ну, вообще да. — Лодыжку я тебе и сам вправлю, Билл, — отмахивается Фергюсон. — Это не самое страшное, что может случиться на чёртовом Марсе. — Вот ещё чертей там не хватало… — тихо добавляет подруга Джека, мягко обхватив его за предплечье. Она вообще держалась до этих пор довольно тихо, и по её нарочито целомудренному виду я бы сказала, что она очень религиозна. Она как тень. — Не будем говорить о страшном, сегодня нужно наслаждаться радостями жизни на Земле! — супруга Фергюсона поднимает бокал и свободной рукой обводит зал, где кипит жизнь, раздаётся звон бокалов и играет музыка. — Во все тяжкие! — Билл поднимает свою бутылку пива и кивает мне. Хочется пнуть его под столом. По лодыжке. От моих нервных глотков коктейль быстро закончился, и я прошу официантку его повторить. Доктор Юн пристально смотрит на меня через стол, а затем показывает мне угрожающий жест «я слежу за тобой», поднеся два пальца к своим глазам, а затем направив их на меня, в ответ на что я не притрагиваюсь к новому бокалу ровно четыре минуты. Многие из присутствующих между собой уже знакомы, поэтому истории льются одна за другой, сопровождаемые шуточками и смехом. Билл, Фергюсон и Джим не могут оторваться друг от друга, то и дело травя байки о своём военном опыте до космонавтики, из чего я убеждаюсь, что Билл по-настоящему предан небу и даже продолжает полноценно участвовать в сложных испытаниях военных истребителей, несмотря на колоссальную нагрузку, которую мы все получали за время подготовки к основному этапу. К середине вечера все уже не так прикованы к своим местам и после несчётного количества бутылок пива, коктейлей, тарелок с крылышками и колбасками-гриль начинают пробираться на террасу, которая так и манит своей ночной свежестью. Город внизу горит тысячами огней и неоновых вывесок, а сверху — миллионами звёзд. Вдыхаю суховатый воздух, пока лёгкий ветерок колышет ткань моей одежды — так хорошо, но, приняв стоячее положение, мне сразу становится ясно, что коктейли сделали своё дело — ноги плохо слушаются, а движения рук сменяются с плавных на резкие при любой попытке жестикулировать… — Итак, Марс у нас сейчас где-то воооон там, — Фергюсон указывает на область в небе, и все тут же принимаются наводить телефоны с онлайн приложением для определения положения планет. — Что скажешь, Кассиопея? — Да, всё верно! Вон там, сейчас рядом с Венерой. Сегодня ясно, и созвездия раскинулись подробной картой по небу. Все начинают соревноваться в их определении, споря о ярчайших звёздах и других небесных телах. Раздаётся щелчок. Подобно тому, как глубоко я вдыхаю свежий ночной воздух после жаркого помещения, стоя на террасе, Билл делает упоительный вдох, затягиваясь сигаретой. Его веки прикрываются, а щёки втягиваются, образуя драматичные тени под скулами, и на какое-то время сигаретный дым застилает блеск звёзд. — Это твоя первая за сколько дней? — интересуюсь я, потому что блаженство, с которым он затягивается, сравнимо разве что с прикосновением к запретному. — Это моя последняя, — задумчиво отвечает Билл, крутя сигарету между пальцами. Вокруг него, одетого в простую чёрную футболку и чёрные джинсы, прямо-таки кружит тёмная аура, но я тянусь к нему, как к свету. — Как же ты продержишься без них на миссии? — Продержусь, если возьмёшь с собой на Марс эту юбочку, — отвечает он, безразлично окидывая взглядом ночной город. — Там немного прохладно для такой одежды, — отвечаю я, покраснев, нервно ощупывая край юбки, чтобы убедиться, что она всё ещё на мне. — Что ж, может, мы тогда зря туда летим… — грустно улыбается Билл, наконец, встретившись со мной глазами. — … Я вижу его снова как во сне: только в этой фантазии он не грустит, а самодовольно ныряет в рукава кожаной куртки с ухмылкой, сигаретой в зубах и блеском в глазах горячее огня. Невольно улыбаюсь ему, и когда этот мираж проходит, Билл улыбается мне в ответ, только глаза его всё ещё грустные.

