Забота

      Ему очень хочется умереть.       Он мерит шагами область возле лесного домика, высматривает укромные полянки, любуется восходящими цветочками и блаженно представляет, как вышибет мозги на глазах у любимой невесты в окружении веточек с зелёными листиками, щебечущих птичек и журчащего источника — благоприятная, успокаивающая картинка для уставшего сознания.       Он прокручивает её столь же часто, сколь с ним пытается сцепиться Рика — почти двадцать четыре на семь с перерывами на унизительную жалость от наивной, но уже уставшей к чертям девочки. Хотя, может, он внесёт нужные корректировки и не выстрелит в черепную коробку, а подберёт место получше, побольнее и сможет насладиться, как быстро развалиться в щепки сильная, независимая и — главное — стабильная!       Ви не знает, что более забавно: его болезненное желание вновь ощутить каблук Рики, чтобы ухватиться за жизнь, или её отчаянные крики о полной автономности, что разобьются с первым взглядом безразличия от него.       Или с первой кровью из простреленных внутренностей — тоже вариант.       Ему он даже больше нравится, привлекает возможностью вдавить нарциссы каблуком сапог в земельку за неумение молча купаться в свете его любви. Продолжала бы плакать, стенать, кричать о демонах, кадрить его лучшего друга (словно он не видел), но не-е-ет — нужно показать себя, выкрасть брата Люсиэля, устроить культ ему на голову и злобно хохотать на хрупком троне, вообразив себя невесть чем.       Глупенькая, твой культ стоит-то ещё, ибо замену найти не только крайне сложно, да и не хочется уже (так что больше не постоит) — оказывается, когда над тобой хлопочут, словно курочка-наседка, приятно. Можно во вкус войти. Можно даже засомневаться в желании помереть. Можно подмяться под щебет о лучшей жизни, светлом будущем и блинчиках с утра пораньше.       Интересно, знай наивная девочка о том, что он чудище, подобное Рике, то засыпала бы столь мирно от усталости на его ногах; знай светлый ангелочек о том, сколько раз снимал он её под шумок, то защищала бы его честь столь усердно; знай она о желании прокусить ей глотку, затащить на дно бездны, окольцевать в реалистичном сценарии, то улыбалась бы так тепло раскрытой пасти дикого зверя?       Впрочем, стоит ей почесать за ушком и сказать, какой он хороший мальчик, то истекающая слюной пасть захлопывается и рассказывать о глубинах внутренней разрухи не так сильно хочется — пусть видит в нём не морального урода, а жалкого неудачника; пусть продолжает касаться любовно и причитать, но не уходит со взглядом, словно измазалась в грязи.       Забота — страшный наркотик.       — Ты словно щеночек, — смеётся она, когда он упирается щекой в её мягкую, нежную ладонь.       — Тогда я не понимаю, почему меня ещё не почесали за ушком, — лениво бормочет Ви (а руки её пахнут мылом, цветочным).       — Какой требовательный, — и принимает шутку за предложение, без тени сомнений острыми ногтями выполняет требование.       И умирать хочется немножко меньше.