Берлинская кровь 4

      В камере было очень холодно и одиноко. Первые две ночи Гюнтер не спал от слова совсем и прогонял в голове ненужные воспоминания. Перед его взором стояли лица тех, кого он когда-то убил. Они смотрели на него мёртвыми глазами, и Гюнтеру становилось не по себе. Он чувствовал, что воспоминания, словно удавка, завязали узел вокруг его шеи и сдавливали до боли в груди.       Он никуда не мог деться из этих четырёх стен. Ему хотелось на прогулку и курить, но здесь такой роскоши не предоставляли и только лишь три раза на день приносили невкусную еду.       На третью ночь Гюнтеру всё уже удалось заснуть. Усталость за прошедшие двое суток без сна дала о себе знать, и Рихтер погрузился в глубокий сон, в котором к нему пришла Ильза. И он так был рад встрече с ней, так был рад, что видел её красивое лицо, а не мертвецов, что на секунду ему показалось, будто бы они находились в реальности. Будто бы его освободили раньше времени, а она его дождалась. Она говорила ему слова о любви, и Гюнтер не мог больше сдерживать нежных чувств к этой девушке.       Внезапно подул сильный ветер, и решётка на окне затряслась так сильно, что разбудила Гюнтера. Он резко открыл глаза, сон рассеялся, и Рихтер с сожалением понял, что всё было не по настоящему.       Он вздохнул. Ильза была так близко и так далеко одновременно. Он хотел бы поговорить с ней, посмотреть на неё и убедиться, что с Беккер всё было в порядке. У него, конечно, была надежда на Андреаса, но Гюнтер предпочитал контролировать всё сам, а потому беспокойство за Ильзу никуда не исчезло.       Как и не исчезло беспокойство за свою шкуру. Что будет с ним дальше, Гюнтер даже не представлял. Любой вариант, будь то казнь или тюрьма, в отношении него был приемлем. Хотя, если разобраться, то Гюнтер действовал по приказу, убивал по приказу и по приказу захватывал чужую территорию. Да, на его руках не одна и даже не две отнятые жизни, но разве в этой ситуации он не стал такой же жертвой, как и те люди, которых он убил?       Ведь настоящие злодеи и убийцы сейчас расхаживали на свободе, наверняка упивались шампанским и жрали изысканную пищу. До них никто не доберётся, а если и доберутся, то их набитые карманы зелёными купюрами сделают своё дело. И отвечать за их идеи будут простые офицеры.       Гюнтер потёр лицо и перевернулся на другой бок. Кровать была отвратительной, неудобной, но, привыкшему спать в таких условиях, Гюнтеру, было плевать.       Он ещё долго ворочался, пока ветер на улице не стих и не оставил в покое решётку, и только тогда Гюнтеру удалось снова провалиться в сон.       Рано утром его разбудили отдалённые голоса, доносившиеся с улицы, и Гюнтер, открыв глаза, мысленно поприветствовал новый день. День, который ему наверняка ничего не принесёт.       Гюнтер встал с кровати и ощущал себя грязным, липким. Ему было противно от самого себя. Он мечтал принять горячий душ, почувствовать струи воды на спине и просто стоять под ними, никуда не спеша.       Такие маленькие мечты и вроде бы исполнимые, но только не в его случае.       По коридору послышались шаги, и Гюнтер навострил уши. Они приближались к его камере, что изрядно смутило подполковника Рихтера: ведь для завтрака ещё слишком рано.       Человек по ту сторону двери замер и открывать её не спешил. Гюнтер напрягся, уже подумав о том, что кто-то пришёл по его душу и сейчас просто пустит пулю ему в лоб, и дело с концом.       Но ничего такого не произошло. Дверь так и не открылась, зато в щель между ней и полом протиснули свёрнутый лист бумаги.       Гюнтер вскинул брови и наклонился, чтобы поднять записку. Пока он разворачивал лист, человек спешно удалился.       И каково было его изумление и облегчение, когда он увидел письмо от Ильзы.       