Святой Франциск получает стигматы

В тяжёлом, драматичном кроваво-золотом освещении на кухне Тонино Петтолы восседала римская курия во главе с папой Пием XIII. В первое мгновение сельскому «чудотворцу» почудилось, будто эта страшная и волнующая воображение картина открылась ему во сне или под влиянием только что допитой до дна бутылки вина. Фигуры замерли неподвижно, словно музейные экспонаты зала, посвящённого истории Римской католической церкви. Видение это было настолько выходящее за рамки понимания обывателя, причудливо гротескное, богобоязненное, прекрасное, и главное то, что оно, увы, никуда не исчезало. — Синьоры, какая честь. Чем же я обязан вашему визиту? — Тонино Петтола! — рявкнул Войелло из-за плеча папы. — Причина нашего визита заключается в том, что ты нас задолбал! Напрочь сраженный этим заявлением, сковавшим его первобытным страхом по рукам и ногам, Петтола снова застыл в дверном проёме, сжимая пальцами принесенные из магазина покупки. Папа сидел перед ним словно на расстоянии вытянутой руки, внимательно изучая его донельзя проницательным и явно ожесточённым взглядом. На священнослужителе была расшитая золотым высокая папская митра и торжественная казула, совершенно не подобавшая этому визиту. Не собирался же Пий XIII взаправду служить священную мессу у него на кухне? — Петтола, ты так и будешь стоять, открыв рот? — неожиданно разорвал тишину папа, указав облаченной в алую литургическую перчатку рукой на стул напротив. — Садись. Невзрачный небритый «проповедник» с грохотом опустил на пол пакеты, притащенные из магазина, и на негнувшихся ногах поковылял под пристальным, недобрым взором папы к нему навстречу. Кардиналы, высокомерно смерив Тонино презрительными, полными ненависти взглядами, по-прежнему стояли молча и неподвижно по обе стороны от Белардо, словно библейские патриархи. От испуга мошенник даже забыл выказать должное уважение священному сановнику, поцеловав его руку. У Папы Римского был бесконечно усталый вид человека, которого ввергал в смертельную тоску и неприязнь сам факт существования некого Петтолы. И это было страшно. — Покажи мне свои ладони, Петтола, — приказал ему папа и встретив страх, нерешительность в глазах некогда дерзкого лжеца, удивлённо вскинул бровь, повторив более настойчиво: — Покажи мне свои ладони, Петтола. Давай. Руки Тонино, скрытые все ещё под столом, неистово тряслись, подпрыгивая на дрожавших не меньше их коленях. Обычный провинциальный алкоголик-шарлатан. Войелло смотрел на это несчастное создание, посмевшее бросить церкви вызов, и лишь посмеивался в недоумении. Стоило ли ради такого затевать этот торжественный и впечатляющий визит? Наконец, Тонино сдался, будучи не в силах больше терпеть сверливший его насквозь взгляд голубых глаз, и выложил руки на стол перед собой. — Ты, наверное, считаешь себя Франциском Ассизским? — вкрадчиво, доверительно спросил у него Пий XIII, собирая в уголках глаз лучики тонких морщин. — Лечишь прокаженных, преподносишь себя простаком и аскетом. Противопоставляешь себя мне. Сравниваешь себя с Богом. Ты! — Я помогаю бедным христианам, — неуверенно промямлил Тонино, попытавшись убрать руки обратно, но Белардо лишь сцепил свои пальцы на его запястьях, так сильно и больно, что бедняга едва не заплакал. — Да! Я вроде святого Франциска! Я хочу основать свой орден, свою церковь! — Тонино, — Ленни почувствовал лёгкий приступ недомогания из-за тяжести папского одеяния и невозможной духоты и смрада, царивших в жилище Петтолы, но все же продолжил: — Тонино, это либо обычные язвы, либо следы производственной травмы, а не стигматы. Ты можешь потерять обе руки, если запустишь это дело. Я вижу гниение. Впрочем, лжецам и ворам — руку вон. Справедливо. Маленькие чёрные глазки шарлатана смотрели на папу со смесью ужаса и подлинного благоговения. Замерший истуканом в своём роскошном облачении, Белардо говорил чётко, с расстановкой, подавляя ноты гнева и ненависти в голосе, говорил так, будто начинал уже читать спонтанную проповедь. — Тонино, как святой Франциск получил свои стигматы? — бросил