<i>«Любовь твоя нужна не мёртвым, любовь твоя нужна живым»
– Это она, – тихо говорит папа. Я пытаюсь дотянуться до неё, но папа одёргивает меня, и разворачивает грудью к выходу. - Я получила пятёрку по физике, - возражаю я, - Мне нужно ей рассказать. Чонён должна услышать. Папе открывает рот в немом вопросе. Я снова пытаюсь вырваться, но теперь его хватка усиливается, и он практически закидывает меня к себе на плечо, унося дальше. Дальше от Чонён. - Папа, - молю я. Но, последнее, что я вижу, это бледно-фиолетовое, застывшее под изогнутым углом, тело сестры.</i>***
Слабое зимнее солнце освещает кровать, объявляя начало нового дня. Я встаю с постели и начинаю осматривать комнату. Конспекты по математике разбросаны по ковру; грязная одежда валяется около незакрытого шкафа; на рабочем столе беспорядок, который я даже не потрудилась прибрать. Сегодня у нас физкультура, и мне не очень хочется идти на урок. Я надеваю тёплый бежевый свитер с чёрными легинсами, и направляюсь на кухню. Мясная запеканка означает, что папа «забыл что-то» или «что-то идёт не по его планам». - Привет, - здороваюсь я, присаживаясь за новенький круглый отполированный деревянный столик, на двоих. Как очередное напоминание, что теперь нас только двое. - Привет, ежик, - через плечо бросает папа, накладывая в тарелку треугольный кусок нежного теста. Мы завтракаем в молчании. Я растворяю в горячем кофе две ложки сахара, а папа смотрит в экран маленького кухонного телевизора. Кажется, крутят запись вчерашнего футбольного матча. Я делаю щедрый глоток кофе. Мне кажется, что теперь я не смогу спокойно смотреть на любое воспроизведение футбола. Папа улыбается, когда я возвращаюсь из спальни с перекинутым через плечо лиловым рюкзаком с плюшевым брелком звёздного мастера Йоды. Наша Lada приветствует нас размеренным рычанием двигателя, прежде чем папа выкручивает руль в сторону. - Сегодня физкультура? – внезапно спрашивает он, не отводя взгляда от дороги. - Угу, - соглашаюсь я, пытаясь настроить радио. Между нами повисает битковая песня известного певца. Я поднимаю плечи в такт песни, а правая нога подхватывает мой энергичный ритм. На языке крутятся слова, и я тихо их шепчу, воображая себя девицей в красивом красном коротком платье на бэк-вокале. - Ла-ла-ла, - мягко твержу я. - Учительница Хван, хвалит тебя. Самые высокие баллы за тесты по физике. Ты молодец, - произносит папа, и на его губах появляется искренняя гордая улыбка. - Спасибо. Следующая песня искрит глубокой игрой на пианино. Я раскачиваюсь на сидении, позволяя музыке завладеть телом. Пальцы в воздухе играют на воображаемых клавишах. - О-о-о, - продлеваю я, глубоким голосом. Внезапно папа делает смелый выпад вперёд, и выключает радио, вынуждая меня непонимающе замереть. Ещё чуть-чуть и я бы приступила к барабанам. Я сердито смотрю на него, но он даже бровью не ведёт. - Я не смогу присутствовать на твоём конкурсе, - огорчает меня он. Мой рот остаётся приоткрытым. - На заводе протечка. Мне нужно задержаться на дополнительную смену. Я даже не смотрю на него, прислоняю голову к прохладному стеклу. Красный меняется на жёлтый. Жёлтый на... - Не ты один, кого-то лишился, - резким тоном говорю ему. Папа шумно глотает воздух, - Но доже если и так, - я смотрю на него, и чувствую, как глаза начинает щипать, - На её матчах ты всегда присутствовал. Даже со сломанной бедренной костью, - папа грустно смотрит на меня. Пытается дотронуться рукой до моего плеча, но я лишь чертыхаюсь. Я вижу, как дрожат его губы. Но. Он чувствует себя паршиво лишь месяц. А я все шестнадцать лет. – А времени на меня – у тебя всегда не хватает. Я громко и сильно хлопаю дверью, пока папа пытается окликнуть меня. Иду в школу с привычным испорченным настроением. Мой сосед по шкафчикам с опаской наблюдает за мной, пока я рву выученные на урок конспекты около мусорного ведра. Уверена, любой мой одноклассник, сможет ответить какой реагент вступает в реакцию с силикатом натрия в водном растворе с образованием осадка. Я даже подмигиваю собственному отражению в школьном туалете. На дне моего рюкзака, я обнаруживаю блеск для губ со вкусом груши. Распускаю собранные в конский хвост волосы, позволяя длинным тёмно-русым прядям распушиться по моей спине. В столовой, уже после того, как я прогуляла физкультуру, беру шоколадный коктейль, про себя улыбаясь, когда чирлидерши бросают на меня завистливые взгляды, поедая свой зелёный горошек и попивая кока-колу. Я вовсе не слушаю учителя Югема, когда он рассказывает, как