Шутка провидения

      Гластонбери встретило своего нового обитателя хмурым дождливым ненастьем — Гай не скрывал презрения, осматривая крепостные стены божьей обители. Сказал бы, что у господа бога было отменное чувство юмора, вот только за такой бесславный конец стоило благодарить сестрицу. Нужно было отослать ее к мужу в Торнтон, как только Гай увидел ее с шайкой Гуда — уже тогда судьба предупреждала, чем все закончится.       Но Изабелла всегда умела очаровывать. Сыграла на чувстве вины, изобразила жертву — совсем как в детстве, когда попадала в неприятности, и пряталась за спиной старшего брата, прося защиты. С детства Гай, получавший наказания за сестру, сотни раз обещал себе, что больше никогда не станет покрывать ее… Что ж, он никогда не учился на собственных ошибках.       И теперь, когда сестрица сумела выйти не только сухой из воды, но и заполучить ключи от Ноттингема… Подумать только, получила задаром то, к чему Гай стремился годами! Конечно, всего-то стоило преподнести принцу Джону родного брата в клетке. Изабелла и сама была такой же предательницей, как Гай — только, в отличие от брата, не считала ниже своего достоинства выслуживаться и называть пустышку Джона королем. Гай видел, как принц реагировал на ее льстивый шепоток — едва ли не мочился от восторга.       Каким же Гай был идиотом! Ведь все было ясно как день — даже слепец мог заметить, что сестра снюхалась с Гудом, и только Гай закрывал глаза на истину. Он до последнего не хотел верить в предательство Изабеллы — все же, кровь не водица. Всегда знал, что семья была его слабостью. Послать бы сестрицу в пекло, а лучше — пристрелить в ноттингемском соборе. Хоть понес бы наказание за дело. Изабелла же сестринской любовью совсем не страдала — спасала свою шкуру, как и всегда. Заполучив власть и пристроившись поудобнее, первым делом выдумала брату отменное наказание.       Гай считал: лучше бы его повесили, чем отправили до конца дней гнить в монастырь. Он ненавидел церковников — показали всю свою гнилую натуру Гаю, когда тот еще был юнцом — содрали с него целое состояние за похороны родителей. Епископы трясли деньги что с богатых, что с нищих во имя господа Бога, и текст Библии был для них удобным способом оправдать свои поборы. Правда, не все были такими — еще существовали блаженные фанатики, что тронулись головой от постов и каждодневных молитв. Они были уверены, что века проживут по милости божьей, а на деле дохли пачками от голода и заразы.       Бога в Англии прославляли или дельцы, или идиоты, пока короли погибали за него в Святой Земле, а казну обеспечивали налоги подданных. Делом Гая было отправлять на тот свет всех, кто был не согласен с этим нехитрым укладом жизни — а кого на небесах сочтут правым, а кого виноватым, было уже не его заботой.       Радовало одно — сестрица не додумалась постричь Гая в монахи. Гай решил, что при первой возможности сбежит из Гластонбери — Ноттингем не достанется так легко змее-сестрице. Шервудская шайка наверняка попьет Изабелле немало крови и не даст ей разгуляться в новом статусе шерифа — хоть какая-то польза от Гуда. Разбойника, это, впрочем, не спасет — когда Гай вернет себе ключи от города, вздернет их обоих.       Но для начала стоило выбраться из Гластонбери… Сказать это было проще, чем сделать. Аббатство — громадная каменная крепость, затеряться в которой не составило бы труда. Но большую часть года ее держали запертой. Кельи, молельни, мастерские, столовая… В хорошую погоду могли выпустить во внутренний двор. Конечно, под присмотром. И, разумеется, ни оружия, ни коней у монахов не было — только реликвии, Библия и святая вода.       