***
Запах мокрой земли и сырости веял по всему Энканто. Камило медленно подходил к Касите, а та тут же начала махать створками его окна. Камило автоматически поднял руку в качестве приветствия. Подойдя к дому, Мадригаль ожидал, что Касита тут же поможет юноше подняться, но этого не произошло. — Касита, может поможешь под… — Камило! Зайди в дом нормально, а не через окно! Подняв голову, он увидел Пепу, что безэмоционально смотрела на сына из окна его комнаты. Пару секунд юноша смотрел на мать, а после, ничего не сказав, направился к двери. Войдя в дом, парень застал женщину стоящей на втором этаже. Её лицо было спокойным. Оно не выдавало ни радости, ни печали… Ни злости, которые обычно видел Камило при разговоре с ней. — Подойди. Он медленно начал подходить к рыжеволосой. Ступенька за ступенькой. И вот, он стоит напротив неё. Пепа молчит. Её лицо до сих пор было спокойным, учитывая, что рядом с ней стоит тот, из-за кого Антонио разозлился на неё.***
Стрелки показывали 2:28. — Я ужасная мать, я ужасная мать, — повторяла себе под нос Пепа, ходя по комнате старшего сына туда-сюда. «Пойду обрадую дядю Бруно. Его дорогая сестрица скоро начнёт петь песню о своём ничтожестве "Не упоминай Камило"» — Неужели он имел ввиду, что уйдёт, как Бруно на десять лет? Или навсегда? А если навсегда, то куда? В стены? Но ведь там Бруно живёт и он бы сказал, что Камило хочет какое-то время побыть в одиночестве, а он не сказал, значит, он не там. Тогда, где? А что, если он уже… Нет, нет, нет, он в Энканто, в Энканто. Да. В Энканто. Да, он гуляет. Гуляет. Да, он придёт весь мокрый. Ведь на улице дождь, значит, придёт мокрый. Или он у кого-то ночует. Но у кого? Так, так друзья. Друзья, друзья, друзья. Как же его там, Ди… Диего. Он ведь с ним дружит? Да, дружит. Они же не разлей вода… Ох, зря я ему это сказала. Зря, зря, зря… Но ведь он сам виноват в этом… Я же просто так ему это не скажу? Нет. Он ведь мой сын. Да. Да, я бы просто так ему не сказала бы… Он сам виноват. Зачем он так со мной?.. С нами… Да, с нами. Ведь… Они же его любят? Ну, я же люблю… — она села на кровать. — Так. Значит, завтра… А если не… Нет. Он придёт завтра и что я сделаю? Так, самое главное не орать на него. И… Обнять. В детстве он всегда любил, когда я его обнимала… А сейчас он любит? Надеюсь. Потом я извинюсь за свои слова и скажу, что сильно его люблю. Да. Так и сделаю.***
Не долго думая, мать обняла парня. Камило ожидал, что она начнёт орать, задавать вопросы, на которые он будет отвечать враньём. Она будет злиться, что он врёт и начнёт ещё больше орать на него. Что угодно, но точно не это. Парень не знал, что делать: обнять или не стоит; что-то сказать или промолчать. Он боялся, что сейчас сделает что-то не так и мать на него обозлится. — Прости меня за мои слова. Мне правда очень стыдно. И я не обижусь, если ты не захочешь меня простить. Просто знай — я люблю тебя. Женщина говорила шёпотом на ухо. После чего посмотрела в глаза сына. В них читался страх. Страх того, что мать проявляет к нему то, что она уже давным-давно не показывала — свою любовь. Камило пытался найти в этих действиях подвох, но найти его так и не смог и это пугало его ещё больше. — Иди в свою комнату, — устало сказала мать. Пару секунд Камило продолжал смотреть на Пепу испуганным взглядом, а после, ничего не сказав, направился к себе.