//I Told You Everything — Sharon Van Etten//

За барной стойкой уже меньше людей, поэтому мы решаем пока остаться там, не возвращаясь за стол, тем более, что некоторые из нашей компании уже улизнули домой, а Рональд Фергюсон и его жена слились в нежном медленном танце прямо возле огромной музыкальной колонки. Я прячу коленки под барной стойкой, чтобы они не касались его ног — Билл сидит боком к стойке, одной ладонью покрывая столешницу, а другую держа у себя на колене. Он подзывает бармена и предлагает мне коктейль. Остаюсь верна вишнёвому, заказываю его, и это уже третий за сегодняшний вечер. Себе же, Билл, к моему удивлению, заказывает безалкогольное пиво. — Теперь безалкогольное? — вот это выдержка: в вечер, когда вроде как положено напиться в последний раз, переходить на безалкогольное в разгар вечеринки. Может быть, он хорошо знает свою меру… — Я весь вечер пил только безалкогольное, — улыбается Билл, довольный, что я этого не заметила, думая, что он с упоением хлещет крепкое пиво. — Совсем не пьёшь? — Совсем, — он качает головой. — А как же «во все тяжкие»? — игриво спрашиваю, принимая свой яркий коктейль и тут же делая глоток. Билл беззвучно смеётся, опустив глаза, и я замечаю, как он постукивает пальцами по своему колену. Массивные часы — подарок ВВС — поблёскивают циферблатом. Затем он всё же поднимает взгляд и с присущей ему грустью за фасадом самоуверенности признаётся: — Боюсь, в моём случае, это будет тяжёлый хардкор. — Ты такой драматичный, Билл, — говорю задумчиво, но в моём голосе звучит восхищение. Некоторое время он молчит и просто делает глоток за глотком, не сводя с меня взгляда. — Ну, у меня случилась некоторая драма. Давно. — Ты… пережил. потерю? — аккуратно предполагаю я, и Билл снова молчит, будто бы взвешивая слова, примеряя и снова отбрасывая их обратно в тёмный шкаф, но в итоге всё же произносит, очень тихо, пристально глядя мне в глаза: — Не пережил. Лишаюсь слов, все шкафы и сундуки закрыты. — Прости… — Не стоит, ты всё равно ничего не вспомнишь утром. — Эй, я не настолько пьяна! — коварно толкаю его оставленную без внимания бутылку на стойке, та скользит, норовя перевернуться, но он не глядя стабилизирует её одной рукой. Фраза получилась не убедительной, как бы отчётливо я ни проговаривала слова, его снисходительный взгляд лишь доказывал, что притворяться трезвой — не мой конёк. Представляю золотистые блики низких гранёных бокалов с янтарным напитком внутри — он покачивается в моих расслабленных руках и со звоном встречается с его бокалом, и за калейдоскопом ромбов и граней он прячет лицо так, что я вижу только горящие, захмелевшие глаза и улыбку. Цзинь-цзинь! Прогоняю фантазии мысленным звоночком и вижу Билла, внимательного и спокойного. — Иногда мне кажется, я помню больше, чем знаю… — Например? — Билл сводит брови. — Например, мы как будто вот так уже чокались бокалами… Кажется, я слишком часто представляю тебя, — вздыхаю я. — Ты слишком часто представляешь меня, это точно, — самодовольно подмечает Билл, и мне хочется его пнуть, чтобы снова увидеть как он ловко увернётся. Да он понятия не имеет, насколько часто я о нём думаю! - И выпаливаешь всё, что думаешь. — Нужно ещё выпить! За искренность! — бормочу я. — О, нет, тебе уже хватит. Давай-ка вставай, — спохватывается Билл, оглядываясь по залу, тут же вырастая надо мной, и, несмотря на высокий барный стул, на котором я сижу, упрямо болтая ногой, Билл всё-равно оказывается невероятно высоким, и мой нос упирается ему в грудь. Билл оставляет пару купюр на стойке, наклоняется ко мне и бережно пытается подтолкнуть, придерживая за поясницу. Сидя всё кажется таким же, как и в начале вечера, но только при