Мелодия любимой

      Разгорячённое дыхание краснощёкой девушки слева от графа Яновского своей манящей сладостью доводило душу его до замирания, сердце начинало трепетать от одной мысли, что — вот она, Надежда, его милая Надежда, в её любимом тёплом полушубке и расшитом платке на голове — сидит прямо рядом с ним и тихонько лепечет слова, не отпечатывающиеся в памяти, хоть так хотелось бы, и осторожно трогает щёку, но это уже не важно — лишь её присутствие затмевает всё, превращая Яновского в ходячую нежность, сплошные нервы, мягко растёкшиеся под кожей и словно согревающие от малейшего соприкосновения таких разных начал — любимой Надежды и его самого, графа Евгения Яновского.       Приём знакомого помещика Конкидского окончился прекрасными танцами с живой музыкой и приятными парами на паркете, звонко отвечающем на стук каблуков и отражающем множество свечей в яркой люстре посреди комнаты, но красота то и дело затмеваемого отражения кружащимися парами никого не привлекала — всё внимание было приковано к партнёрам, так бережно держащимся друг за друга, а граф Яновский исключением не являлся — только бы порадовать дорогую Аксёнову-младшую, так невообразимо прекрасно стесняющуюся от прикованных к ним взглядов сторонних наблюдателей и общества любимого; но то было четверть часа назад, сейчас же натанцевавшиеся возлюбленные устало качались в санях по лесной дороге, освещаемой закатным солнцем, цепляющимся за самый краешек горизонта и не желающим покидать такой прекрасный день.       Кони неторопливо продвигались меж деревьев под чутким руководством возничего, январские сугробы пушистыми валунами высились над краями уезженного снега, именуемого дорогой, скрипевшей, словно застывшее, замёрзшее облако, опавшее по крохотным частям вниз, и растерявшее свой первоначальный вид без возможности восстановления, но было ли это так важно сейчас, когда нежные руки вдруг осторожно прикоснулись к шее графа Яновского и с наслаждением обернулись вокруг, словно шарф?       Вдруг ошеломительно точно поражающей стрелой яркая и до безумия мальчишеская мысль впилась в сознание Евгения, игривая улыбка коснулась уст молодого графа, а в глазах запрыгали весёлые солнечные зайчики, как всегда не успевшие спрятаться от чуткого взора дорогих серых глаз, так ласково-вопрошающе вглядывающихся вглубь зрачков цвета озёрного омута, неумело желающих скрыть собственную задумку за пеленой любовной радости и дымкой жизни.       — Кучер, гони быстрее! — вырвался столь довольный крик, призвавший ещё больше ярких непоседливых зайчиков-бликов яркой закатной звезды цвета розовых лепестков, затуманивающих взгляд, присоединиться к весёлым танцам прошлых собратьев, кони перешли на галоп, сани разогнались так, что в волосах гуляли руки ветра, а кожа покрывалась мурашками; Надежда осторожно встала в санях, распахнула руки, будто обнимаясь с ветром и так трогательно засмеялась, что у графа Яновского перехватило дыхание, он тоже встал и осторожно приблизился к любимой, а она подарила графу свой нежный поцелуй, и всё никак они не способны были налюбоваться друг другом — так было хорошо и уютно в объятиях, а лес, осторожно замерев, наблюдал за трогательной сценой, притворяясь, что его и вовсе нет, чтобы не спугнуть такую гармонию двух сердец.       Гроздь рябины гулко упала с дерева на сиденье саней, алые от морозного воздуха ягоды напомнили вмиг обернувшемуся графу Яновскому волшебные губки его любимой, а меж тем, оглянувшись, Аксёнова заметила ярко расплескавшиеся ягоды возле рябинового ствола, стремительно удалявшиеся — они напоминали кровь бледнеющего дерева на белейшем снегу, такого стойкого и как ни в чём ни бывало стоящего посреди леса, несмотря на свою огромную рану и боль — его сила была восхитительна, и Надежда даже поймала себя на мысли, что и её Евгений обязательно бы стоял, гордо подняв голову, несмотря на тяжесть в душе, и она крепко прижала Яновского к груди, не отпуская; и так они ехали: разгорячённые, счастливые, ничего не замечающие вокруг и смеющиеся на весь лес, ведь жизнь — прекрасна, когда сердце влюблено.