***
— Гюнтер, ты понимаешь положение дел? — Генерал спросил чётко и быстро, стояв в толпе перед очередным собранием. Гюнтер задумался над его вопросом. Да, он прекрасно понимал положение дел, ведь он снова попал под огонь противника, снова висел на волосок от смерти, снова остался у неё в должниках. Сколько раз он мог умереть и не умер, сколько раз его спасала случайность или удача? Гюнтер уже сбился со счёта. Он, как и любой другой солдат, знал, что он всего лишь оружие в руках политиков. Но кого это интересовало? Когда закончится война, никто не посмотрит на это. Для противника — он враг, врагом и останется. Он не станет в их глазах хорошим, ничего не вернётся на круги своя, он знает, что с ним будет. Одно желание сделать мир чистым, перечеркнуло миллионы человеческих жизней. И даже мирный договор не спасёт ни его, ни его живых товарищей. Когда он смотрел на руины города и страны, в его памяти невольно всплывали картинки его юношества. Например, как он бегал по этим улицам, залитым солнцем, с десятками прогуливающихся парочек по вечерам. Гюнтер помнил смеющиеся лица, довольные улыбки, помнил, как в этих местах сам был счастлив и верил в чудо, торопился жить. Каким же идиотом он тогда был, когда желал скорее стать слишком взрослым. Оглядываясь назад, теперь он понимал, что возраст от пятнадцати до девятнадцати лет — самый прекрасный и самый лучший. Гюнтер помнил, как наивно он рассуждал о том, что в тридцать у него будет всё, что ему хочется поскорее увидеть эту цифру в своих документах. Но чем взрослее он становился, тем отчётливее понимал, что не всё так просто, как было в мыслях. Когда он не получил желаемого, то энтузиазм поутих, а потом и вовсе исчез, а затем в его страну пришла война. И вот ему долгожданные тридцать лет, и всё, что он мог делать — это подчиняться приказам и улыбаться, чтобы не навлечь гнев господ. Мужчина вынырнул из воспоминаний и вновь оказался в холодной, тянущий его на дно, реальности. Адъютант генерала погиб под обстрелами, и Рихтер временно занимал эту должность, и ему казалось, что он тоже не продержится слишком уж долго. — Да, я понимаю, — ровным голосом ответил Гюнтер, как будто минуту назад не думал о смерти. — Как ты думаешь, — снова спросил генерал, — сколько мы ещё продержимся? Гюнтер задумался, ответил: — Не больше месяца, даже меньше, я думаю, ещё меньше. Генерал кивнул. — Я думаю также, Гюнтер. — Вышло даже как-то горестно. — Нам ничего не остаётся, как выполнить приказ фюрера и идти на собственную смерть или самим себе пустить пулю в лоб. — Он усмехнулся. Гюнтер подумал, что эта эмоция не к месту. — Фюрер никого не хочет слышать. Он безумец с манией победы. — Да, он безумец, Гюнтер. Ты прав, ты чертовски прав, мой дорогой друг. Безумец, которого мы когда-то подпустили к власти, вручили ему её на золотом блюдечке, а теперь жалуемся. Возможно, он совсем спятил, однако, Гюнтер, прошу, останься в живых, если меня не станет, и скажи всем, кто будет слушать, чтобы они бежали, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Тут самый чёрный и самый страшный ад. Мы всегда думали, что ад глубоко под землёй, однако нет, ад намного ближе, он здесь, и нельзя отрицать того, что все мы расплачиваемся Богу за своё непослушание. И главное, Гюнтер, спасись сам. — После своих слов генерал отошёл от него на доброе расстояние и завёл разговор с другим высокопоставленным лицом. Гюнтер посмотрел ему в след, с грустью поняв смысл его слов. Пока все собирались за круглым столом, Гюнтер попросил воды, потому что в горле пересохло от сильного волнения, что даже голове стало дурно. Он выпил почти половину стакана, когда глаза его снова