Бремя лет на наших плечах

Тот же день, раннее утро.

      В порту было удивительно людно и беспокойно. Множество рабочих, приезжих аристократов и местной знати расхаживали по территории; кто с какими намерениями — кто-то работал, кто-то встречал, кто-то ожидал — потому очередной британский фрегат не привлёк никакого внимания. Скучающая толпа, вся в своих заботах, лишь мимолётно проводив корабль взглядом, смолкла на мгновение, а после вновь разразилась разговорами и беготней. Чайки завопили, словно в знак приветствия, ветра ударили с новой силой, но тёплое солнце, выглядывающие из-за горизонта, щадило и приезжающих, и ожидающих.       Как только «Суверен» встал, Эрик, шатаясь, попытался резво сойти с него на сушу, но, чуть было не навернувшись, был вынужден сбавить быстрый шаг до размеренного и медленного. Опираясь на трость, он сошёл с корабля и мутным после долгого путешествия взглядом обвёл людей. Обычный народ, всё как в родном Лондоне. От того стало даже как-то тоскливо, словно он рассчитывал на что-то другое.       — Чёртова Атлантика, — было первым, что он сказал и сказал это с явной досадой и раздражением. Холодный океан срывал всякие планы на сон.       — Замёрзли в пути, милорд?       Британия был готов поклясться, что секунду назад рядом с ним никого не было, но прямо сейчас недалеко от него стоял мужчина в старой, явно побитой жизнью, театральной маске и едва заметно ему улыбался. Эта привлекавшая к себе много внимания маска была белого цвета и закрывала только правую половину лица. По краям она была то ли обрезана, то ли просто сломана. А вот как она крепилась, Эрик не понял, но спрашивать не собирался. Незнакомец был невероятно красив: молодое лицо по-аристократически бледное, с резкими изящными чертами; в слегка прищуренном глазу, не закрытом маской, блестели тёплые рассветные лучи, а каштановые волосы благородно отливали тёмной медью. Он немного хмурился, но весь его вид говорил об абсолютном душевном покое.       — Вы, должно быть, господин Айртон? — Эрик невольно засмотрелся на безликую маску, чем, кажется, чуть смутил мужчину, который поспешил чуть-чуть повернуть голову. — Отец сказал, что вы довезёте меня до вашей… усадьбы.       — Верно, — он протянул руку и стоящий напротив молодой человек деловито пожал её. — Деррик Айртон, приятно познакомиться, милорд.       — Взаимно, — холодно проговорил Британия, приторно улыбнувшись, как улыбался всякому незнакомому и малоприятному человеку. А так как этого мужчину благородного происхождения послал отец, тот сразу же попал в немилость. — Я, конечно, быть может, ошибаюсь, но отец упомянул, что вы будете ждать меня не один.       — Ох, — Айртон неловко вздохнул и огляделся по сторонам. Постепенно его лицо становилось всё более неспокойным. — Прошу прощения. Эдин, кажется, опять с кем-то заговорился. Вы знаете, шотландцы.       — Безусловно, — нет, Эрик не знал таких «шотландцев», но по привычке начал поддакивать, невольно вторя услышанным ранее подобным разговорам. — А Эдин это, простите, кто?       — Это кучер. Эдин Арчибальд, — Деррик поправил маску и, сильно щурясь, словно у него было крайне плохое зрение, начал вертеть головой в разные стороны, присматриваясь к людям. Заметив кого-то, он внезапно замахал рукой, затем, получив, очевидно, какой-то безмолвный ответ, вновь повернулся к приезжему и заговорил на этот раз радостно, с очень уж довольной улыбкой. — Всё, это решено. Простите за задержку ради всего святого! Пойдёмте, милорд, пойдёмте же скорее!       Айртон засеменил в сторону дороги, а Эрик, страдальчески вздохнув, размашистыми шагами побрёл за ним, продолжая немного опираться на трость. Отчего-то этот, как сказал Эдуард, мелкий чиновник раздражал молодого человека. Объяснить это ощущение он, к сожалению, не мог, но что-то мерзкое читалось в этом Айртоне и его дружеские отношения с отцом тут были не при чём. Всё в нём было такое фальшивое. Даже кокни у него был неправильный, какой-то чрезмерно слащавый, будто бы весь его говор — это какая-то насмешка над рабочими, а глаза лживые такие, словно лисьи, всё с той же злой насмешкой прожигают Британию насквозь.       Подойдя к карете, Эрик посмотрел на восседающего кучера: крупный рыжий мужчина вальяжно разлёгся и беспечно болтал с каким-то прохожим.       — Арчибальд! — названный лениво повернул голову, отозвавшись на крик Деррика, и безразлично уставился на Уоллеса, словно смотрел на пустое место. Того это, несомненно, оскорбило. Кем себя возомнил этот безродный прохиндей? — Я, кажется, просил вас…       — Да-с, припоминаю, о чём-то да просили, — он пожал плечами и уселся нормально, кинув взгляд на спины лошадей. — Ну, извиняйте, ближе никак. Да и незачем, а?       Они вступили в короткий спор, в котором Эрик не желал участвовать никаким образом. Он сел в повозку, крепко сжал трость в кулаке и подпер подбородок рукой, ожидая конца развернувшейся драмы, периодически постукивая набалдашником с целью привлечь внимание спорщиков. Айртон мимолётно глянул в его сторону, пожал губы и оборвал борзого кучера жестом и резкой фразой: «Поговорим об этом позже»       — Позже поговорим, да от вас дождешься… Жестокие изверги!.. — бубнил себе под нос мужик, но его бормотание потонуло в цоканье копыт и фырканье отчего-то недовольных коней.       