На ужин Гая отвели в общую столовую — настоятель посадил его рядом с собой. Он представил сира Гисборна гостем Гластонбери, объявив, что их дом — это его дом. Гай проглотил ругательство — он не припоминал, чтобы законы гостеприимства отказывали постояльцам в свободе.       Кормили в аббатстве отвратно — Гай даже не притронулся к мерзко выглядящей овсянке на воде. Может, был бы голоден, и выскреб монастырскую миску до дна, но ему кусок в горло не лез — Гаю было противно все в этом каменном мешке.       Чтобы хоть как-то перетерпеть эту унылую трапезу, он начал осматривать монахов — был уверен, что уже через пару вечеров ему надоедят эти постозные лица. Они все были одинаковы — тощие, изможденные, покорно-безразличные в своем смирении … То, что верующие называли божьей просветленностью, Гай называл ничтожностью.       На дальнем конце стола сидел одинокий монах — значительно моложе всех остальных храмовников, даже младше Гая. Он апатично выскребал безвкусную монастырскую кашицу, а его рассеянный взгляд нервно скользил по каменным стенам. На ладонях у него алели стигматы.       Гаю он показался смутно знакомым. — Кто это? — спросил он у настоятеля. — Брат Этельстан, — степенно объяснил настоятель.       Гая позабавило такое обращение. — А что у него с руками? — Отметины святого. Говорят, он был в плену у северян — и вернулся живым, явив божье чудо Англии. — Чем он здесь занимается? — По приказанию короны реставрирует священные писания. Он все дни проводит в уединении, в мастерской у капеллы святого Бенедикта. — Ясно, — изобразил скуку Гай. Он поспрашивал еще о паре монахов — не хотел демонстрировать свое особое отношение к Этельстану.       На следующий день он попросил о молитве в уединении — хотел воззвать к благодати святого Бенедикта. — Какая встреча, брат Этельстан, — цинично протянул Гай вместо приветствия, прикрывая дверь в мастерскую. — Похоже, Изабелла позаботилась о семейном воссоединении.       Этельстан слабо вздрогнул — перо черкнуло по пергаменту, оставляя чернильную полосу.       Он поднял глаза в смутном узнавании. — Гай? — только и сумел выдавить он. — Ты что-то не рад мне, братец, — нахально хмыкнул Гай. — А ведь мы не виделись… — он театрально загнул пальцы, — семнадцать лет? — Что ты делаешь в Гластонбери? — нахмурился Этельстан. — Разве не слышал? Я сослан сюда из Ноттингема за покушение на принца Джона. — Нет, — просто ответил Этельстан. — Я думал, что больше никогда не увижу тебя.       У Гая неприятно кольнуло в груди — скрестив руки, он спиной облокотился о дверное полотно. — Дай угадаю: и ты туда же? — ядовито протянул он. — Изабелла ненавидит меня за устроенный брак с Торнтоном, а ты — за то, что я отдал тебя в монахи? — Значит, ты все-таки выдал ее замуж за сквайра, — ровно произнес Этельстан, вставая. — Помню, он ей не нравился. — Нравился или нет: какая разница?! — вспыхнул Гай. — Он был богатым и заплатил золотом, чтобы она стала его женой! Я обеспечил Изабелле безбедное будущее! — Я был бы рад узнать, как у Изабеллы дела, — безучастно ответил Этельстан, — Но мирские дела меня больше не волнуют. Мне нужно заниматься книгами. — Я так погляжу, ты неплохо устроился в обители бога, — злобно выплюнул Гай. — Думаю, ты этому не слишком удивлен, — издевательски легко ответил Этельстан. — Меч ведь всегда был не для меня. Я не скучаю по нашим тренировкам. И синякам, которыми ты меня одаривал.       От такой реакции Гай взбесился — как смел братец осуждать его?! Да, первым решением Гая как главы рода Гисборнов было отдать Этельстана в монахи. Но он не поставил крест на младшем брате сразу — сам пытался тренировать его, был упорен в своем намерении сделать из Этельстана воина. Понадобилось испортить не один меч, прежде чем понять, что брат безнадежен. Кроткий, тихий и чувствительный, Этельстан не был бойцом — калечился даже деревянным затупленным мечом, отлынивал от тренировок, а книгам о войнах предпочитал богословие. Оставшихся от родителей денег едва хватало, чтобы сводить концы с концами — все, что оставалось Гаю, это наняться на королевскую службу. Так он мог прокормить себя — но не вошедшую в брачный возраст сестру и мягкотелого брата.       