выловили девушку, которую он вчера спас. Но теперь она не незнакомка, он знает, как её зовут. Ильза. Какое приятное имя, и как оно ей шло. Гюнтеру хотелось поговорить с ней, и он не отказал себе в этом удовольствии. Рихтер преодолел расстояние, разделявшее их, и начал диалог: — Здравствуйте. Девушка заметно вздрогнула и обернулась, но Гюнтер увидел, что она узнала его и тут же расслабилась. — Здравствуйте. — Ответила она ему очень тихо и едва улыбнувшись. Он медлил, не знав, как продолжить разговор и что сказать, и нужно ли тут что-нибудь, вообще, говорить? Ильза смотрела на него, он на неё. Они застыли всего на полминуты, не разорвав зрительного контакта, но этого времени хватило, чтобы Гюнтер почувствовал спокойствие внутри себя. — Почему вы так смотрите на меня? — Ильза всё же не выдержала первой. — Как — так? — Гюнтер натянул на себя маску удивления, будто бы речь шла не о его взглядах. Ильза смутила его своим вопросом. Не мог же он признаться ей, что она манит его, как магнит. — Я смотрю на вас абсолютно обычно, как смотрю на многих. — Соврал он. — Мне просто любопытно, каково вам здесь, среди всей этой толпы разношёрстных солдат? Ильза вскинула брови. Вопрос её изумил. — Как и всякой прислуге — мне тяжело. — Ответила она ему с какой-то настороженностью. Гюнтер кивнул. Он догадывался, что бедной девушке достаётся немало работы. — Я понимаю вас. — Ответил он, чтобы хоть как-то поддержать эту чудесную девушку. Ильза вздохнула и её пробило на откровения: — Многие не считаются с нами. Но такова роль прислуги: на нас можно взваливать огромное количество работы, даже не потрудившись выяснить, а есть ли свободные руки для этих дел. И никто нас не слышит. Мы просили взять ещё пару девушек в помощь, ведь генералов за последний месяц стало в разы больше, а значит и дел тоже прибавилось. Но нас никто не услышал. — Тогда почему же вы здесь, Ильза? — Рихтер задал очевидный вопрос. — А вы? — Вопросом на вопрос ответила Беккет. — Ну, — протянул Гюнтер и почесал затылок. — Я — солдат, лётчик и вынужден, как и любой офицер, быть тут. Хотя, смотря на всё это, — мужчина обвёл рукой зал заседаний, в котором с минуты на минуту начнётся очередное собрание, — я даже уже не знаю, где хуже. То ли за этим столом, то ли на передовой. Ильза пожала плечами. — Каждый сам решает, где ему хуже. Не думаю, что на передовой подают воду по первому желанию. — Она хмыкнула, явно намекнув на полупустой стакан в руке господина Рихтера. Рихтер прочистил горло и повторил свой настырный вопрос: — И всё же: почему вы здесь? — Со стороны могло показаться, что мужчина был наглым, настойчивым, но на самом деле Гюнтеру просто было интересно узнать об этой девушке хоть что-нибудь ещё. — У меня особо не было выбора. Остро встал вопрос с работой и идти было больше некуда, кроме как прислугой в этот бункер. В сорок третьем здесь жил мой больной отец, и я ухаживала за ним до самой его смерти, а потом решила остаться тут, так как больше у меня никого за пределами бункера нет. А здесь хотя бы есть ощущение безопасности, платят деньги и кормят три раза в день. — Она помолчала, посмотрела на Гюнтера. — Вы осуждаете меня. — Сказала она уверенно. — Думаете, что прислуга — слишком унизительная профессия. Гюнтер помотал головой и пылко начал говорить: — Бог с вами, Ильза. Кто я такой, чтобы судить человека по его профессии. Каждый пришёл сюда ради чего-то, по своим причинам, будь то безвыходность или собственное желание. Я ведь прекрасно понимаю, что из-за войны жизнь у многих сложилась не сладко. Думаете, я здесь по своей воле? Меня призвали, и я не смел перечить. Разве был у меня выбор, разве есть он