Argumentum baculinum (первая версия)

После допроса у старика Рамсеса он чувствовал себя виновным во всех возможных преступлениях. Мысли снова и снова возвращались к неслыханному приговору. Разумеется, виконтесса… бывшая виконтесса заслужила наказание. Но казнь на солнце… Это… Это очень жестоко. Его бедная жена тоже так умерла. Только она была ни в чём не виновна. Она просто шла по улице из дома его сестры Оленки. Просто шла домой! А мерзавец, который ещё может быть жив, сдёрнул с неё плащ. Милошу против воли вспоминались обгоревшие останки его жены на опознании. Чёрные кости с остатками плоти. Как он должен был её опознать? По впёкшимся в ошмётки тела украшениям? Или по остаткам светлой косы? Или его брат Виктор. Он тоже так умер. Просто забыл, что на окне не стоит фильтр и поднял жалюзи. Милош осматривал его тело… то, что осталось от тела, когда мать попросила провести собственное расследование и убедиться, что это было не убийство. Кровь мафусаилов в солнечных лучах вскипала, кожа лопалась и… Невыносимо об этом думать. Хуже всего, что ему придётся присутствовать при казни, как ведшему дело дознавателю. Да, дело у него отняли, но он сам ещё месяц назад по возвращению из Алеппо объявил своим коллегам, что будет присутствовать и на суде, и на исполнении приговора, ведь его отстранили не потому, что он не справился с делом. Официально. Милош не сомневался, что за убийство терран Дайму приговорят к смерти. Но он рассчитывал на расстрел, который проводится в присутствии исключительно исполнительной комиссии. Разумеется, он будет на казни не один, но легче от этого не становится. Что он сможет сделать? Сказаться больным? Прямо обратиться к герцогу Рамсесу и рассказать о своих переживаниях? Герцог — его дядя, он помнит, что случилось с Милешой, и поймёт. Он может организовать ему вызов на работу или отослать куда—нибудь. Нет, это неприемлемо. Он не глупый мальчишка, а дознаватель, дворянин и подданный Её Величества. Да, приговор жесток. Но справедлив. И не ему, собиравшему одну из жертв Даймы из обглоданных псами кусков, выдумывать отговорки про болезнь. Дома его встретили удивительно тепло. Девочки были уже дома, сам дом стоял на месте, кетуда были ему рады и немедленно принялись накрывать стол. Милена уже закончила свои уроки, а Милица даже надела длинное коричневое платье, как он любил, вместо своих обычных форменных штанов. — Как прошли слушания? — Милена позаботилась даже о любимом кресле для уставшего отца. Оно стояло в прохладной тени деревьев у балкона. Всегда бы они были такими заботливыми! — Можно сказать, что хорошо, — Милош вымыл руки и вытер лицо. Тёплая вода сняла хотя бы часть усталости. — Дайму признали виновной? — Да. Казнь через два дня. — Два дня? — Милена ужаснулась. — Так быстро? Но апелляция Императрице? Разве ее не будет? Милош внимательно посмотрел на дочь. Сказать ей, что её имя упоминалось в связи с именем чудовищной убийцы? Вряд ли её это напугает, в её—то возрасте. Скорее наоборот, только подольёт масла в огонь. — Нет, не будет. Извини, милая, но вина твоей подружки признана лично Императрицей. Скажи спасибо, что никто не попытался свалить её вину на тебя! Милена зло сдвинула брови. — Не сомневаюсь, что ты бы меня сдал первым! — девушка резко встала из—за стола и вышла из комнаты. Милош вздохнул и сжал виски. Влюблённость дочери в кудрявую сирийку ему не понравилась сразу же, как он узнал о ней. И даже не из—за разницы в возрасте в почти двадцать лет… Хотя, из—за неё тоже. Да, мафусаилы разницу в двадцать лет воспринимают как «всего—то!» Но не когда одной из девушек нет даже двадцати, и она до сих пор страшно переживает из—за смерти матери, а вторая, пробудившаяся, уже прославилась, как весьма жестокая и своевольная особа. Милош уже тогда почувствовал в Дайме какую—то гнильцу. Холодный взгляд, слишком двусмысленные фразы, слишком вызывающие манеры. Милош был старше неё в три раза, но молоденькая виконтесса уже знала своё место в обществе, и какой—то