попытке сделать шаг, я понимаю, как сильно захмелела. Я в сознании, но тело совершенно не слушается, наполненное вязким эфиром. — Кассиопея, вставай, не хватало провалить миссию из-за пары коктейлей. — Билл, всё нормально? — спрашивает Джек, пока я пытаюсь держать глаза раскрытыми и честными. Откуда он взялся? — Она перебрала, и Юн не должен об этом узнать. Я думал, ты смотрел за ней… — А ты куда смотрел? — А кто из нас врач? — Мы ещё не на миссии. — Наша миссия началась с того момента, как мы пожали друг другу руки, Джек. Отвлеки Юна, мне нужно увести её отсюда. — Иди, пожалуйста, максимально прямо, хорошо? — говорит он мне прямо в ухо, раздувая пряди волос, и я пьянею ещё сильнее. Билл аккуратно ведёт меня через полузаполненный зал так, чтобы никто не видел, как он фактически приобнимает меня. Я очень стараюсь идти ровно и никому не смотреть в глаза, прощаясь. Мы быстро покидаем это место, скрываясь в лифте, где освещение деспотично высвечивает мне радужку глаз. Хочется уткнуться Биллу в грудь от яркого света, в эту трикотажную тьму его чёрной футболки, в этот аромат моря, но я послушно держу спину прямо и жду, пока мы спустимся на парковку. Оу! — А как же «у неё может быть только один мужчина», бла бла? — развожу руками перед его возмутительно крутой машиной, дверь которой Билл заботливо открывает мне. — Но я же ничего не говорил про женщин, — лукаво щурится он, захлопывая дверцу. Картинно закатываю глаза, потому что он смущает меня. Хлопок двери, щелчок ремня безопасности, затем ещё один, и Билл гладко проводит большим пальцем под своим ремнём безопасности, поправляя его. Зажигание, пуск. Трогаемся с места, и я чувствую, будто мы сбегаем с чужой планеты в спасательном модуле. — Куда же ты денешь такую красоту, пока тебя не будет на Земле? — Сдам обратно в Tesla, в России говорят, «бог дал, бог взял» — пожимает плечами Билл, выруливая на центральное шоссе, и вот тогда мы развиваем настоящую скорость… — Ты был в России? — Конечно. Я проходил там обучение и там же впервые поднялся на МКС в шаттле. С Байконура. Славное было время… — Это там ты так носиться научился? — Серьёзно? Всего 60 миль в час! Кассиопея, ты в курсе, что мы будем двигаться к Марсу со скоростью около 20 километров в секунду? — Ты забыл про галактические вечерние пробки. За это стоит ещё выпить! — Слава богу, Юн не видел тебя… — качает Билл головой, следя за дорогой, по которой мы несёмся со скоростью света. Автомобили наверное кажутся ему детским самокатом по сравнению с машинами, которые он водит в небе… — А я напишу ему, что всё отлично! — выуживаю телефон из своей сумочки, но Билл тут же выхватывает его. — Прошу тебя, никому не звони и не пиши, когда придёшь домой, даже если очень хочется. — Даже тебе? — смотрю, как он крепко держит руль, закусив губу. — Мне — можно. — Тогда почему ты везёшь меня ко мне домой?.. — выпучиваю глаза на приборную панель, моментально трезвея от понимая сказанного, но отчётливо слышу, как Билл шумно выдыхает через нос. Остаток пути мы молчим, а я краснею. Жилая многоэтажка вырастает перед нами уже через несколько минут, и я спешно отстёгиваю ремень, пока ещё чего не натворила и не наговорила. Билл также собирается выйти из машины, но я протестую. — О нет! Сиди там! Я сама! Сама. — Если он ко мне сейчас приблизится, я за себя не ручаюсь. — Откуда ты знаешь, где я живу вообще? — выбираюсь из машины, но всё ещё заглядываю внутрь. — Я всё о тебе знаю, Кассиопея, — улыбается Билл. — Можно просто Кэсси, — манерничаю я. — М-гм, — Билл поджимает губы, стараясь не ржать надо мной и волнением, с которым я бездарно пытаюсь флиртовать, будучи навеселе. — Или просто Кэс… — Да-да. Хлопаю дверью.