Британия вздохнул с облегчением: они тронулись с места до того, как он успел тронуться головой. Деррик сел рядом, изящно сложил руки и замолк, смотря куда-то вдаль. Глаза его вдруг похолодели и наполнились абсолютным безразличием, словно он отключился от всего происходящего. Уоллес отвернулся и просидел так до самого конца поездки. Ехали они неспокойно: кучер то и дело матерился и ругался, Айртон периодически делал ему односложные замечания, а между тем занудно разглагольствовал о том, какая для него большая честь принимать у себя сына своего дражайшего друга, да ещё и по такому важному делу, хотя по застывшему безразличию можно было сказать, что он лишь врёт. А Эрик всё больше убеждался в том, что терпеть не может всех связанных с его отцом людей — они всегда такие скучные и так льют в уши, смотря между тем так надменно, что ему аж противно становится с ними разговаривать.       Поместье, в которое они вскоре приехали, было совсем непривлекательным: неухоженное, серое и бедное, в общем явно не то, к чему привык Уоллес. Чиновник, как только сошёл с повозки, сразу же встал рядом с юношей, продолжая поддерживать на лице маленькую улыбку, и принялся ему всё показывать: и красивейший двор с прекрасными деревьями, истоптанными тропами и редкими цветами; пустые коридоры, с немного побитыми стенами, скрываемыми пыльными картинами; а также его, Эрика, собственную небольшую комнату, обустроенную, казалось бы, лучше, чем всё, что вообще было в пустующем небольшом особняке.       — Скажите, а почему ваше жилище такое… — он пытался подобрать вежливое слово, но смотря на порядком надоевшего ему хозяина дома, решил, как обычно и решал, не сдерживать себя, — бедное и пустое?       — Ох, милорд, — Айртон выглядел удивлённым, даже немного, может быть, задетым таким отношением, но вида старался не подавать. Он неловко отвёл взгляд и завёл руки за спину, раздумывая. — Этот дом принадлежал моему отцу, но когда он погиб, я больше не имел средств для того, чтобы содержать его… в первозданном виде.       — Ясно, — он насупился и прошептал себе под нос. — И почему только отец отправил меня сюда…       — Желаете побыть в одиночестве? — осторожно поинтересовался хозяин, подступившись к гостю. Белая маска сверкнула в свете свечей, и Эрик со всей несдержанностью покосился на неё: этот белый огрызок закрывал всего лишь часть лица, а кажется, будто всё целиком. Она словно обезличила мужчину, забрала все его эмоции, легла полностью на его красивейшее лицо и скрыло от окружающих все его мысли. Как бесила приезжего эта невозможность глядеть сквозь эту дурацкую маску. — Я вас провожу.       — Не стоит, — Уоллес спрятал руки и отступил на шаг. — Идите по своим делам.       — Я настаиваю, — он прищурился одним дрянным своим глазом и оскалился, размеренно зашагав в сторону покоев гостя. Эрик хотел было разразиться искренним возмущением, но чиновник опередил его, махнув рукой, призывая следовать за ним. — Нам с Вами следует разъяснить ситуацию. Есть то, о чём вам забыл сказать отец. Пройдёмте, милорд.       Ничего не осталось британцу, кроме как пойти за Айртоном, а тот и не оборачивался — знал, что один из коридора не уйдёт. Вёл молодого человека даже не исключительный интерес, а лишь стремление поскорее отделаться не только от обедневшего аристократа, но и от повисшего над ним духа воспитания отца, взывающего выполнять приказы и повиноваться. Обшарпанные стены сменились богато отделанной комнатой и когда дверь за спиной приезжего хлопнула, Деррик повернулся к нему всё с той же безмятежной улыбкой, с которой расхаживал до этого.       — Вам нужно найти Джона, — проговорил хозяин дома и многозначительно замолчал, потемневшим глазом смотря на молодого аристократа. — Это та часть миссии, о которой ваш отец, быть может и не со зла, но умолчал.       Ещё одна, а не слишком ли много на него взвалили? Ещё и не потрудились до конца объясниться. Ну как в такой ситуации не разозлиться? Вот и Британия не нашёл в себе и капли вежливости в тот момент, закричав на раздражающего его мужчину, что есть мочи:       — Какого, черти бы вас всех драли, Джона?! — взвыл от отчаянной злости Эрик, разъяренно замахав руками. У него не было никаких сил больше всё это терпеть. — Что это ещё за взявшийся из воздуха сукин сын?!       Чиновник попятился назад, но весь его вид говорил об уверенном спокойствии. Уоллес никогда не видел, чтобы люди в такой ситуации смогли так хладнокровно продолжать смотреть кричащему на них в глаза.       — Следите за языком, господин Уоллес, — сдержанно сделал замечание Айртон. — Вам по статусу не положено ругаться.       — Какому, к чёртовой матери, статусу?!       — Вашему, — упрямо продолжал он. — Не позорьте своего отца.       — Дьявол! — рявкнул юноша. В его зелёных глазах бушевала настоящая буря, и молодое лицо невольно искривляла злоба. Такой несдержанности даже он сам от себя не ожидал. Он сквозь зубы угрожающе зашипел, как самая настоящая змея. — Просто расскажите мне уже всё и убирайтесь! Оставьте меня в покое!       Айртон взволнованно поправил маску, но в остальном остался равнодушен к резким высказываниям юнца. Он прошёл в глубь комнаты, прямиком к шкафу, и достал оттуда большой листок бумаги, после чего безапелляционно всучил его Эрику в руки. Тот, зыркнув с раздражением, резко выпрямил листок и всмотрелся в него. Задумался, а после перевёл удивленный взгляд на хозяина дома.       На листке был изображён мальчик-индеец с хитрыми чёрными глазками и такими же тёмными, цвета точно вороньего, прямыми волосами. Он был низенький, худенький, словно его морили голодом (хотя кто знает) и с каким-то недобрым оскалом пялил с рисунка на страну.       — Мы не знаем, как его зовут, но я называю его «Джоном», — начал разъяснять Деррик. — Я думаю, милорд, он именно тот, кого просил найти ваш отец. Он и есть Америка, а, если быть точнее, колонии Англии в ней.       — Вы что несёте, Господи прости? — Британия всерьёз испугался, услышав такое из уст простого гражданского. Информация о том, кто они такие — явно не та информация, которой Айртон должен располагать, даже несмотря на общение с отцом. Потому в ход пошла тактика «дурачка», мол, о чём вы говорите.       — Не прикидывайтесь, будто бы не понимаете, о чём я, господин Великобритания.       Свечи задрожали. По окнам застучали капли дождя.       Эрик открыл рот в удивлении, но сказать ничего не смог, лишь ошарашенно хлопал глазами. В коридоре послышались чьи-то тяжёлые шаги, на которое Айртон резко среагировал, двинувшись в сторону выхода из комнаты. Перед тем, как уйти, он повернулся в сторону гостя и тихо сказал: — Его часто видят где-то в окраинах этого города. Люди думают, будто это дух индейцев, который заманивает колонистов, чтобы их убить и отомстить за свой народ. Господин Уоллес утверждает, что это и есть Новая Англия. Вам нужно бы его поискать и привести сюда, чтобы не бегал по лесам, как дикий, если это он.       Дверь закрылась, и Британия остался в комнате совершенно один. Тогда у него в глазах блеснул истинный и неподдельный интерес, он вновь и вновь смотрел на изображение индейца, думал, но думал очень недолго.       Взяв с собой мушкет и, после долгих торгов в конюхом, коим тоже оказался Эдин, лошадь, Эрик тайком покинул поместье, не удосужившись заявить об этом хозяину. Он направился в лес, имея при себе только слухи, подслушанные у Арчибальда, и рассказы местных, а так же смелость, что граничила со слабоумием. Британец надеялся найти Новую Англию и, быть может, выторговать себе путь обратно в Лондон. Думаю, о последствиях столь опрометчивого поступка и говорить не стоит — лес куда больше, чем может показаться, и Уоллес совершенно не знал, как в нём ориентироваться.       А мальчик с тёмными глазами, которого он встретил в порыве паники, уже скалился и заводил его всё дальше и дальше в чащу, пока солнце неизбежно садилось за горизонт. До этого глаза молодого солдата совершенно не видели сходство мальчишки с тем индейцем, описанном охотниками, но теперь, когда страх за себя немного поутих, он стал замечать, насколько этот неизвестный ребёнок напоминает того самого «Джона».       Что ж, была ли это невероятная удача или чертовски сильное невезение, он судить не мог, но от осознания сильнее сжал мушкет, улыбаясь всё так же заинтересованно, как и раньше. Эрик слишком редко бывал в мире, слишком мало общался с другими себе подобными и слишком много времени проводил с людьми, чтобы считать ситуацию перед собой обычной. Никогда он не гонялся за другими воплощениями, тем более воплощениями колоний. Странно, что отец вообще решил доверить ему это, ничего не объяснив.       А между тем лес не редел, скорее наоборот. Британия быстро понял, что его дурят, но всё ради науки и безумия, как говорится. Да и как ещё ему выходить? Тут хотя бы куда-то, да он выйдет, а так шатался бы по лесу, пока не настало утро или ещё что-нибудь не произошло. Кобыла шла совершенно неспокойно, всё время вертелась и пыталась оттащить солдата в сторону, фырчала и трясла головой будто бы была очень сильно напугана — такое поведение подруги смутило солдата, но никаких видимых причин не было.       Собачий лай раздался в ночном лесу, лошадь потянула поводье на себя, а незнакомый мальчик задумчиво посмотрел в темноту, откуда доносились эти звуки. Он почесал затылок и резко развернулся, зашагав прочь от криков собак. Британец нахмурился, но покорно последовал за уверенно идущим американцем, еле-еле переступая через корни деревьев и высокую траву.       — Мы идём уже битый час, а лес не редеет, — Эрик начал замедлять шаг, с наигранным подозрением смотря в спину «Джону». Он бессмертное создание, ему нечего бояться и нечего терять, потому он сознательно выбрал выводить неизвестного на эмоции в попытке узнать истину, которую тот скрывает. Хотя, если быть уж до конца честными, в нём говорило чисто человеческое желание поиграть на чужих нервах. — Ты пытаешься меня обмануть?       — Но, сэр, кто же виноват, что вы зашли в такую глубь? — извернулся в ответ индеец, впрочем, замедляясь. — Но, раз уже ночь, а до Нью-Йорка ещё идти и идти, то Ваше Велишество изволит отдохнуть здесь?       — Ты предлагаешь ночевать в лесу? — он ужаснулся собственным словам. В его голове не укладывалась даже вероятность того, что ему придётся провести ночь чёрт знает где с чёрт знает кем. Британец сильнее сжал мушкет в руках, лошадь напряжённо замолчала.       Вдали снова раздался лай.       — Нет, вы-то правоимущие, можете идти дальше, а я вот не пойду, — мальчик указал на босые израненные ноги, но Уоллесу это в общем счёте ничего не говорило. До чужих страданий ему дела не было, он лишь не хотел бы оставаться в настолько неизвестном, враждебном и диком месте, далеко от цивилизации и всё время под угрозой. Американец сел на поваленное дерево под скептический взгляд ведомого. — Решаетесь идти один?       — Выслушай… — Британия быстро понял, что тыканье оружием не действует на наглеца и тот в целом смерти не боится, а безвыходность давила на него с каждого листа высоких деревьев и вскоре он сдался на радость «Джона». Угрожающий скрежет раз за разом звучал откуда-то издали и лишал всякого желания оставаться даже несмотря на бессмертие, но невозможность выйти не давало идти в одиночку. И, будь оно проклято, любопытство. Безусловно в юноше играло любопытство, настолько сильное, что он махнул по-командирски рукой и легко заявил. — Так тому и быть.       Британец вслед уселся на поваленное дерево, но тут же подскочил, брезгливо сморщившись — оно было сырым и грязным, как любое лесное растение после дождя, но такая простая природная вещь показалась Эрику слишком дикой. Отряхнувшись, он опустил глаза на «Джона».       — Чего встал? Иди давай, работай.       — Я? Один? — американец удивлённо усмехнулся. Такого отношения к себе он ожидал, но, там не менее, его это раздражало. Приехавшие на его земли солдаты и сыночки богатых аристократов всегда считали себя лучше, а их — бесправными, глупыми… Недостойными, одним словом. Такими же недостойными они считали своих рабочих, своих слуг и своих соседей. — А как же вы?       — А я не предлагал оставаться, — парировал Уоллес. — Ты предложил, ты и делай.       — Себе-то я сделаю, но что насчёт вас?       — Всем сделайте, — пожал плечами солдат. Он хмуро глядел на ребёнка, но улыбался, как победитель. Гордо выпрямившись, Эрик сложил руки на груди и принялся ожидать. Но американец не двинулся.       — Да пошёл ты на все четыре стороны, глупый беспомощный европеец, — Джон гордо хмыкнул, с презрением смотря на него.       — Да как ты… — он собирался было начать сквернословить, но смолчал. Он всё-таки аристократ, да и что ему сказать на такую откровенную грубость? Многое из глубоких познаний ирландского мата? — Я не собираюсь выполнять твою работу. Кем ты меня считаешь?       — Мою работу? — индеец вскинул брови. — Я не твоя прислуга, чтобы тебе постель стелить!       Американец рявкнул на него, но вскоре вспомнил, что конечная цель его не в том, чтобы ставить британца на место. Хотя тот, кажется, лишь смеётся над ним: в чужих глазах не было и грамма паники, только искорки весёлого любопытства, словно перед ним какая-то интересная зверушка пляшет. Эрик находит забавным то, как индеец пытается показать своё превосходство, но для Уоллеса это больше походит на театральное представление — отыгрывает роль того, кем не является.       Однако недолго он смеялся, Джон твёрдо решил не идти на уступки.       Так прошло полчаса в полной тишине. Британец сдался на милость американскому индейцу, и тот принялся его учить, как самостоятельно о себе позаботиться в лесу. Уоллес сильно брезговал и совершенно был этому не рад, он сидел и бубнил себе под нос то проклятия, то жалобы.       — И зачем только отец отправил меня сюда!.. — шёпотом вопрошал он, словно осознанно стараясь привлечь внимание Джона своим излишним драматизмом. — Он точно ненавидит меня и просто желает от меня избавиться!..       Джон молчал и продолжал играться с кинжалом, делая вид, что чем-то занят. Всё своё он уже давно сделал и лишь наблюдал за Эриком, не желая упустить свой шанс. Почувствовав, что его слушают, Уоллес не на шутку разошёлся, начиная драматично рассказывать, насколько же тяжко ему жить, как же отец с ним строг и как же ему всё не нравится. Под этот поток попали все: от едва знакомого Деррика Айртона до самого короля Георга Второго. В попытке оправдать своё отношение ко всем этим людям и выставить себя в лучше свете, Британия потерял бдительность и позволил себе развернуться к неизвестному мальчишке спиной, чем тот сразу же воспользовался.       Американец схватил кинжал крепче и сжал его в кулак. Он тихо подходил к британцу со спины и быстрыми, резвыми движениями всадил кинжал солдату в шею. Тот от неожиданности пошатнулся и в эту же секунду получил сильный и точный удар в плечо. Когда юноша упал, он снова не успел среагировать и вот уже прочная деревянная рукоять с силой ударила его по затылку и в ту же секунду его окончательно повалили на землю.       Эрик ощутил абсолютный ужас и практически не двигался, лишь оставаясь в шоке. Отсутствие всякого опыта давало о себе знать, и он совершенно не понимал, как реагировать. В настолько экстремальных ситуациях он никогда до этого не находился. Единственная его попытка взять мушкет провалилась, когда мальчишка выбил оружие и откинул его в сторону, оставив Уоллеса без единого варианта. Американец замахнулся кинжалом.       — За насилие, которое мы испытали! — закричал он и с ненавистью воткнул в тело своего противника лезвие кинжала. Его глаза пылали безумием и, смотря в них, британец чувствовал, словно в них собралось всё презрение коренного населения этого материка.       Позади всё ближе слышались крики собак или волков. Ветер шелестел листьями.       — За то, что вы превратили нас в рабов! — он продолжал беспорядочно наносить удары.       Лай… Словно над самым ухом британца.       — За наших детей, женщин, стариков и мужчин! — на этот раз рука мальчишки соскочила и лезвие прилетело в землю, прямо около уха солдата. Тот замер.       — За всё, что такие как вы, сделали с нами, вы заслуживаете…! — он не смог договорить.       Лай собак послышался совсем рядом и прямо во время крика Джона из леса резко выпрыгивает огромная собака. Она хватает американца за плечо, в следствии чего тот роняет кинжал, и скидывает с Уоллеса в прыжке, утаскивая недалеко. Глаза огромной псины явно говорили, что она разозлена и за любое лишнее движение откусит любую попавшуюся конечность.       Вслед за собакой выходят три британских солдата, сжимающие в руках клинки, а прямо за ними следует Деррик с не заинтересованным взглядом. Солдаты обеспокоенно глянули на Эрика, истекающего кровью на земле, в то время как Айртон, переступив через британца, с бо́льшим интересом смотрел с индейца, чью руку в пасти держит пёс. От господина Айртона не было даже мимолётного взгляда на раненого, возможно смертельно, хотя им не судить, юношу, что, по мнению Британии, было бесчеловечно. Да, может быть Деррик и знал, что нации бессмертны, но такого хладнокровия он до этого момента не встречал ни от кого, а как таковым мог обладать простой чиновник, когда даже солдаты, бывавшие в бою, с опаской смотрели на Уоллеса, было ему искренне непонятно. Что-то противное кольнула в душе Эрика, и он фыркнул, стараясь подняться. Страх отступает, когда в поле зрения попадают омерзительные для него люди. Гордость придаёт сил.       