Гюнтер вернулся к кровати, сел на неё и жадно принялся читать.       «Гюнтер, здравствуй! Спешу тебе сообщить, что я приехала в Нюрнберг, чтобы посетить суд и встретиться с тобой. Меня нашёл Андреас и помог мне расположиться в городе. Не представляешь, как я рада, что ты всё продумал до мелочей и что даже здесь, в незнакомом городе, ты не оставил меня в одиночестве. Мы с Андреасом следим за каждой новостью. Благодаря кое-каким связям, он договорился о передаче тебе моего письма. Надеюсь, ты рад читать эти короткие строчки, надеюсь, ты меня не забыл.       Я намерена быть к тебе, как можно ближе, мой дорогой. Андреас думает, что тебя посадят на пожизненное, что тебе не грозит смертная казнь, и это уже хорошо. Я не представляю, что было бы, если бы тебя убили. Моя жизнь без тебя бессмысленна.       Слушание по твоему делу состоится приблизительно через неделю, поэтому прошу, не волнуйся, жди и не вздумай что-то сделать с собой. Я всё равно никуда без тебя не уеду. Мы обязательно выберемся отсюда, Гюнтер. Мы сбежим, как и планировали. Знай, что я люблю тебя».       Ощущения после письма были двоякими. С одной стороны, на душе стало светло и хорошо только от того, что письмо написала Ильза, что она говорила о своей любви к нему, и слова эти придавали сил, но с другой настроение его всё равно ухудшилось. Даже то, что ему не грозит смертная казнь, не могло закрыть тот факт, что он сядет на пожизненное.       Неужели он будет до конца жизни мерить шагами крохотную камеру и смотреть на небо сквозь решётку, поставленную на окно, и изредка выходить на прогулки?       Разве такую жизнь он заслужил?       Гюнтер ходил из угла в угол. Сейчас он напоминал тигра, искавшего свободы за железными прутьями. Нужно было успокоиться. Но спокойствие никак не хотело приходить.       Через пару часов принесли завтрак и сразу же предупредили Рихтера, что после трапезы его заберут на допрос.       Гюнтер поклевал пригоревшую овсяную кашу, едва не выплюнув её обратно. Аппетита не было совсем, и краем сознания Гюнтер подумал, что так недалеко и до истощения. Он не видел себя в зеркало, но знал, что исхудал на пару кило. Об этом говорил ремень в штанах, который теперь Рихтер затягивал на пару дырок дальше.       По прошествии получаса после завтрака за Рихтером пришли двое охранников и, заковав его в наручники, будто бы он собирался бежать, повели его по коридору.       Коридор казался бесконечным. Лампы, висевшие под потолком и освещавшие почти весь коридор, местами моргали, сильно давя на глаза, и сменяли друг друга по теплоте света. Гюнтер невольно задумался о том, что это здание не видело ремонта уже слишком много лет, а проводка здесь была совсем хлипкой.       Его завели в полутёмное помещение, в котором горела всего лишь одна лампа, и Гюнтеру показалось, что вот сейчас его точно пристрелят.       Но он снова ошибся в своих предположениях. Один из охранников подвёл его к столу и усадил на стул. Гюнтер оказался спиной к выходу, лицом к другому пустующему стулу.       Наручники с него не сняли, и Гюнтер подумал о том, что браслеты сильно давили на его запястья. Но он решил, что эту боль перенесёт стойко.       Охранники оставили его одного, и комната погрузилась в звенящую тишину, которая пробиралась глубоко в сознание и сильно давила. Гюнтеру казалось, что он остался один на белом свете, что все его покинули, что теперь он никому не был нужен.       Гюнтер снова стал думать о своей участи, и из мыслей его вырвал громкий хлопок двери. Рихтер вздрогнул, но даже не повернулся, чтобы поприветствовать того, кто его сейчас будет допрашивать.       Он поднял глаза только тогда, когда человек сел напротив, и обомлел.       