там дознаватель был для неё не указ. Со своими развязными и двусмысленными манерами Дайма была похожа на актрису—терранку, а не дочь благородного дома. Теперь Милош был особенно рад, что не допустил более близкого знакомства дочери и той, которую через двое суток на рассвете выкинут под солнце. Он отбросил все лишние мысли. Все любят говорить о том, что «что—то знали!» Но кто бы сказал ещё год назад, что благородная Дайма ради веселья убивает терран? Хорошо ещё, что новости об этом не вышли дальше узкого дворянского круга. Милица молча проводила взглядом сестру и, немного помолчав, тихо произнесла: — Она уверена, что ты оговорил Дайму. — Правда? — Милош отставил от себя тарелку. Ссора с Миленой убила остатки аппетита. — Да. Она сама мне сказала, что ты её ненавидишь, — Милица спокойно отправила в рот ещё кусок рыбы. — Какой же она ребёнок! — Любовь, — Милица скривила губы. — Из—за неё порой плохо видят. Сам знаешь. — Это не любовь, а детское воображение. Даже если бы я ненавидел Дайму, сумел бы я подбросить в её дом столько трупов? И улик? И уговорить Её Величество санкционировать расследование? Которое, к тому же, не я вёл! — Я тоже ей так говорила, но она считает, что мы просто её ненавидим. И прекрасную Дайму тоже. — Какой же она ребёнок... — Милош налил себе воды в стакан и откинулся на спинку стула. — Ты знала об их переписке? — Да. Последнее письмо пришло за… — дочь нахмурилась. — Да, за три дня до начала твоего расследования. — Почему ты не сказала мне? — А что бы ты сделал? — Ну, не знаю. Наверное, серьёзно с ней поговорил. — Стал бы проверять её почту и забрал из общежития академии. Милош хотел было возразить, но Милица, как всегда, была права. Он бы поступил именно так. — Вот видишь. — А если бы твою сестру привлекли за соучастие?! — Они не виделись несколько лет, — Милица вздохнула. — А что ещё можно было сделать? Я ей сказала, что если они будут встречаться, я всё расскажу тебе. А переписка — пусть переписывались. Мало ли кто с кем переписывается. Ну, правда, пап, если что—то запрещать, то это становится только более желанным. Она почти успокоилась. — Не похоже. — Брось, она злится на тебя больше не потому, что её любит, а потому что ты запретил. Ты же её знаешь, она помнит все обиды. Если бы мама была жива, она бы ей припомнила все отобранные конфеты и апельсины. Они замолчали. Милош покачал головой. Младшая дочь была его вечной головной болью. Он любил Милену, как только вообще отец может любить своё дитя, но она всё равно сводила его с ума. Она была чудовищно упряма. Милена считала своё мнение единственно верным и отказывалась слушать любые доводы. Даже если понимала, что не права, она не сдавалась. Наоборот, стояла на своём ещё отчаянней, словно за признание своей неправоты она лишится жизни. Иногда Милош думал, что он сам в этом виноват. После смерти жены он баловал маленькую Милену, как только мог. Он сам приучил её к тому, что его мир вертится вокруг неё. Милица, впрочем, была не лучше. В отличие от сестры, его старшая просто не ставила отца в известность о своих планах. С возрастом она научилась умеренности и разумности, а вот в детстве доставила им с Милешей изрядно хлопот своими выходками. — Что будет дальше? — Милица пересела на место сестры, поближе к нему. — Думаю, твоя сестра скоро осушит свои слезы. Когда она последний раз влюблялась? Полгода назад? — Я не про Милену. Все только и говорят, что про казнь Даймы. Она была дочерью первой наследницы Дамасска. Теперь все ждут, что будет с ее матерью и бабкой. — Ничего не будет. Формально они обе жили всё это время в столице и ничего не знала про дела дочери. Для них плохо, конечно, что Дайму не признали невменяемой. — То есть, с головой у неё всё в порядке? Была экспертиза? — Да, и она здорова. Она убивала просто потому, что ей за это ничего не было, — Милош растёр виски. — Но говорят, что графиня Бадийя на ближайшем Диване может подать прошение об отставке. Тогда герцогине придётся выбирать новую