Деррик внимательно смотрит на американца, который, словно зажатый в угол дикий зверь, начинает рваться и агрессивно размахивать рукой. Собака ему вторую конечность не перегрызает, а держит в пасти, не давая убежать. Зелёные глаза Айртона заблестели победным огнём, когда он цепкими руками хватает Джона за запястье и жестом приказывает псу отпустить его. Раненая рука мальчика безжизненно повисла, а сам он начал вырываться. Попытки убежать или разодрать руку Айртона закончились провалом и у индейца не осталось другого выбора, кроме как следовать за Дерриком, который, наконец, соизволил обратить внимание на Эрика.       — Милорд, вы нашли Америку! — воскликнул он с ликованием. — Невероятно! Подвиг со времён Колумба!       Британия снова фыркнул на очевидную шутку и отвернулся от друга своего отца. Раны постепенно затягивались и он начинал чувствовать себя лучше, но вся его форма была безнадёжно испачкана.       — Господин Уоллес будет в восторге, — произнёс мужчина и повёл брыкающегося американца за собой. Солдаты посадили собаку на поводок, Эрик взял свою лошадь здоровой рукой, а из леса их повёл какой-то неизвестный Британии мужик, одетый в какие-то грязные лохмотья, который, возможно, является местным фермером или охотником. Брезгливо поморщившись, Эрик понял, что это будет самое странное время в его жизни, лишённое всякой радости и безмятежности.

***

тысяча семьсот сорок восьмой год

      Эдуард прибыл на встречу, о которой был осведомлен за шесть недель и на которую, соответственно, был официально приглашен. Он честно хотел отказаться, ибо покидать свою страну в тяжёлое время не лучший вариант, но его обязывали монарх и воспитание.       После войны Австрия выглядела неважно. Он не решался слишком сильно всматриваться, но это было заметно в любом случае даже взглядом, не желающим замечать недостатки. Англия мог лишь предположить, как себя чувствует воплощение в данный момент, если всё вокруг, даже не задетое только законченной войной, выглядит настолько мрачно и опечалено. Лошади резво стучали копытами по дороге, неспешно неся карету всё ближе к месту встречи. Он точно знал, что не опоздает, поэтому продолжал лениво смотреть на улицы чужой ему страны.       Небо в этот день светлое, насыщенное, словно единственное цветное, что вообще есть в Австрии. Солнце сияло и поглядывало на людей, вынужденных трудится под ним каждый день, каждый месяц, каждый год… Каждый несчастный век. Иногда Англия сам не понимал, как можно так спокойно наблюдать за беспределом, который устраивают все вокруг, кроме, разве что, него самого, соответственно. Он бы разразился громом, имей он жизнь неба, и снёс бы к чертям эти испачканные кровью земли, даже если в нём самом никогда не было чувства справедливости. Но к чему бессмысленные рассуждения о невозможном, когда реальность даёт ему куда большую возможность мстить за себя?       Стук стих, дверь кареты для него открыли.       Он вошёл в комнату через две минуты от назначенного времени и обнаружил, что Генрих уже ждёт его вместе с устроившей встречу австрийкой. Елизавета молча смотрела на Эдуарда, в ней не было и капли злости, скорее, искреннее разочарование, в то время как Пруссия, сидевший рядом, был буквально самым довольным человеком на свете. Его глаза сияли превосходством, и Эдуард не мог сделать ничего более, кроме как вздохнуть, скрывая раздражение.       — Доброго вам дня, брат мой! — пруссак восклицал. — Я рад видеть вас не меньше, чем вашу дражайшую союзницу, что пригласила меня сегодня!       — Безусловно, — коротко ответил он, покосившись на Австрию, что лишь продолжила пить чай. — Изволю задать вопрос: а где же прочие… уважаемые гости?       — Опаздывают, — девушка отвела взгляд. Её измученное лицо явно говорило о том, что ей неприятно и неинтересно здесь находиться, что она устала и давно, быть может, не отдыхала. Англия ей не сочувствовал, но, тем не менее, смотря на радостного Генриха, ему становилось скорее до тошноты противно.       Он прошёл и присел за стол, стоявший посредине зала. Он сидел со стороны Австрии, тогда как Пруссия сидел напротив неё и улыбался во все зубы, как ребенок, что впервые попал в цель из отцовского ружья. Ему невольно вспомнился Британия… Он тряхнул головой.       — Ваша радость не знает границ, — Англия обратился к Генриху, желая стереть с его лица это мерзкое высокомерие и ликование.       — Конечно, а как иначе! — он вскинул брови, довольно ухмыльнувшись. Уязвимость была очевидна для Эдуарда.       — Я удивлён, ведь ваша победа была весьма… не блистательна, — мужчина улыбнулся практически дружелюбно, а Елизавета нахмурилась, словно понимая, к чему ведёт её союзник.       — Что вы имеете ввиду? — пруссак не выглядел растерянно, но пыл поубавил, став серьезнее.       — Что я имею ввиду? — он невинно хмыкнул, отвечая вопросом на вопрос, и уставился в тёмные глаза Генриха. Эдуард смотрел на него с лёгкой усмешкой, словно издевался, но при этом вид его был сдержанным. — Мольвиц, вот что я имею ввиду.       Пруссак помрачнел и вздохнул, а Англия, видя это, продолжил нагнетать.       — Когда вы сбежали со своим императором, как трусливые собаки, решительно признав своё поражение, — он говорит бесстрастным голосом, с улыбкой на лице. — Надеюсь цена твоей победы навечно будет стоять поперёк твоего горла, Пруссия. Пусть твоя глупость будет преследовать тебя до конца твоего бренного существования.       