Перед ним сидел свежевыбритый, без единой ссадины, с румяным лицом его старый знакомый Альбрехт. Знакомый, которого Гюнтер, будучи сам при смерти, вызволил и спас от СС.       Рихтер уже не помнил, в каком году состоялось их знакомство, но помнил, как помогал Альбрехту сбежать из страны. Альбрехт являлся чешским пилотом с немецкими корнями. Он собирался пересечь границу нелегально, и его повязали и приговорили к расстрелу. Гюнтер, на тот момент сильно раненый, помог ему избежать участи быть убитым, а затем помог бежать в Швейцарию по поддельным документам.       — Гюнтер Рихтер. — Отчеканил Альбрехт, не смотря на Рихтера. Взгляд его был направлен в жёлтую папку.       Гюнтер открыл рот, но не мог вымолвить и слова. Альбрехт, которого он спас тогда, теперь сидел по другую сторону фронта.       — Альбрехт, — просипел Гюнтер, не веря тому, что тот стал перебежчиком. Альбрехт поднял взгляд на Рихтера, и Гюнтер увидел в них насмешку.       — Итак, господин Рихтер, — Альбрехт сделал вид, что не слышал обращение Гюнтера к нему, — у меня есть пара вопросов к вам.       И Альбрехт стал спрашивать о том, какие приказы выполнял Гюнтер, какие цели преследовал, кто им командовал и скольких он погубил на этой войне.       К концу допроса Гюнтер едва сдерживался от злости на Альбрехта. Мужчина сильно наседал на него, давил, задавал каверзные вопросы и пытался вывести на какую-то чистую воду. Гюнтер отвечал ему правду и не юлил, но в глазах напротив Рихтер видел недоверие и презрение.       Когда Альбрехт закончил, Гюнтер почти что выплюнул в его сторону слова о том, что он его должник, но сдержался. У них были свидетели, которые не должны были знать о том, что они знакомы.       Гюнтера отвели обратно в камеру, и он провёл день, лёжа на кровати и смотря в потолок. Ближе к вечеру, когда Рихтер уже успокоился, к нему внезапно пришёл Альбрехт.       — Что? — Огрызнулся Гюнтер. Злость на Альбрехта поднималась с новой силой. Альбрехт выставил руки вперёд.       — Гюнтер, — тихо произнёс он, — успокойся.       — Успокойся? — Прошипел Гюнтер. — Ты слишком зазнался, Альбрехт.       — А что мне оставалось делать, Гюнтер? Я не мог показать того, что мы знакомы. Я и так с мольбой выпросил твоё дело, чтобы хоть как-то помочь тебе. Прости за допрос, но я обязан был его провести. Поверь, ты не один такой здесь, кому я должен.       Но Гюнтер всё ещё злился, однако любопытство взяло верх:       — То есть, ты должен не только мне? — Вопрос прозвучал резко, но Альбрехта это ничуть не задело.       Мужчина кивнул.       — И скольким же ещё? — Полюбопытствовал Рихтер.       — Троим.       — И кому же, если не секрет?       — Августу Шольцу, Тилике Шлоссеру и Паулю Берштейну.       Гюнтеру показалось, что он где-то слышал эти имена, однако точно знал, что ни с одним не был знаком лично.       — Интересно, — протянул Рихтер, — я помог тебе перебраться через границу, а как эти трое заполучили тебя в должники?       — Август помог мне избежать Гестапо и пыток СС, обеспечивал меня разными документами. Я за шесть лет войны много, где побывал. Тилике в сорок третьем устроил меня адъютантом у одной высокой шишки в Испании, а Пауль в сорок четвёртом помог перебраться в сторону Советского союза, и здесь я закрепил очень хорошие позиции.       — Даже не сомневаюсь, — всё ещё недовольно проговорил Рихтер. — А сейчас ты чего пожаловал?       — Я просто хотел сказать тебе, что постараюсь добиться для тебя самого мягкого приговора. Быть может, я даже договорюсь на несколько лет или договорюсь о принудительной эмиграции. Полетишь в Америку.       — А кому я там нужен, Альбрехт?       — Поверь, для отбывания наказания ты там очень даже пригодишься. — Альбрехт помолчал. — Я твой должник, Гюнтер. И я обязательно тебе помогу.