наследницу. Так, или иначе, но наследование пойдёт по другой ветви. Ведь братьями Даймы тоже не всё гладко? — Да, Луц под следствием из—за растрат. Говорят, что Императрица может вообще передать Дамаск другому роду. Говорят, что это либо Лины, либо Аббасы. — Ничего про это не слышал, — Милош прополоскал рот и поднялся. — Прости, я хочу отдохнуть. — Разумеется, па, —Милош погладил дочь по голове и вышел. Солнце уже поднялось высоко над кронами деревьев. Ему уже давно пора быть в кровати. Но вместо своих комнат, он свернул в коридор девочек. Их окна выходили в огороженный стеной малый сад, где всегда тихо и спокойно. Хоть какая—то гарантия, что к ним не попадёт никто посторонний. Понятное дело, что когда—нибудь они обзаведутся мужьями, но… Когда—нибудь. Об этом Милош старался не думать. — Милая, — он постучался в дверь Милены. — Можно мне войти? Никакого ответа. — Пожалуйста. Мне очень надо с тобой поговорить. Снова тишина. Милош надавил на ручку и вошёл. Пол небольшой комнаты с керамическим полом устилали листы бумаги. Милена, как и её мать, отлично рисовала. Наверное, она начала рисовать ещё раньше, чем научилась говорить. У неё была буйная и страстная натура. Только очень беспорядочная и бессистемная. Милош настрадался с ней. Таких людей трудно приручить и загнать в рамки. Они вырываются, как птицы, которым хотят сломать крылья. А кто решится сломать крылья своему собственному ребёнку? Милена сидела посреди разбросанных бумаг и злилась. При виде него она резко отвернулась к стене. Милош со вздохом поднял опрокинутую табуретку и сел рядом с диваном дочери. — Милая, давай поговорим. Тишина. — Ты заставляешь меня оправдываться за то, в чём нет моей вины. Возмущённое сопение. —Я не знал, что ты всё ещё… испытываешь к ней эти чувства, — Милош с трудом подбирал слова. — Но… — нет, так невозможно. Зачем она так с ним? — Откуда я об этом знал? Я был уверен, что между вами всё кончено. — Угу, конечно. Она тебе всё рассказала. — Твоя сестра мне ничего не говорила, если ты об этом. — Она тебе всё доносит! — Ты прекрасно знаешь, что это не так. Прекрати на неё наговаривать. — Угу. — Милена Аслан, ты знаешь, что сегодня на заседании адвокаты Даймы пытались доказать, что ты её соучастница? — лгать плохо, но Милош не представлял, как ещё привести дочь в чувства. — Что? — подействовало. Милена наконец—то перестала хныкать и подняла голову от колен. Лицо было сухим. Вот негодница! А он ещё переживал за неё! — Что ты вместе с Даймой убивала терран и пила их кровь. Теперь понимаешь? —Они… они что? Что я? — Пытались свалить на тебя вину. Представляешь, что было бы, если ты с ней хоть раз встретилась? На солнце выкинули бы уже двух глупых девчонок! Милена вздрогнула и спешно вытерла покатившиеся по щекам слёзы. Милош вздохнул и пересел к ней. — Ну, всё, не стоит из—за этого плакать. Им ничего не удалось… — Милош уже пожалел, что решил соврать. Только зря напугал ребёнка. Нужно было просто подождать, пока она успокоится и поговорить. Чтобы она, как всегда, решила, что он сдался и что она права? — Прости, что накричала на тебя… Я… я не знала, что так будет! — Милена крепко обняла его. Милош погладил её по голове. — Я не обиделся. — Хорошо, — девочка вздохнула и отстранилась. — Я… — Ничего не говори. Если хочешь, после твоих экзаменов, съездим в Афины отдохнуть. —Нет, не поедем. У тебя работа будет, а Милица не захочет. — Почему? — Она в Александрию решила съездить. — В Александрию? Почему она мне не сказала? — Ну, — Милена замялась. — Она ещё не уверена, что поедет. — Почему это? Решила съездить туда с друзьями? — Да нет, там немного другое. — Что это — другое? — нахмурился Милош. — Я… — на открытом лице Милены отразилась мучительная борьба между желанием всё рассказать и сохранить тайну сестры. — Пап, но только по секрету, хорошо? — девочка вздохнула. — И я тебе не говорила об этом, понял? Я из дома сбегу, если ты кому—нибудь разболтаешь! Милош коснулся сердца и поднял руку в знак того, что