Космический полигон SpaceX — Starbase, бывш. деревня Бока-Чика, Техас.

Все отстранённо смотрят в окна, пока нас везут в городок Starbase, возведённом на месте деревни Бока-Чика, где SpaceX отстроили ракетный полигон — нашу стартовую площадку для запуска. В гигантском комплексе неподалёку от полигона производят и тестируют всё: от мелких деталей, до сложного оборудования и, собственно, космических шаттлов. Ещё там будут тестировать нас — на этот раз окончательно, в полной изоляции от физических контактов с миром, потому что никто не должен подхватить вирусов до полёта и, тем более, допустить их попадание на космический корабль. Остаток времени все контактирующие с нами работники и персонал также будут находиться с нами в изоляции, что придаёт ситуации намного больше напряжения, чем пару дней назад, когда мы могли в любой момент прикоснуться к миру, провести день или ночь как все. Напиться в баре… Иду по коридору в свой временный номер с небольшой сумкой вещей — я заберу их с собой, они осточертеют мне за пару лет, но всё то, что я действительно хотела бы забрать с собой, непозволительно. На Земле остаются: солнечный свет, каким мы его привыкли ощущать; запахи во всём их разнообразии — их нам заменит пластик и металл; и конечно же блёстки… — У меня вся машина в блёстках, — ворчит Билл, как только Джек и Фергюсон отвлекаются на инструктаж по расположению помещений в здании. — Не переживай, я с собой их не взяла. И юбку тоже, — фыркаю в ответ, на самом деле недоумевая, почему мы так общаемся. Всё как-то…. само складывается подобным образом, будто мы пытаемся бесить друг друга. Тогда почему на самом деле я совсем на него не сержусь? Минуты понеслись с невероятной скоростью, превращаясь в часы, а часы — в дни, и после очередного прогона сценария пуска и посадки я уже перестала чувствовать время. Снова и снова, сидя в искусственном аппарате, который полностью имитирует пусковую кабину Starship, я слушаю переговоры Билла с капитаном, время от времени подключаясь вместе с Джеком в той части сценария, где мы должны всё проделать сами. Пуск, выравнивание, стыковка, отстыковка, снижение, посадка… Каким бы огромным и совершенным ни был наш корабль, посадить его на практически незнакомой планете при низкой гравитации — та ещё задачка. Оглушительный стук в дверь, и сквозь сон я вижу, как Билл заходит в комнату в полотенце на бёдрах, и, запустив пальцы в свои мокрые волосы, несколькими движениями зачёсывает их назад, и те послушно ложатся блестящими тёмными прядями. Затем он, очевидно, замечает меня и останавливается перед кроватью: «Что?» — улыбается он. «Что такое, а?» — крадётся к кровати под оглушительный грохот откуда-то извне… — Подъёёём! Водные процедуры! За окном едва ли рассвет — только полоска бледного рыжеватого солнца за горизонтом, но я отчётливо слышу голос Билла — его уже нет в комнате. Выползаю из кровати и ковыляю к двери, пытаясь продрать глаза. — Господи, Билл… Да иду уже, иду! — иду открывать, ожидая увидеть его в одном полотенце, но Билл полностью одет. — Ты в таком виде будешь Марс захватывать? — спрашивает он, оглядывая меня с ног до головы. Знал бы он, в каком виде он готов был захватывать Марс у меня во сне. — Я в таком виде сплю, а ты врываешься ни свет ни заря… — сонно оправдываюсь, стоя перед ним в трусах и майке, но, опустив глаза на свой браслет, отмечаю, что до будильника осталась минута, а из соседних комнат раздаются бодрые голоса — чем ближе, день икс, тем взволнованнее все становятся. — Давай собирайся, мы после этого ещё не скоро сможем поплескаться в бассейне.