Гай мог бы сказать, что решение отлучить от себя Этельстана и Изабеллу далось ему тяжело — но на тот момент у него не было выбора. И за всю жизнь Гай ни разу не жалел, что поступил так, как поступил.       Перед глазами встала красная пелена гнева: никто и никогда не ценил его стараний! Никаких благодарностей и понимания — только упреки и обиды!        Гай не заметил, как сорвался на крик. — Я думал о выживании нашей семьи! — он подскочил к брату, нависая зловещей тенью. Был выше Этельстана на полторы головы. — Думаете, мне было легко?! Мне было пятнадцать, когда родители умерли, и я остался с вами, без гроша в кармане на руинах нашего сожжённого поместья! Уж простите, не думал, что вы с сестрицей хотели сдохнуть с голоду! Мне было бы проще оставить вас на растерзание волкам, чем печься о вашем благополучии и в итоге получить нож в спину!       Этельстан сел обратно на табурет: неожиданная тирада Гая произвела на него впечатление. — А ты совсем не изменился, — посмотрел он на Гая снизу вверх. — Так и не научился обуздывать свой нрав. — Вот только не надо меня обвинять! — прорычал Гай, успокаиваясь. — Ты и представить не можешь, что я пережил! — Но я не держу на тебя зла, — спокойно ответил Этельстан. Он блаженно улыбнулся. — Честно говоря, я почти не вспоминал о вас с Изабеллой. Но, раз уж ты здесь, я был бы рад узнать, как сложилась твоя жизнь.       Гай подумал, что в приглашении Этельстана поговорить было что-то смутно-оскорбительное в своей снисходительности. Но, в отличие от Изабеллы, брат никогда не стремился задеть нарочно — был слишком кротким человеком для подобного.       Гай начал думать, о чем мог рассказать, и понял: гордиться ему было нечем. Вся его жизнь была чередой провалов, разочарований, предательств и несбывшихся надежд. Несправедливость — вот как можно было назвать ее одним словом.       И потому он решил: пусть Этельстан расскажет о себе первым. — Уверен, твоя жизнь куда интереснее моей, — мрачно хмыкнул Гай. — Помнится, я отдавал тебя служить в монастырь на острове Линдисфарн. А теперь ты здесь — и, по слухам, почти святой. — Линдисфарн разорили норманны, — ответил Этельстан. — Они забрали меня с собой за море.       Гай не поверил своим ушам — кто бы мог подумать, что мямля-Этельстан переживет нападение варваров с севера! Гай слышал рассказы о них — чего стоили одни только истории о том, как они кромсали людей на куски. Будто мясники, что пускали свиней на потроха. — Я так понимаю, это они тебе оставили, — он указал на отметины на руках брата. — Как ты сбежал от них? — Я не сбегал. Они сами привезли меня обратно в Англию. Когда мы отправились в набег… — Этельстан тяжело вздохнул. — Мы разорили Винчестер.       Гай несколько мгновений оторопело смотрел на брата, а затем громко рассмеялся. — Ловко придумано! Я ведь почти поверил! — прохрипел он, задыхаясь от смеха. — Нет, правда, как ты сбежал? — Но так и есть, — Этельстан был абсолютно серьезен. Он достал из кармана браслет. — Вот, это подарил мне мой друг Рагнар. Он ярл, предводитель норманнов. Я знаю, он вернется за мной.       Гай схватил браслет — поднес к глазам, пытаясь рассмотреть внимательней. Бронзовый обруч, чьи концы были увенчаны драконьими головами. На вид действительно нездешний — неужели его слабовольный братец и правда сумел стать ровней северянам?!       