в тригонометрии называется независимая переменная. По школьному футбольному полю разбегается женская команда. Они облачены в их фирменную розово-чёрную футболку с командным номером, белые короткие шорты, высокие розовые носки до коленок и кроссовки. Кажется, совсем скоро будет первая игра с другой школой. Я вижу, как главная нападающая совершает опасный рывок ногой, тем самым принося своей команде победный гол. Мне хорошо знаком этот приём, потому что я знаю, кто его придумал. - Мисс Ю? - зовёт меня учитель, и я незамедлительно вскакиваю со своего места. Меня сопровождают тихие смешки одноклассников. - Да? - Ю Цзыюй, будьте любезны ответить на мой вопрос, - сощурив глаза, просит Югем, ожидая моего ответа. - Э. А о чём вы говорили, учитель? – невинно спрашиваю его, и учитель яростно взмахивает указательный палкой в мою сторону. - Ю, в последнее время вы очень рассеянная. Мне нужно выдать вам дополнительное домашнее задание, чтобы вы снизошли слушать меня? – процедил он, злобно смотря на меня. - Извините, - виновата опустив взгляд, я возвращаюсь на место. Сейчас мы изучаем синус треугольника. Я сдаю контрольную самой первой. Учитель Югем ворчливо цокает языком, но всё же ставит мне жирную и красную «5». Я меняю свои книги в шкафчике, когда вдруг по коридору разносятся протяжные посвистывания и тяжёлые хлопки. Это наши приветствуют женскую футбольную команду. Их кожа блестит от пота. Они измотаны. У них неряшливо торчат волосы на голове. От них пахнет кислым потом. Но вопреки этому, они падают в объятия школьных красавчиков. Капитана команды, Ким Дахён, подхватывает на руки широкоплечий Ким Сокджин, прижимая девушку к красному металлу шкафчика. Их губы встречаются в страстном поцелуе, а языки вступают в горячий танец. Я задерживаю дыхание, когда рука Джина исчезает под футболкой девушки. Дахён вздрагивает, приоткрывая рот в немом восторге, когда мягкие пальцы очерчивают твёрдые соски. Собравшиеся вокруг ребята улюлюкают, а я тут же ретируюсь к выходу, с бешено колотящимся сердцем, в тот самый момент, когда Джин совершает поддразнивающий толчок об бёдра девушки. Мне требуется 20 минут, чтобы восстановить дыхание. Из школы уже выходят переодетые и пахнущие лавандой девушки, под плечом парней. Сокджин приседает, позволяя полным розовым губам Дахён, что-то прошептать ему на ушко. Я рефлекторно высовываю язык, будто бы пытаясь избавиться от неприятного привкуса, когда Джин разражается хохотом и стискивает в ладонях упругие ягодицы ухмыляющейся девушки. Папа пишет мне, и просит позвонить тетушке Пак, чтобы та забрала меня. Я с задумчивым лицом смотрю на голубые цифры в телефоне. Палец неуверенно зависает над зелёной трубкой. С какой вероятностью мне придётся слушать, с каким «в этот раз» мужчиной встречалась тетя? А как хорошо он работал ртом между её ног? Я убираю телефон в кармашек рюкзака. До дома не меньше 40 минут. Я с сомнением смотрю на свои белые балетки. Апаранс, что я перестану чувствовать пятки выше 47%. Когда я иду – я не смотрю вперёд. Я смотрю за своими ногами. После смерти Чонён, я боюсь смотреть незнакомым людям в глаза. Мне страшно увидеть среди лиц, любимую широкую улыбку сестры. Мне кажется, что она до сих пор здесь. Что её дух не упокоен. Она кружит вокруг меня. Я это чувствую. Холодный шёпот около уха. Странное мигание лампочки посреди ночи. Я даже боюсь протирать зеркало после душа. Когда я мою голову...Я чувствую чужие, неправильно согнутые пальцы, втирающие шампунь мне в затылок. Меня передёргивает, когда я вспоминаю то колющее чувство. Теперь, я всегда запоминаю поворачивала ли я, кран в ванной. А когда книга появилась на столе. Иногда, я размышляю – если Чонён до сих пор здесь, пытается ли, она мне что-то сказать? Я продолжаю идти, пока не останавливаюсь, застывая перед широко раскрытыми железными прутьями. Меня одолевает лёгкая паника, когда рядом оказываются посадочные лавочки, на которых молодые ребята поедают горячие хот-доги. Я поворачиваю голову влево-вправо, пытаясь понять, в какой момент свернула не на ту улицу. Эти люди не должны держать в руках толстые папки. Громогласные разговоры парней нарушают установленный порядок поведения на улицах. А вон те девушки, нарушили все уставы учебной формы, надев на себя короткие мини-шорты и яркие ажурные топики, просвечивающие их соски. Я опасливо делаю шаг назад, и чувствую, как спину пронзает лёгкая боль. Поднимаю подбородок, вчитываясь в приветственную надпись на граните.«Институт-культуры Сеула»
