истина в цикле

жизнь. бывает время, когда мир переворачивается с ног на голову и упорно не желает возвращаться обратно. такие досадные дни всегда начинаются удивительно хорошо, вызывая подозрения у некоторых существ. до самого вечера, когда небо полностью окрашивается в черный, все идет своим чередом — удача за неудачей — все компенсирует друг друга и вселенский баланс сохраняется. а потом происходит что-то неожиданное, не вписывающееся в рамки какой-то там нормы. само понятие 'норма' для таких неожиданностей не существует. все это выглядит как пляж в преддверии грозы, когда даже птицы удивительно тихие, а люди, эти жалкие люди, сидят по своим каморкам, понимая, что идет что-то великое и до жути грозное. *** тихая вода едва колышется под ветром, когда ее разрезают шумными всплесками, раскидывают множеством капель. стайки рыб пугливо уплывают в глубь, краб хватает за палец неудачного карапуза в цветастых плавках, а медузы недовольно оседают на самое дно, поджидая пугливых девиц в узких бикини, что заходят в воду по полчаса и надрывно визжат, стоит им наступить на что-то склизкое. их кавалеры — смешные, все как один, 'модели' с уже появляющимся пивным животиком. Обтягивающие плавки до той степени облегают их тощие ноги и несуразные органы, что кажется — вот ещё чуть-чуть и через дряблую кожу пойдет кровь. вскоре пляж наполняют семьи. матери, что переодеваются прямо перед маленькими детьми, отцы, сгорающие на солнце, но все равно спящие. подростки — единственный оплот ума, 'надежда' будущего, казалось бы — заплевывающие весь пляж шкурками семечек и подглядывающие за переодеванием тем самых девиц. к ним сразу устремляется штук пять торгашей, решивших срочно прокормить это сборище. громкие, как у чаек, голоса, монотонно кричат одно и то же — кукуруза, пахлава, трубочки со сгущенкой, вяленая рыба и теплое пиво. сальные руки этих самых торговцев, жадно пересчитывающие мятые купюры. любой пляж состоит из этого отребья, не способного найти развлечение и работу подостойнее. и, возможно, раз в сто или тысячу лет найдется чудак, оценящий бушующую мощь этого места, где три Составляющие встречаются, переплетаясь между собой. *** в лесу, обособленном от остального мира, от пляжа — в особенности, из земли стремительно, как пчела, прорастает молодая яблоня, пуская свои корни по всей поляне. маленькие, серебристо-травяные листья появляются на ветвях, вслед им распускаются соцветия нежно-земляничного цвета. словно в материнских объятиях звенящий аромат яблок обнимает пустое пространство. в воздухе ни единого звука, ни шелеста — тишина, что, кажется, сейчас сама нарушит обет молчания, давит на траву, на небо сверху, на что-то, вырисовывающееся под самими корнями. скоро случится непоправимое, вся поляна вопит об этом, протестуя, но не получая ответа, как маленький избалованный ребенок, попавший в жестокий реальный мир. *** в толще воды, где-то на середине пути от леса к пляжу, жизнь течет иначе. она то замедляется, то ускоряется в несколько раз, но все же идет своим чередом. только одно Существо, безмерно одинокое, обречённое на вечный ад, замерло в своей несовершенной красоте. казалось, оно даже не дышит. но вот проплывает очередной косяк рыбок — ярко синие, юркие и почему-то очень веселые — и Существо открывает глаза. глаза Вечности, что одновременно есть везде и не существует. в них тоска, тоска по прежнему себе, по юности и лёгкости. когда каждый день был уникальным, а весь мир пылал любовью. но, увы, эти времена миновали многие годы назад. их помнит только вода, молчаливая спутница Существа. Вечность смотрит на рыб, и те под ее пристальным взглядом рассыпаются в труху. лишь несколько живых могут выдержать этот взгляд — когда из тебя буквально высасывают жизнь, все твои чувства и эмоции, мысли и память. а всё-таки эти глаза удивительно спокойны. в них не только Вечность, но и ее подруга — Мудрость, приходящая с познанием глубины себя. Вечность и Мудрость дружески соперничают, играют друг с другом, перетекая лазурными завихрениями внутри глаз. Существо втягивает воду не то ртом, не то носом и всплывает к поверхности, медленно и аккуратно очищаясь от кораллов, крабов, наростов ракушек и морских звезд, что поселились тут за долгие годы неподвижности. огромное тело маневрирует среди рыб и водорослей, словно сама вода несёт его. на поверхности поднимается волна, а следом ещё одна. и ещё одна. вода, малиново-кровавая от заката, колышется все бурнее, выплескивается на берег как нечаянно пролитый чай. людишки задорно хохочут, а их маленькие индивиды плещутся в волнах, носятся туда-сюда с кислотными улыбками, кричат так, что даже чайки пугаются. но они забыли, забыли как опасна стихия, не желающая подчиняться вечности. она лишь носит маску спокойствия и повиновения, но Существо разбудило ее. волны начинают слизывать забытые около кромки воды