Мысль о том, что Гай мог не только сбежать из Глостонбери, но и заявиться в Ноттингем с армией норманнов, была слишком хороша, чтобы от нее отказываться. — Возьми меня к северянам, когда придет время! — вцепился Гай в плечи Этельстана — он никогда еще не просил ни о чем так рьяно, как сейчас. — Я все равно не останусь здесь! Поверь, ты не пожалеешь!       Просьба брата застала Этельстана врасплох. — Северяне — суровые люди, — он нерешительно покачал головой, безуспешно пытаясь освободиться от хватки брата. — Их доверие нелегко завоевать. Даже если они не возьмут тебя в рабство, они захотят, чтобы ты отрекся от нашего бога… — В пекло Христа! — жестко перебил Гай. Он мог поклясться в верности хоть самому Дьяволу, лишь бы вернуть себе Ноттингем. — Не говори так! — боязливо предострег Этельстан. — Ты в божьем доме! — Да плевать мне на это! — Гай заводился только больше. — Я и так обречен на ад — черт подери, я уже живу в аду! Может, богу северян я понравлюсь больше, чем Христу?! — Богам, — поправил Этельстан. — У северян много богов. — Точно, ты же ведь уже не христианин! — усмехнувшись, Гай завертел браслет Этельстана в руке — интересно, как быстро братец его заслужил? Гай был уверен, что получит такой же намного быстрее. — Тем более, не понимаю, что ты здесь забыл? — Но я верю в Христа, — возразил Этельстан. — И вижу его чудеса, — Он поднял руки, показывая брату. — Это его знаки. — Да, как же! — усмехнулся Гай. Этельстан с детства был впечатлительным — наверняка принял оставленные северянами шрамы за божий дар. — Только своим дружкам с севера об этом не говори. Их боги этого не одобрят. — Но богов Рагнара я тоже видел! — неожиданно заверил Этельстан. — Мне являлись и Один, и Фрей! Также, как и ангелы, посланники Христа! Они говорят со мной, я слышу их голоса! Я слышал их и вчера, за ужином!       Гай резко отстранился от брата. Из груди вырвался гневый разочарованный выдох, он устало провел рукой по лицу, пальцами закапываясь в нечёсаные волосы. Рано обрадовался — похоже, младший братец попросту сбрендил от своей веры. — Мне кажется, они все существуют, — задумчиво продолжил Этельстан. — Или они — одно и тоже… Я верю и в Одина, и в Христа. И я знаю, что мои размышления богоугодны — поэтому Иисус отметил меня.       Гай оценивающе посмотрел на Этельстана: мысленно уговаривал себя, что блаженный брат в союзниках все же лучше, чем лицемерка-Изабелла. Этельстан хотя бы не врет — или уверен, что не врет. К тому же, браслет северян был настоящим — значит, и норманны тоже. А что до видений брата… Пусть сам разбирается со своими богами, сколько бы их ни было. Гаю до них не было никакого дела — он, к счастью, верил только в силу меча. — Допустим, — осторожно ответил Гай. — Но ведь в аббатстве не знают о твоих… поисках? — Они знают, что у меня случаются видения, — сказал Этельстан. — Но я не говорил им, кого на самом вижу. Ты первый, с кем я поделился истинным смыслом моих откровений. — Кстати, почему? Так доверяешь вновь обретенному брату? — Я знаю, что ты меня не поймешь, — пожал плечами Этельстан. — Поэтому тебе легко доверить тайну, которая для тебя ничего не значит.       Гай рассмеялся — а ведь братец был прав! Он не мог допустить мысли трепать о бреднях Этельстана — иначе его самого сочтут сумасшедшим.       Этельстан слабо улыбнулся. — Значит, решено, — объявил Гай. — Сбежим отсюда при первой возможности. Я доставлю тебя к твоему ярлу, а ты замолвишь за меня словечко перед северянами. — Гай, я не уверен, послушают ли они меня… — нерешительно протянул Этельстан. — А ты постарайся быть убедительным. Ради брата, — вставая, Гай вложил Этельстану браслет в искалеченную руку. — Считай это испытанием всех своих богов. А я даю тебе слово: мы выберемся из этого склепа.       Провожая взглядом Гая, Этельстан подумал, что это была отменная шутка провидения: на пути к истине свести его с братом-безбожником.