сейчас? Ильза усмехнулась. Только усмешка вышла печальной. — А разве он когда-то имел место быть? — Хороший вопрос. Думаю, что за нас уже давно всё решили. Скажите, Ильза, а если бы была возможность, просто взять и сбежать, перенестись обратно в прошлое, в то время, когда мы были счастливы, мы бы ценили ту жизнь, зная наперёд, что у нас её отнимут? Что небо станет вражеским? Что пуля прилетит из любого столба? Ильза задумалась на секунду, затем произнесла: — Думаю, нашлись бы и такие, которые остались бы недовольны. Мы — люди — сложные существа. Мы усложняем там, где не нужно этого делать, и упрощаем там, где нужно усложнять. Гюнтер потёр подбородок. Слова Ильзы несли в себе смысл. — Мы непостоянны и изменчивы даже в собственном выборе, куда нам до идеала? Ильза дёрнула уголками губ. — Людям же надо вечно всегда бежать, так зачем же нам вечная жизнь, если мы не ценим то, что имеем в этом отрезке времени? — Ильза… — Нежно произнёс Гюнтер, удивившись таким интонациям у себя в голосе. — Скажите, что вы намерены делать дальше после нашего поражения? — Ему было важно слышать её ответ, потому что сам Гюнтер не знал, какая жизнь уготовлена ему после акта капитуляции. — Не знаю, — Ильза пожала плечами, и её кружева на форме смешно подпрыгнули, — наверное просто жить. Несмотря ни на что. — Это… — Договорить Гюнтер не успел: позади них распахнулась дверь, и в зал зашёл фюрер. Весь его вид был злой и раздосадованный, а губы твердили, что все вокруг круглые идиоты.***
С каждым днём ряды вояк пустели. Кто-то убивался сам, кого убирали по приказу, кто-то сбегал и находил свою смерть в отведённых местах. Ильза вместе с другими сидела в маленькой комнатке для прислуги и ждала своего часа. Она знает, что никого не оставят в живых. Их всех приравняют к предателям. Но она не боялась смерти, по правде говоря, она её ждала, как старую подругу. И она ведь почти встретилась с ней там, под открытым небом, но Гюнтер, этот милый офицер в чёрной форме, спас её и стал её ангелом-хранителем. Её посещали разные мысли, воспоминания. Она думала о тех счастливых днях, когда вместе с другими детьми веселилась и резвилась по полям и лугам, как сидела во дворике у бабули в одной из деревушек на окраине Берлина, как бегала по мокрой траве, как купалась в речке до мурашек и синих губ, как возвращалась в тёплый дом, к своей семье. И все были живы. И все были счастливы. Ей казалось, будто бы она слышала собственный девичий смех на задворках своего сознания, на алее своей памяти, и ей казалось, что он выходил за пределы её разума, что он разносился эхом по этой маленькой комнате бункера, который стал её пристанищем и который никогда не станет ей домом. Ильза отстранённо подумала, что сходит с ума. Ей не хотелось слышать свой смех в голове, а хотелось стереть эти светлые воспоминания, которые причиняли только лишь одну боль. И она невольно начала думать о том, чтобы повторить свой безумный поступок. Вдруг из мыслей её вывел голос коллеги. Девушка, по имени Клара, едва чуть старше самой Ильзы, просила не жалеть её, когда она решится на отчаянный поступок, который прервёт её жизнь. Другие говорили, что всё обойдётся, вещали о ценности жизни, но Ильза понимала, что всё это зря. Клара уже решилась, остался только вопрос времени. Разговор прервался громким взрывом, и в помещении погас свет. Ильза даже не пошевелилась, за столько лет уже привыкла, ведь такое здесь случается слишком часто. Минута, две. И свет снова включили. В комнату для персонала зашла их руководитель — Молли — и приказала Ильзе принести кофе для важных гостей фюрера. Беккет вздохнула, отогнала все свои ненужные мысли и принялась за работу.