Мысли о Чонён привели меня к её учебному заведению.***
Я трачу карманные деньги, чтобы купить себе картошку фри. Единственная свободная лавочка находится под тенью величественного дуба. Его ветви, словно когтистые лапы, отпугивают птиц. Тёмная зелень похожа на сырую потрёпанную листву. Идеальное место. Я макаю золотую картофелину в горчичный соус, наблюдая за приходящими и уходящими студентами. Такой вот была жизнь Чонён. Наверняка, она общалась с большинством студентов, и все не понаслышке о ней знали. Ей нравилось играть на этом идеальном для бега поле. Любила ли она, ходить на пары самого долбанутого профессора Кана, который чешет свои яйца, когда перед ним отвечает симпатичная девушка. Сколько вечеринок она посещала, пробовала ли знаменитый коктейль «Красная вуаль» от некого Кима, играла ли в любимую игру «Бутылочка». Если «да», то со сколькими парнями она целовалась. А если «Правда или Действие», что она выбирала. Я молчаливо вздыхаю, понимая, что совершенно не знала жизнь сестры. Мне казалось, что Чонён, как старшая сестра понимает меня. Не папу, а именно её я ждала на зрительских местах, когда участвовала в чемпионате по шахматам. Чонён купала мне в ванной, когда я, будучи маленькой, боялась трогать свою...ну...там свою...когда были месячные. Я любила, когда она расчёсывала мне волосы после душа. Как мы устраивали вечер кино любимых фильмов. Чонён готовила самый вкусный попкорн, который я только пробовала. Сейчас – это всё – кажется забытыми воспоминаниями, которыми я себя тешу. Иногда, когда мы с папой остаёмся наедине, я задумываюсь. Хотел бы он, чтобы вместе неё была я? Я сглатываю тяжёлый ком, заставляя себя не плакать. Всё это не имеет смысла. Уже ничего не имеет смысла. Я не захожу в комнату сестры, потому что боюсь почувствовать её присутствие. Закрываюсь в своей комнаты, чтобы лишний раз не появляться перед папой, ведь как мне кажется, моё присутствие напоминает ему, что он лишился своего самого любимого ребёнка. От вычислений любимого тепла и света меня останавливает лишь одна навязчивая мысль. В последний день, я не общалась с сестрой, потому что Чонён заперлась в ванной. Оттуда она вышла в самом изящном платье, которое я только видела. Оно было с сердечным вырезом на груди, атлас из небесно-голубого цвета, чуть выше колена, и сестра пахла сладким персиком. Она попросила меня дождаться её, чтобы рассказать, что-то важное. Я ждала целую ночь и утро, пока в 6 часов утра она не появилась, укутанная в плотное чёрное пальто. Я попыталась поговорить с ней, но она заперлась в своей комнате и больше не выходила. За завтраком я не заметила её отсутствие, потому что она всегда уходила первой. А ближе к вечеру, в семь часов, когда я думала, что она на тренировке, нам позвонили из больницы, с просьбой осмотреть тело. Куда же, она ходила в тот роковой день? На моих часах срабатывает будильник, и я понимаю, что в этот самый момент уже должна быть дома, и читать любимый учебник Вильгельма Рентгена. Мусорная урна в трёх метрах от меня. Я уверена на 199%, что Чонён без проблем закинет сомкнутый листок бумаги туда даже с закрытыми глазами. Я сдавливаю картонную упаковку из-под картошки и вместе с ней оставшийся соус. Прицеливаюсь. Главное дышать, как учила Чонён. И кидаю. Я делаю уверенное заявление, что всему виной громкий гул студентов и порыв ветра. Картонка отскакивает от язычка и я, как в замедленной съёмке, вижу, как соус каплями разлетается по воздуху, и попадает на идеально-чистое кожаное сиденье мощного мотоцикла. Мои губы сворачивается в тонкую линию, когда я прикидываю примерную цену этого байка. Как назло, последние влажные салфетки использовала на губы. Мой голос пропал, а глаз дёргается так, словно мне повредили нерв. Руки дрожат над этим ярким пятном, и я ощущаю, как желудок сжимается от страха, и совсем скоро картошечка вернётся через ротовой путь. Больше без промедлений оттягиваю край свитера и пытаюсь стереть пятно, а за спиной передаются смешки и странные перешёптывания. Когда мне уже кажется, что я исправила ситуация, соус оказывается слишком жидким и размазывается по серебристому рулю. Ещё немного и я упаду в обморок. - Эй, что ты творишь?! Мой внутренний голос подсказывает, что озлобленный голос и твёрдые решительные шаги, отнюдь говорят о том, что со мной разговор будет коротким, и возможно, меня заставят слизывать языком причинённый ущерб. Я стискиваю в ладонях ранцы рюкзака, и не оглядываясь назад, устремляюсь по незнакомым улицам, надеясь, что за мной не последуют.