Наверное, он хотел бы защитить себя и своего императора, но при общении он был не так решителен, как при войне. Он открыл рот, стремясь возразить, но тут же закрыл его и отвернулся, промолчав. Он помрачнел ещё сильнее и теперь ликовал здесь только Эдуард, ведь Австрии от его слов лучше не стало. Часы тикали и когда англичанина уже стало раздражать опоздание, ровно через пятнадцать минут со всеми почестями в зал вошли Жанна, как всегда при полном параде, и Михаил, скромно шагающий рядом. Франция осмотрела присутствующих и улыбнулась своей самой лживой и лестной улыбкой, тогда как Россия, оглядевшись, просто прошёл вперёд. Он подошёл к столу, и Англия отвёл взгляд в противоположную сторону, показывая свою непричастность, но русского это не смутило, и он просто сел рядом с ним. Только когда француженка словила на себе всевозможные взгляды, она соизволила сесть рядом с Пруссией, прямо напротив Эдуарда, и деловито махнуть рукой, требуя принести выпить им и другим гостям.       — Je vous salue, — Франция жестом обвила стол и сидящих за ним с улыбкой, — mesdames et messieurs!       Михаил кивнул головой, здороваясь, Эдуард улыбнулся ей в ответ на фальшивую улыбку своей не менее фальшивой, а Елизавета и Генрих лишь посмотрели на неё и что-то проговорили, выглядя мрачно и устало.       Жанна вновь осмотрела всех присутствующих и остановилась на Англии. Её глаза лишь на мгновение смягчились.       — Angleterre, — она отпила вино из бокала, которое им принесли, слегка щурясь и смотря на своего противника. Тот и бровью не повёл, продолжая глядеть в противоположную от сидевшего рядом русского сторону. Она практически пропела. — Ton visage est si sombre… C'est à cause de moi?       Он взглянул на неё.       — Как я могу обвинять вас лишь в этом? — он смотрит на неё исподлобья. — Вы, безусловно, виновны в куда большем.       — Какое хамство, — она, тем не менее, улыбнулась, держа бокал в руках.       — Просто факт, — он копирует её улыбку. Между ними в ту же секунду загорается огонь, и Михаил с интересом наблюдает за этим.       Россия покосился на своего союзника, который между тем играл в гляделки с Францией. Генрих нахмурился, пытаясь взглядом приструнить Эдуарда, пока Елизавета вовсе не желала становиться участницей их разборок. Михаил сидел в атмосфере всеобщей ненависти и вражды, в которую не успел ещё так сильно окунуться, ведь с начала его правления прошла лишь четверть века, потому вообще не чувствовал себя комфортно и не понимал, как должен вести себя. Англия видел это и лишь закатывал глаза; словно забыл, каким сам был когда-то давно и как сам страдал от отношения к себе. Он снисходительно усмехнулся, когда даже Франция глянула на русского с каким-то пренебрежением.       И стоило только тёмной атмосфере ненадолго задержаться над их компанией, как в комнату вошёл ещё один и, наверное, последний участник — Испания собственной персоной. Он пришёл один. Его шаги эхом отдавались во всём зале, когда он гордо прошёл к столу, смотря поверх голов всех присутствующих.       — Buenos días, — произнёс он холодно, поправляя головной убор и присаживаясь рядом с Жанной, которая ему приветливо улыбнулась. Он замолчал, сложив руки в замок, и отрешённо осмотрел как своих союзников, так и своих противников.       Эдуард вздохнул, чем сразу же обратил на себя внимание испанца.       — Я рада видеть вас всех, — сказала Елизавета, внезапно вышедшая из своих мыслей. — Я надеюсь, что наша встреча станет закреплением мирного договора и оставит Европу в мире на следующие года.       — А графства? — спросил Россия, имея ввиду всех остальных, что участвовали в войне. Генрих повел плечом.       — Они не придут, — пруссак вздохнул, попивая вино и посматривая на Австрию. — Кто знает, почему.       — Кто знает, — повторила девушка, заставив Жанну слегка хихикнуть.       — Австрия, вы не пригласили их? — русский обескуражил присутствующих своим прямым вопросом и понял это слишком поздно. Англичанин окончательно отвернул от него голову, делая вид, что совершенно не при делах, а австрийка нахмурилась, ничего не отвечая. Впрочем, Михаилу это уже и не надо было, он неловко кашлянул. — Прошу прощения.       — И так, — Англия решил вставить слово, поглаживая бокал, — Для чего мы все здесь собрались? Разругаться?       — Впрочем, иного предположения от вас ждать и не следовало, — покачал головой Адриано, отказываясь от вина, что ему услужливо предложили слуги.       — Я лишь не хочу тратить на вас время, пока у меня есть проблемы куда более важные, — Эдуард отмахнулся от испанца. — В отличие от вас, сеньор, у меня есть дела помимо многочасовых молитв в церкви, и я не могу просто так откладывать их.       — Ох, безусловно, вы чрезмерно занятой джентльмен, — француженка улыбнулась. — Куда уж нам со своими встречами?       Ситуация начала слегка накаляться, однако никто не спешил прерывать этот театр, даже Елизавета. Пруссия с интересом смотрел на своих союзников, которые быстро объединились против общего противника, и желал было присоединиться, но что-то останавливало его.       — Вы правы, встречи с вами, безусловно, худшее из моей работы, — он фыркнул, уставившись в сияющие синие глаза Жанны, что блестели от веселья и вина.       — Тогда извольте покинуть помещение, — Испания был меньше заинтересован в том, чтобы продолжать скандал. В отличие от остальных, его это ни капли не веселило. — Мы ничуть не нуждаемся в вашем присутствии.       Англия вскинул брови и посмотрел на Елизавету, ища поддержку. Та пожала плечами, что вывело англичанина из себя. Он приподнялся и посмотрел Испании в глаза.       — Имейте ввиду, вы начинаете это, — он заговорил агрессивнее, когда улыбка покинула его лицо. — Вы начали это годы назад, когда покусились на мои земли и на мои корабли. Но ваша слава больше не звенит, надеюсь, вы заметили это.       — У вас были важные дела? — его спокойствие и безжалостный взгляд напрягали практически всех присутствующих. Он может и не самый сильный из них, но он достаточно властен, чтобы внушить другим своё величие. — Идите и займитесь ими. Вам незачем тратить время на простых бессмертных, вроде нас.       Эдуард видел, что никто здесь не желал его поддерживать, он сложил руки на груди и вышел из-за стола.       — Вы впервые на моей памяти правы, — Франция почувствовала, что Эдуард, произнося эти слова, был задет действиями окружающих. Она невольно смягчилась и взглянула на всё ещё спокойного Адриано. — До свидания.       И Англия вышел. Он сжал руки в кулаки и быстро шел, чувствуя, как его гордость задели.       — Когда дело касается политики, он просто не выносим, — высказался испанец и все молча согласились с ним, особенно яростно он был поддержан Пруссией.

***

      — Итак… — Эрик сидел в ночной рубашке и пытался разглядеть глубокую рану на шее, которая не желала затягиваться до конца уже несколько дней, — что за уродливый шрам…       Старый слуга разводил руками, стараясь сохранять спокойствие при взгляде на рану, несовместимую с жизнью. Он держал в руках какие-то лекарства, которые передал господин Айртон, и глядел на британца, ожидая его слов. Тот жаловался себе под нос, бурча что-то о том, что это сильно портит его внешность и это, на удивление старика, было единственным, что волновало молодого солдата. Увидев слегка напуганного слугу, Британия, вышедший из себя, полный раздражения и нервов, закричал.       — Убирайся отсюда, старикашка! Встал здесь, как стена, и никакого толку от тебя! — он махнул рукой, требуя, чтобы слуга ушел и как можно скорее, дабы не гневать господина — Живее! И свои таблетки дрянные забери!       Тот, естественно, удалился как можно быстрее. Разозленный британец продолжил фыркать и жаловаться, только уже самому себе в компании самого себя. Он в скором времени услышал шаги и напряжённо вздохнул, пытаясь закрыть шрам достаточно длинными волосами. Его волнения не оправдались, ибо в комнату грациозно ступил Деррик, что, безусловно, знал и о шраме, и о причинах его появления. Взгляд хозяина особняка был всё также спокоен и лишь немного весел, его губы искривила лёгкая улыбка, а белая маска всё так же отдавала холодом.       — Милорд, у меня для вас новость не из приятных, — звучало бесстрастным тоно. — Джон сбежал.       — Опять? — только и выдал Эрик в ответ, вздыхая раздражённо и резко ударив кулаком по кровати с разочарованием, — Такими темпами отец не поверит, что он вообще был, и не отправит меня в Лондон!       Айртон незаметно усмехнулся на поведение юноши и лёгкими шажками подошёл к Британии, встав рядом. Он слегка наклонился вперёд и тихо заговорил, словно стараясь что-то скрыть и других, коих в комнате не было.       — Милорд, вы планируете покинуть нас?       Великобритания задержал на нём взгляд и на его лице мелькнуло отвращение. Деррик это заметил, но продолжал давить улыбку, пока Уоллес продолжал пренебрегать приличием.       — Я желал бы вернуть в родной край и использовать Джона, как инструмент для убеждения отца в том, что я ответственный и, безусловно, способен держать себя и ситуацию под контролем, выполняя его самые сложные поручения! — развернуто ответил он, надеясь не получать вопросы от чиновника, но тот и не собирался их задавать.       — Ну, милорд, вы проявили чудеса отваги, испачкав военную форму при… вы знаете, выполнении миссии — поддакивал он, издеваясь, но Эрик этого не заметил, гордо усмехаясь       — О, верно, я заслуживаю вернуться обратно! — он улыбнулся, пригладив волосы.       — И ваш шрам докажет, как храбры вы были, — продолжил Айртон напевать шепотом. — Вы так пострадали!       — Верно! — не замечая, продолжал нахваливать себя Британия. — Отец никогда не ценил меня по достоинству!       Деррик улыбнулся шире и продолжил воодушевленно.       — Вы заслуживаете похвалы самого короля!       — Да куда мне король! — он вскочил с кровати, вскинув голову. — Отец похвалит меня!       Хозяин дома поправил маску, и улыбка его стала будто бы искренней на мгновение, прежде чем его лицо снова похолодело, но Эрик этого уже не подметил, занятый собой. На улице чистая ветреная ночь, и эта ситуация невольно завораживала.       Деррик подошёл к Уоллесу немного ближе и огляделся. Он не выглядел сомневающимся, наоборот его движения были уверенными, и он явно знал, что хотел сказать и зачем. Британия удивлённо уставился на него, и через мгновение тот начинает ему говорить:       — Но вы не сможете ничего из этого доказать и получить, если господин Англия не увидит Америку воочию, — он улыбнулся. — Вот незадача, Джон убегает так часто… Наступит момент, когда мы не сможем его вернуть, и что же отец подумает о вас? Как о злостном обманщике?       Эрик молчал и хмурился с каждым словом всё сильнее.       — И что вы предлагаете? — Великобритания вскинул брови. Его голос прозвучал будто бы с упрёком, а тон был груб, как обычно.       — О, вам интересно, милорд? — тот же лишь усмехнулся. — Я предлагаю вам маленькую ложь во благо.       Эрик смотрел на него с лёгким недоверием. В его зелёных глазах засияло сомнение. В конце концов, он пожимает плечами, не зная, что сказать.       — Объяснитесь, Айртон, — прозвучало требовательно.       Деррик слегка улыбнулся.

