Последний закат

      Солнечный свет оказался незваным гостем в темнице, с заточенными в ней узниками. Отвернувшись от режущего глаза света, прикрываясь от него руками, пленники даже не смогли разглядеть, кто к ним зашел. И главное за кем.       Мужчину, сидевшего в углу темницы, наглым образом подняли на ноги, потянув за металлический перешеек на кандалах.       — Шевелись давай!       Грубый удар древком копья в плечо не пришелся по вкусу заключенному. Скрипнув зубами, он сделал первые шаги вперед, выходя из камеры заточения. Привыкшие к полутьме глаза отказывались принимать солнечный свет, то и дело, закрываясь от него, возвращаясь обратно ко тьме.       — Что, крыса, неприятен солнечный свет? — презренно выплюнул один из стражей и грязно рассмеялся, закрывая темницу обратно на засов. — Ничего, после использованного тобой права ты уже больше не сможешь любоваться солнышком, — он вновь засмеялся и его смех подхватили товарищи, направляя заключенного к его последнему мигу свободы.       Право… Верно. У него было право на последнюю исповедь и он им воспользовался. Зачем? Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Словно бы за отведенный ему последний час могло что-то произойти. Мужчина невольно усмехнулся, за что получил тычок в спину от следовавшего по его пятам стражника — не позволено смертнику веселиться.       Он был приговорен к смертной казни через отрубание головы. После нескольких лет разбоя, нападений и грабежей он, наконец-то, попался стражникам на их же радость. Позариться на кошелек командира королевской армии… Многие были удивлены, что его не пришпорили на месте же.       — Стоять.       Конвой остановился перед деревянной дверью. Повернув ключ, стражник открыл дверь и толкнул приговоренного внутрь. Мужчина не смог удержать равновесие и лицом встретился со слишком близко расположенной к выходу стеной.       — На исповедь отводится ровно час. После… Ты и сам знаешь что будет.       Дверь закрыли и повернули ключ, не давая возможности сбежать. Но даже если бы мужчина и подумывал о побеге, его бы непременно поймали через несколько минут и казнили бы уже без права отсрочки.       Грузный взгляд оглядел небольшое помещение, похожее больше на кладовку, нежели на комнату исповеди — не было даже стула. Тяжелый вздох разочарования вырвался из его груди. Присев на грязный пол, он посмотрел на дырчатое окно, сквозь которое едва просачивался солнечный свет, — единственное свидетельство, что по ту сторону стены и вправду мог кто-то находиться. Кто-то, кто его бы выслушал напоследок.             Опустив голову, он разглядывал кандалы, сковывавшие затекшие запястья. Он не знал, сколько уже закован в них; в темнице практически невозможно отличить день от ночи. Круглыми сутками ты спишь, надеясь хоть так утолить голод и жажду.       — Там ведь кто-то уже есть? — неохотно спросил он своим охрипшим голосом, не надеясь на ответ.       Наверное, он и не хотел ни с кем ни о чем сейчас говорить. Прожить последний час в одиночестве, обдумывая все свои поступки, совершенные за его короткую жизнь, было бы не так уж и плохо.       Тихая возня за стеной стала малым подтверждением присутствия живой души и мужчина поднял заинтересованный взгляд.       — Здравствуйте, — отозвался наконец тихий девичий голос, донельзя приятный его слуху. — Меня зовут А…       — Не утруждай себя, — отмахнулся от знакомства мужчина. — Твое имя в моей памяти умрет также скоро, как и я сам, — обреченно добавил он.       И правда… Он не видел смысла в знакомстве с сестрой, пришедшей отпустить его грехи. Ведь он более чем уверен, когда придет время его смерти, она тут же забудет о существовании этого мужчины.       — Пусть так, но разве вам не было бы любопытно узнать того, с кем вы беседуете в последний раз? — поинтересовалась она, а мужчина по голосу понял, что она улыбнулась.       — Меня уже ничего не интересует… — мотнул он головой. — Да и что может интересовать такого, как я? — с горькой усмешкой добавил он, понимая, что задал этот вопрос самому себе. — Тебе рассказывали, кто я такой?       Мужчина посмотрел на стену, надеясь сквозь маленькие дырки разглядеть девушку, но это не увенчалось никаким успехом; лишь темные одеяния были едва различимы в слабом просачивающимся свете.       — Я не владею никакой информацией о вас, — призналась девушка. — Но, если вы желаете, можете поделиться со мной своей историей. Обещаю вам, что дальше она никуда не уйдет.       Мужчина усмехнулся. Он понимал, что это работа сестры — разговаривать с приговоренными к смерти, но почему-то он хотел верить, что ей действительно было интересно узнать о нем. Узнать, что он не такой уж и плохой человек, каким может показаться.       — Я… даже не знаю, что и сказать… — отчаянно произнес он. — Я вор и мошенник, да и просто не очень хороший человек, каким меня считают. Да кем меня только не называли. С моими деяниями меня уже давно должны были казнить, но как-то получалось ускользнуть. Но в этот раз не повезло…       — Расскажете, что вы сделали? Из-за чего вас поймали?       — Как обычно, пытался выкрасть кошелек, и моя жертва оказалась достаточно большим человеком при короле. Кто же знал, что мой конец наступит так нелепо, — горько усмехнулся мужчина, прислоняясь головой к каменной стене. — Но, рано или поздно, это должно было произойти.       — Пожалуй, что это действительно по-своему обидно, — с сочувствием произнесла девушка. — Мне искренне жаль, что все так обернулось. Пусть вам и пришлось встать на неверный путь, но я верю, что это была необходимость.       — Да, необходимость… — нехотя признался мужчина.       Его кулаки сжались, а зародившиеся на самого себя злоба и обида рвались наружу. Еще в детстве он остался один — какие-то шакалы убили его родителей, обшарив и без того бедный дом, а его оставили в живых, бросив напоследок, что голод или чума добьет и его. Но будучи даже ребенком, мужчина уже понимал, что должен бороться за свою жизнь. Долго он пытался зарабатывать на жизнь честным путем, но слишком часто ребенка обманывали и бросали, не дав даже еды, не то, что заслуженных денег. И тогда он понял, что если он хочет жить, а не выживать, то ему придется делать все для этого.       Мужчина на одном дыхании выложил все, как оно есть. Эта девушка была первой, кому он рассказал о своей нелегкой жизни, и теперь эмоции, что одолели его, наконец утихли, принося недолгое спокойствие.       — Я очень редко поступал хорошо. Даже, когда на кону была моя собственная жизнь, я искал пути, способные меня так или иначе обогатить. Порой я даже переступал через свои же принципы, обкрадывая старушек и семьи с больными детьми. Я хотел жить. — Коротко заключил он. — Но сейчас я понимаю, что я все же просто выживал, будучи настоящим ничтожеством. Мне не раз предлагали встать на правильный путь, но я понял это все только сейчас… Но все же в моей черной душе, прогнившей в этом алчном и жестоком мире нашлось место и для светлых мгновений, — уже с легкой улыбкой произнес он. — Я помню, как пришел в одну деревню, чтобы подзаработать на ее жителях, но они оказались умнее меня и попытались схватить, когда почуяли неладное. Но в тот злополучный день что-то пошло не так — и у них, когда гнались за мной, и у меня, когда пытался убежать. Если укоротить историю, то в деревне начался сильный пожар, очень скоро охвативший все дома. Люди бросились спасаться, хватая все самое ценное, что у них только было. Я тоже бросился бежать. Но, помню, резко остановился у одного из горящих домов, когда услышал детский плач, — внутри мужчины прошелся странный холодок, сменившийся необычным теплом; эти воспоминания были ему особенно дороги. — Этот плач… Он напомнил мне те времена, когда я сам был ребенком, брошенным всеми. Но в тот день я впервые помог кому-то. Спас ребенка, маленькую девочку, — приговоренный грустно улыбнулся. — Она плакала, забившись в угол в одном из горящих домов. А я забежал туда, будто не боялся огня, и вынес ее через тлеющее окно. Я до сих пор помню, как она прижималась ко мне, как подрагивали ее плечи. И как тихо она шептала спасибо. Она была такой хрупкой… Я не знал, были ли у нее родные, спаслись ли они тогда, но я был готов забрать ее с собой и растить, как собственную дочь, — вдохновенно рассказывал он. — Забавно, что я никогда не задумывался о семье, с моей-то жизнью. Но в тот момент я был готов взять на себя ответственность за нее, хотя и понимал, что не смогу ничего ей дать.       Сестра не смела перебивать мужчину. Она видела, как он по-настоящему раскаивался, по-настоящему сожалел о всем, что натворил. Она понимала, что сейчас его душа полностью раскрыта, прямо как в те времена, когда он был маленьким доверчивым ребенком, открытым для жизни и всего нового. И преданного жестокой судьбой. Но в то же время она была несказанно рада, что он поделился с ней одним из самых сокровенных и теплых воспоминаний.       Именно для этого она и приходит к таким людям. Чтобы они, умирая, помнили, что в их жизни были и светлые моменты. Чтобы, умирая, они меньше сожалели.       — Ну а ты? — неожиданно спросил мужчина. — Может тоже расскажешь о себе? А то я будто со стенкой разговариваю, — иронично усмехнулся мужчина.       Девушка вздрогнула от этого вопроса, прозвучавшего совершенно неожиданно для него. Она и не рассчитывала, что должна будет что-то рассказать о себе, и, вроде бы, не против, но только, что ей рассказать?       — Так и знал, что со мной ты откровенничать не будешь, — досадно улыбнулся заключенный.       — Почти всю жизнь я росла в церкви, — мягко заговорила девушка через несколько мгновений. — Я практически не помню своего детства, и даже не уверена, что оно было. Пожалуй, что с тех времен у меня осталось всего одно воспоминание, и то смутное, — с толикой сожаления рассказала девушка. — Помню лишь, как я какое-то время путешествовала с одним мужчиной. Сестры-настоятельницы рассказывали, что именно он привел меня в церковь, рассказав, что соседняя деревня, в которой я жила, сгорела. После этого меня забрали. Моя настоятельница до сих пор с теплой улыбкой вспоминает тот день. Как жаль, что я не знаю кем был тот мужчина, да и вряд ли, наверное узнаю уже. С тех пор прошло почти девятнадцать лет… Но я до сих пор храню подарок, что он мне дал.       Мужчина понимающе хмыкнул и усмехнулся. Но в тот же миг его лицо стало донельзя серьезным. Рассказ девушки был необычайно знаком ему, будто бы он был там. «Девятнадцать лет… Когда я же я попал в ту деревню, сколько мне было? Уж и не припомню. Но почему у меня такое странное ощущение?».       — Слушай… — робко обратился мужчина к сестре. — А тот мужчина… Ты хоть что-то о нем помнишь?       — Увы, нет, — с печалью в голосе произнесла девушка. — Все воспоминания о нем расплывчаты и знаю я в основном все от сестер-настоятельниц.       «Сестры-настоятельницы… Как же называлась та деревня, куда я отвел девочку? Черт… Не помню… Но я уверен, что это она, но… Нет-нет, это было бы слишком жестоко… Я к такому уж точно не готов.».       Мужчина едва улыбнулся, но его растерянный взгляд продолжал метаться по тесному помещению, словно бы в темных уголках мог найтись ответ. И он нашелся. Ярким огнем загорелся в голове, давая подсказку на эту загадку.       — Твое имя… — мужчина сглотнул подошедший к горлу ком. Отчего-то ему стало тяжело говорить. — Тебя ведь зовут Адель?       Адель… Так он назвал ту девочку, когда в церкви спросили ее имя. За те дни, что они шли до деревни, он так и не смог узнать настоящее имя девочки, и потому решил подарить ей новое, хоть как-то напоминающее о нем.       Девушка прерывисто выдохнула. К глазам подступили слезы, сил говорить совершенно не было. Она прикрыла рот ладонями, смотря на мужчину, будто бы между ними сейчас не было стены и всех тех прожитых лет.       — Адель… — тихо подтвердила девушка, а из ее глаз потекли слезы. — Тогда… Тем ребенком… Это вы меня тогда спасли… — едва заикаясь, произнесла она.       Взглядом, полным неверия и удивления, смешанных с ужасом, мужчина посмотрел на разделяющую их стену. Он не смел ничего произнести, да и имел ли он право на это? Ведь он винил себя в том, что тогда произошло, в том, что, возможно, загубил той маленькой девочке жизнь. И уж точно он не ожидал, даже не надеялся, что когда-либо встретиться с ней. Но она сейчас сидит за стенкой и он чувствует, как болит и радуется ее душа от этой встречи. Чувствует, как больно стало ему самому.       — Прости… — сдерживая слезы, проронил мужчина. Кулаки его сжались до побеления костяшек. — Из-за меня… Прости…       Ключ так невовремя застучал в скважине и дверь резко открылась. Пробравшийся внутрь свет ослепил мужчину и даже поднятая рука не была способна спасти его от жгучего солнца.       — Время.       Стражники резко схватили мужчину за руки и потянули на себя, стянув кожу на запястьях. Он лишь тихо зашипел, терпя это все. Стражник грубо пихнул его, заставляя идти вперед, но мужчина, колеблясь, резко развернулся.       — Прости! Прости меня, слышишь! — отчаянно выкрикнул он, надеясь, что Адель его слышит.       Стражники древком ударили приговоренного по животу и поволокли его на улицу, где палач уже натачивал свой топор.       Солнце заходило за горизонт, окрашивая чистое небо в алые оттенки. Идеальное время, чтобы завершить свой путь. Мужчину вывели на последний трап. Вокруг плацдарма собралось немало народу — толпа любит зрелищные казни, а сегодня их и вовсе несколько; чем не праздник для простого люда?       — Ты будешь первым.       Его бесцеремонно толкнули вперед и грубо поставили на колени. Перед ним стоял палач, и даже сквозь плотную маску он смог разглядеть его кровожадную улыбку.       Мужчина положил голову на плаху, залитую кровь сотни убитых. Пустой взгляд бесцельно гулял по улюлюкающей толпе, просящей быстрее устроить казнь. Все, как и ожидалось. Он медленно закрыл глаза, готовый умереть, а в голове крутилась одна единственная мысль.       «Адель…»       — Кандрос!       Среди всего прочего шума, его имя прозвучало необычайно громко. Резко распахнув глаза, он начал выискивать взглядом того, кто его позвал, пока не заметил ее, единственную выделяющуюся в этой серой толпе. Она тяжело дышала, от чего ее грудь часто вздымалась. Блестящие от слез глаза смотрели на мужчину, а губы расплывались в счастливой, смешанной с сожалением улыбке.       — Спасибо… — одними губами произнесла она, сдерживая рвущиеся слезы.       Прикусив губу, Кандрос улыбнулся ей в последний раз.       — Ты выросла настоящей красавицей, Адель.