пойманному им обманщику папа, едва заметно дрогнув, и стоявший позади него Войелло легонько сжал его плечо ладонью. — Ему... дух святой явился. И стигматы появились после этого сами. — Да, как на картине у де Фабриано, например. Или же он сам нанёс их себе в пещерах и прятал от приятелей, — лицо Пия XIII не выражало абсолютно ничего, и это хозяина квартиры беспредельно пугало. — Покажи мне свои ступни, Тонино. Покажи мне свои ребра, Тонино, — и отпустил наконец его посиневшие запястья. По лицу несчастного струились горькие слезы, а плечи вздрагивали все сильнее и сильнее. Никаких стигмат, разумеется, не было. Куда ему до Франциска Ассизского! — Или же дух святой в действительности даровал их нашему экзальтированному праведному брату, — ухмыльнулся Белардо, сделав знак своим кардинала, и медленно встал из-за стола. — Но ты не святой Франциск, не «брат солнце». Ты даже не бездарный Грэм Фолкнер. Ты отвратителен в этой роли! Дзеффирелли вышвырнул бы тебя за порог! * — Но у Вас же вообще нет стигмат! — захрипел Тонино, захлебываясь громкими рыданиями, и уткнулся лицом в стол. — А зачем они мне, по-твоему? — удивился Белардо, улыбнувшись непроизвольно впервые за вечер. — На конклав снизошел Святой дух и я был избран самим Богом. Избран, чтобы стать его преемником на земле, а не развлекать грешников дешёвыми спектаклями и анекдотами о Деве Марии среди стада овец, — жёстко отрезал папа, огибая стол. — Настоящие братья-францисканцы, те, что нищенствуют во искупление грехов человеческих и никогда не моют свои вонючие ноги, — на мгновение Ленни даже осекся, вспомнив нелицеприятную встречу с орденом. — Они тоже считали, что могут бросить вызов Папе Римскому. И ушли ни с чем. Испугались аскезы! Но я милостливо простил им наши... разногласия. — Что мне делать, Ваше Святейшество? — загнусавил жалостливо Петтола, сползая со стула на пол, в горячем раскаянии и истерическом припадке уткнувшись в ноги святому отцу, утирая слезы и сопли, сотрясаюсь в бесконечных рыданиях. — Что же мне делать?.. — Назначьте уже грешнику его епитимию, Ваше Святейшество, — посоветовал государственный секретарь Святого Престола, окончательно уставший уже от этого затянувшегося перформанса. — Горе тем, кто умирает в смертном грехе! Блаженны те, кого сестра Смерть застанет за исполнением воли Твоей, Господи... Сейчас за лжепропрочество церковь смерти не предает, а жаль, — призадумался Пий XIII. — Справедливое раскаяние без права причастия на ближайшие десять лет для тебя в самый раз, Тонино. Всё ещё бившийся в истерике бездарный шарлатан неожиданно остановился, воспряв духом, и тотчас утёр сопли. И всего-то? Ради такой епитимии его сейчас распинали как последнего грешника? Какой бред! У Петтолы аж на душе запело от осознания папской чистоты и наивности. Кого конклав вообще выбрал? Того, кто не может справиться даже с обычным провинциальным мошенником? — Тонино, — долетело до расслабившегося лжепророка мягким бархатом тихого голоса. — Я пошутил. Ты же не просто порочишь имя Господа и церкви своими перформансами. Ты встал поперёк горла лично мне. Поэтому ты сегодня же бросаешь всё и уезжаешь отсюда. Папская курия проследит, чтобы твоя персона больше не появилась ни в каких СМИ. И праздник, уже развернувшийся во всю внутри души Петтолы, тут же безобразно померк. Довольный итогами своего визита папа вытащил из-под полы массивной, расшитой золотой нитью казулы тёмные очки, модно нацепив их на себя: — Не отсвечивай мне больше. Никогда. — Грубо говоря: вали отсюда, — лаконично довершил его речь государственный секретарь, проходя мимо выявленного лжеца и якобы нечаянно задев того плечом. Папа, шумно шелестя одеждами, прошествовал к двери в сопровождении своих кардиналов. Перед уходом он все-таки обернулся напоследок, улыбнувшись хитрой лисицей в сторону Тонино, чей рассудок был напрочь смятен их странной, неожиданной встречей и суровым разговором, полностью обличавшим дешёвую сущность лжепророка: — Тонино, только смотри: не обманывай папу. Иначе римская курия лично организует тебе это путешествие. В один конец.