***

      Джон сидел на ковре и ногтями царапал пол. Он с особой злостью портил дерево, желая отомстить своим обидчикам хотя бы в какой-то мере. Из разбитого окна дул ветер; в комнатушке было холодно и темно, так как свечи погасли, но американец лишь продолжил с большим усердием оставлять царапины на полу.       Он был зол и жалел, что его снова поймали и заставили вернуться. Он не желал мирится с тем, что нужно оставаться в усадьбе. Пока его народ страдает от рук колонизаторов, он не желал оставаться в стороне. Его злили британцы, его злила ситуация, и он испытывал сильнейший гнев и искреннее отвращение. Комната казалась ему каким-то загоном для скота, коим он себя не считал, но коим его, видимо, считали нынешние правоимущие.       Неожиданно в комнату вошёл Эрик. Американец не смотрел на него, стараясь игнорировать существование этого чрезмерно наглого и самоуверенного молодого человека, которого он, очевидно, не уважал и начать уважать не стремился. Он видел в Эрике большее зло, чем в каком-либо другом из британцев, которых встречал и заводил в леса. Глупость и разрушительность этого аристократа, а так же наличие у него огромной власти, злили индейца, что пал их жертвой и теперь вынужден терпеть заключение, из которого не может сбежать.       Британия уверенно подошёл к Джону и выглядел готовым рассказать что-то невероятное, но молчал, задумчиво глядя на царапины. Они сидели в тишине несколько минут, пока Уоллес мялся, не зная, как сформулировать мысль, а американец старательно игнорировал его, в мыслях уже несколько раз разразившись гневом и нецензурной бранью.       — В общем, — Британия присел рядом и заговорил строго, — я здесь, чтобы предложить тебе сделку.       Индейца это не заинтересовало. Он молчаливо глядел в стену и продолжал царапать пол, даже когда в его пальцах уже были занозы и раны от дерева.       — Ты хочешь защитить своих… товарищей, верно? — он продолжил, словно стараясь привлечь внимание Джона, но тот лишь фыркнул. — Как ты смотришь на такую сделку: ты не сбегаешь, а я клянусь, что мы перестанем воевать с индейцами и пойдем с ними на компромисс, не будем использовать их, как союзников, и прочее, прочее, прочее, — он говорил неохотно, словно через силу выдавливая из себя эти слова. — Но ты останешься здесь.       Последнее он заявил с большей твердостью. Американец продолжал молчать, но задумался над предложением Эрика. Он думал, сможет ли одна его жертва остановить унижения и войны с теми, кого он представляет, от тех, с кем он вынужден работать сообща. Индеец явно не показывал ни согласия, ни отказа, что слегка вывело британца из себя. Тот наклонился и прозвучал угрожающе.       — Помни, у тебя был шанс остановить это, — он говорит агрессивнее, чем слегка напрягает мальчишку. — В случае отказа, я надеюсь, что цена твоей гордости навечно будет стоять поперёк твоего горла, Джон. Пусть твоя глупость будет преследовать тебя до конца жизни твоего несчастного народа, который ты сам на это обрекаешь!       Эрик вскочил, стремясь создать зловещий эффект, и ушёл в молчании, надеясь оказать достаточно сильное давление, чтобы заставить себя слушать даже того, кто готов сражаться до последнего.       Американец слегка вздрогнул, когда дверь за Империей хлопнула, и сначала хотел отказаться от сделки. Он не собирался идти на поводу у колонизатора и его дураков-солдат, но потом он стал сильнее задумываться над судьбой индейцев и своего народа. Он стал задумываться над тем, от чего может их спасти, пожертвовав собой; каким героем может быть; как от многого сможет их уберечь. Наверняка индейцы вспомнят его добрым словом, когда смогут жить так, как захотят, наверняка все бы посчитали его спасителем. Гордость говорила американцу уходить и не вестись, но что-то также твердило ему согласиться, ведь если его не обманывают, то есть шанс действительно стать кем-то значимым, действительно кого-то спасти. С одной стороны… А будет ли другой вариант? От его побегов индейцам нет толка, а от того, что Джон останется, толк, возможно, будет… Но лишь возможно… Но разве есть у него другой выбор? Разве не будет он виновен в последующих войнах в случае отказа?       Он снова провёл ногтями по деревянному полу и в лёгком отчаянии посмотрел на разбитое окно. Холодно.       Он надеется, что пока он будет здесь, окно починят.