вещи. бутылки, какие-то игрушки — среди них совки, ведра и даже ярко-зеленый слон — чьи-то тапочки, пара надувных кругов. прожорливая вода заливается все дальше, жадно хватая людей за ноги, что пытаются унести их, уберечь от неизбежной жестокой смерти. смешно. существо плывет-плывет-плывет ввысь. все быстрее, шумнее, втягивая воду в себя и выкидывая вперед ошпаривающей струёй. нечто направляется не к берегу — огромному, сверкающему темнотой, лесу рядом. Вечность и Мудрость устремленный вперед, они рвутся все быстрее и быстрее, что-то беспокоит их. тех, кто существует уже так долго, что даже звёзды не помнят. «лес-лес-лес» — бьётся в воспаленном этой мыслью мозгу Существа. впервые оно опаздывает, впервые испытывает что-то кроме титанически удушающего спокойствия. вода смывает его, размазывает чернильным следом по всему пути. Существо летит, а вокруг поднимается шторм. лишь бы успеть. мириады стеклянных, сладко-острых брызг вспархивают к небу, когда нечто выныривает, разрезает пленку поверхности. два огромных глаза неподвижно следят за точкой в лесу; та бьется в конвульсиях, полыхает золотым. ещё секунда и Существо уже среди деревьев, окутанных волнующим туманом. рывок, ещё один, последний и… не успело. *** юное тело лежит в крови остролиста под блекло цветущей яблоней, из груди прорастают остатки той скорби и боли, что несёт в себе эта заблудшая душа, отдающая последнюю честь вознесенным из-за любви, являющаяся стержнем погибающего мира. Существо обрушивается потоками воды и над меловым лицом зависают два казалось блика то ли от солнца, то ли от появившейся луны. секунды плывут медленно, продираясь через рушащееся сознание. лес вокруг бушует, словно сама природа отрицает произошедшее — деревья раскачиваются, перегоняя своей листвой мокрый и тяжелый воздух, птицы с отчаянными криками взлетают ввысь, стараясь спастись, мелкая живность прячется, в ужасе глядя на свершающееся. яблоня в центре поляны является единственным оплотом спокойствия, кажется, ни один листик не дрожит. дерево становится новым стержнем, невольно принимая в себя всю любовь погибшей души, оно пробивается корнями из-под земли, обвивая тело, утягивая в себя. отслуживший этому миру теперь виден четко, его границы словно режут взгляд, затухая одновременно. из распахнутых стеклянных глаз течет роса, оставляя за собой след, словно кусочек неба. капли медленно-медовые и крупные; растворяясь в земле, пробиваются лунными ростками, украшенными кровью. ураган не стихает, окрутывая погибающих незримым барьером. лес живой и мыслящий, такой же древний, как Существо, но пытается спасти. или спастись. горечь вечных страшна, уродлива и неизбежна; она выплескивается, вырывается. словно весь тот эмоциональный потенциал, скопившейся за те годы в бесконечной апатии вдруг собрался в одну точку и пульсирует-пульсирует-пульсирует. слишком много. мир не успевает обрабатывать происходящее, он на грани эксплозии. любовь и ярость схватились, сошлись в танце — лихие движения, звуки на грани восприятия, паника и хаос. лишь погибший стержень лежит среди остролиста неподвижно, окрапленный возрастающей болью утраты, усыпанный кровавыми листьями яблочных цветов. достигая наивысшей точки кипения, Существо, вернее, его остатки, захлёбывается страхом. нельзя, нельзя все стереть. поток его мыслей сумбурен, но гулкий шум вокруг не даёт сосредоточиться. два раза по часовой стрелке, два раза против — и так повторяя раз за разом; ветер кружит с ужасающей скоростью, все время меняя свое направление. однако системность прослеживается и в его действиях. Существо начинает засыпать. вода, спадшая с него, крохотными каплями возносится над землёй, снова к двум подругам — Вечности и Мудрости. вот все его тело обретает оболочку, наполняется изнутри, а ветер словно помогает, залатывает дыры, наполняет безвозвратно утерянное. стержень еще не воскрес, еще не может спасти всех, но мир живёт. он пляшет, дышит и танцует, но самое удивительное — снова поет. мелодия, идущая из самой истины, амброзией проливаясь на все. яблоня, что стала новой душой, обреченной на вечный цикл жизни и смерти, вины и искупления, стоит все также недвижимо, всей своей проснувшейся сущностью выражает готовность страдать во благо. укрытое тело в ее корнях словно утекает в почву, согревает дерево исчезающим теплом, даруя мимолетную надежду на счастье. очищение мира невозможно, но надежда не умирает последней — она живет, живет и в юном теле, и в цветущей яблоне, и во всех тех отвратительно-прекрасных в своем несовершенстве людей, временами способных на истинное чудо любви. Существо снова держит подобие контроля и безразличность селится в его действиях. плавными вдохами оно поднимается выше, в небо, возвращаясь в воду, что успокоит его окончательно. и вновь затихает на новую вечность. но она лишь отсрочит назначенную этому миру смерть.