|||||

Бассейн гидролаборатории имеет цилиндрическую форму и занимает большую часть огромного помещения, весь его объём находится на виду благодаря толстым стеклянным стенам, сквозь которые можно наблюдать за всем процессом с любого ракурса. На дне повсюду расставлены фрагменты макетов международной космической станции, а также нашего корабля, соединённые тросами и балками. Тренируясь в условиях гидроневесомости, максимально приближённых к реальной невесомости, мы сегодня в последний раз будем отрабатывать на макетах те же операции, которые потом, возможно, предстоит проводить в открытом космосе. Закреплённый за нами куратор командует надеть подводные скафандры и занять свои места, и мы принимаемся нагружать себя экипировкой — процедура должна стать знакомой как свои пять пальцев. И, хотя мы все надеемся, что у нас не будет поводов выходить в открытый космос во время полёта (причиной для этого может быть только поломка), старательно выполняем все задания в условиях, чуждых человеческому телу, к которым невозможно привыкнуть. Вокруг меня налегке перемещаются сотрудники с аквалангами, Джек ловко работает ключом, как скальпелем, а я в скафандре чувствую себя нелепым пакетом, который угодил в воду, надулся и не может, наконец, спокойно утонуть. Разгрузочные бруски, которыми облеплены мои лодыжки, грудная клетка и голова, создают нулевую невесомость, поэтому двигаться в воде практически невозможно, но даже такой дискомфорт не стопроцентно имитирует ощущения невесомости в открытом космосе. Там, возле самых звёзд, чувство опасности, бесконечности и ужаса заставляет сердце замереть в прекрасном оцепенении от ощущения совершенства Вселенной. Билл и Фергюсон освобождаются раньше всех, а мы с Джеком, работая в паре, ещё какое-то время возимся в воде, затягивая гайки, переприсоединяя тросы и устраняя искусственные пробоины, после чего единственным моим желанием иметь хоть какой-то контакт с водой — это почувствовать её телом без тяжести и тугости экипировки. Раздеваюсь до спортивного купальника с закрытыми плечами — какое никакое облегчение — и иду к изолированной части бассейна, чтобы с упоением погрузиться почти на самое дно, заодно тренируя задержку дыхания. Вода радушно принимает меня, и я опускаюсь на дно, плавно болтая ногами и руками. Без скафандра ощущения невероятные — я на время зависаю, будто растворившись в воде, смешиваясь с её кристально чистой текстурой, отпуская последние пузырьки воздуха, убегающие вверх по моей коже, прочь на поверхность. Мысли уплывают, тело становится лёгким, а перед глазами сквозь чистейшую воду практически отчётливо видно моё отражение и зал — за стеклом. Моргаю пару раз и вижу Билла, он стоит у самого бассейна с полотенцем на плече и смотрит прямо на меня. Конечно, он видит меня намного лучше, чем я его, но высокий, стройный силуэт в расслабленной самоуверенной позе трудно перепутать с кем-либо ещё. Представляю, что могу к нему прикоснуться и вытягиваю руку к стеклу, к его груди… Тук-тук… стучит моё сердце. Текстура ткани на его груди шершавая по сравнению с мягким, но уверенным стуком под нею. Тук-тук. Мои пальцы смыкаются, прикрывая его сердце словно ракушкой. Тук-тук… похлопываю пару раз, но рука рассеянно расслабляется в сопротивлении воде, всё же безупречно передающей этот звук. Он раздаётся в моей голове так надёжно и успокаивающе… Билл опускает голову, резко сдёргивает с плеча полотенце и спешно уходит, растворяясь перед моими глазами. Я даже не уверена, он ли это был на самом деле, или моя очередная фантазия. — Билл? — невольно произношу, но на выходе лишь сотни пузырьков пустого воздуха.

|||||

После ужина, во время которого все были непривычно молчаливы, мы разбредаемся по своим номерам. Я до вечера читаю тех.мануалы и протоколы действий, но это не отвлекает от мыслей. Чувствую себя странно, но когда пытаюсь задать себе вопрос, что меня беспокоит, как учила Хелен, это не страх перед неизведанным, это не риск и не ответственность. Все ответы приводят к Биллу. Меня беспокоит Билл. Из коридора раздаются голоса, которые быстро стихают, как только кто-то говорит, что сейчас самое время для звонков. Я должна бы позвонить Хелен, должна бы позвонить Юну, но я не могу, не хочу. Мне хочется говорить только с ним. В очередной раз проверяю планшет — в нём, кажется, вся мировая библиотека и такой же немыслимо огромный архив фильмов. Почти всё из этого я уже смотрела и читала, но я точно знаю, что именно Земли и творчества Землян так не хватает в космосе. Тоскливо бреду в комнату отдыха, чтобы вдали ото всех спокойно посмотреть на звёзды через огромные окна, но уже на пороге замечаю там тускло горящий стенной торшер и голову Билла в высоком мягком кресле. Он с кем-то говорит по телефону, мне здесь не место, но я почему-то как вкопанная остаюсь в дверном проёме. — …сто раз обсуждали уже, пап. Нет, не хочу об этом говорить. Выживу — отлично. Наверное. Не выживу — насрать. Почему? Потому что с того дня ничего больше не имеет значения. Закашливаюсь от неожиданности и тут же создаю искусственную суету топотом. Стараюсь звучать как можно бодрее, видя, как Билл откладывает телефон и оборачивается. — Ой, думала, все в номерах. привет. Извини, что отвлекла… — Ничего, — спокойно говорит он, хмурясь, целиком ещё погружённый в свои мысли. Сажусь в кресло рядом с ним осторожно, не совсем понимая, стоит ли сейчас вообще с ним говорить — Билл выглядит подавленным, несмотря на свои дерзкие слова отцу. — Уже позвонила всем? Его вопрос застаёт меня врасплох, потому что он обратился к тому, что я так усиленно пыталась отрицать. — Мне… некому звонить, — неловко пожимаю плечами, ёжась от того, как звучит этот факт вслух. Вот, я сказала это, именно то, что гложет меня по ночам. Билл не выглядит удивлённым, лишь медленно сглатывает какие-то несказанные слова, и я опускаю глаза, некоторое время чувствуя его взгляд на себе, прежде чем он переводит его на звёзды за окном. — Я совсем не помню тех, кому звонят перед такими полётами… Я вижу какие-то силуэты и размытые картинки, когда не могу уснуть. Но за них невозможно ухватиться. Всё, что я вижу чётко и ясно в последнее время… это ты, — говорю я, не способная посмотреть ему в глаза, поэтому признание получает ковролиновое покрытие. Билл слишком долго молчит. Слишком долго, и я почти решаю встать, но тело приковано к креслу, как в чёртовой центрифуге на 6 уровне, и сердце моё колотится соответственно. — Мне нельзя думать о тебе, — очень тихо произносит Билл, почти оправдываясь, почти….сожалея. Мы оба смотрим в пол. — Я… не против, чтобы ты думал обо мне… — Это навредит миссии. У нас много опасной работы, — сдержанно добавляет Билл и поднимается с кресла. Я в немой растерянности бунтую внутри, кричу и молчу одновременно. — Спокойной ночи, Кассиопея. Завтра мы должны быть готовы ко всему.