никому не разболтает. — Ей Хоремхеб предложение сделал, — выпалила младшая. — Кто? Какое предложение? Постой, ты хочешь сказать… — Милошу показалось, что он ослышался. —Хоремхеб! Ну, он её преподаватель криминалистики, ещё он внук герцога Рамсеса. На той неделе он ей замуж предложил… то есть, позвал… Ты понял? Милош понял. Его захлестнули эмоции. Ему хотелось одновременно выбежать и потребовать объяснений от дочери. Запереть её дом. А самому этому Хоремхебу велеть никогда не приближаться к их дому. И написать жалобу в академию. Его дочери всего тридцать лет! А этот преподаватель! Если он внук Второго советника, то думает, что ему всё можно?! Воображение вдобавок нарисовало копию дяди, такого же сморщенного, только чуть моложе и с гаденькой улыбочкой герцога Эйе. — Ты обещал ей ничего не говорить! — Милица вцепилась в его руку и не дала подняться с места. — Пап! Ты обещал! — Твоя сестра встречается с преподавателем! — Зашипел Милош. — А я ничего не знаю! — Потому что ты, как только узнаёшь что, сразу начинаешь ругаться! И вообще, они не встречались! — Как не встречались? Он что, ей просто так взял и сделал предложение? — Ну да! — Разумеется! И я в это должен поверить?! — Пап, сиди! — Милена повисла у него на плечах. — Она ему отказала! Милош выдохнул. Это меняет дело! — Правда? Сразу бы так и сказала! — Ну, да, — Милена вздохнула. — Па—ап, ну её уже тридцать лет, она взрослая! — Мы с Милешей, то есть, с вашей матерью поженились, когда ей было шестьдесят! И встречались почти семь лет! — Ну, это вы с мамой! — Милена закатила глаза. — Не все такие старомодные. — Что ты хочешь сказать?.. И вообще, ты этого Хоремхеба видела? — Видела, да, — Милена уже явно жалела, что проболталась. — Нормальный он. На герцога Рамсеса похож, только не такой сморщенный и надутый. И вообще, они с Мил, можно сказать, почти не встречались. — То есть? — Ну, он просто ей там цветы дарил, стихи писал… Ну, как вы с мамой. Милица с ним встречаться отказалась, сказала, что иначе против Хора начнут расследование о служебном несоответствии. Ну, если узнают, что он бегает за студенткой. — То есть, он ей нравится?! — Ну, па—ап! Ну да, он ничего такой, симпатичный. Хотя мог бы быть повыше. — Он ещё и коротышка?! — только этого не хватало! — Он твоего роста, па! — Это—то и плохо! — Па—ап, ты зануда! Он хороший парень, к тому же Мил не собирается за него замуж. У неё экзамены! Ты обещал ничего ей не говорить! А то я вообще тебе ничего рассказывать не буду! Милош с шумом вздохнул и выдохнул. — Но ты мне теперь обязана рассказывать про них всё, ты поняла? — Па—ап… — Зачем Милица собралась в Александрию, если она ему отказала? Она всё—таки не уверена? — Милош Аслан! Он вздрогнул и приложил руку к уху. Миниатюрный служебный передатчик в ухе ожил. — Папа? Что случилось? — Я сейчас, — Милош вскочил на ноги, выбежал в коридор и едва не сшиб Милицу. Она подслушивала, что ли? Вот негодяйка!.. — Мне долго ждать? — Нет, отец, — Милош показал старшей дочери кулак и вышел в гостиную. — Я же просил вас не пользоваться служебной линией! — И что? Что же мне делать, если я внезапно захотел поздравить моего сына с успехом? Поздравляю, мой драгоценный! — голос Эйе звучал слишком громко и невероятно дружелюбно. Милош закрыл глаза и представил себе ночной сад под молодой луной. Слабый морской бриз едва заметно касается листьев и перемешивает ароматы цветов. И единственный шум — звук воды из одинокого фонтана—слезы. Помогло. — С чем, отец? — С завершением твоего дела, разумеется. До нас с матерью дошли новости, что сегодня мой братец наконец—то вынес приговор страшному чудовищу в женском обличии. — Да, я присутствовал на заседании, — в ночи играет флейта. Тихие серебряные звуки так органично вплетаются в шум листьев на ветру… — О, это замечательно. И на каком основании ты присутствовал? Как следователь? Невидимые музыканты играют прекрасную песню о любви. И девочка с тонким голосом поёт звонче соловья… — Как свидетель, отец, — видение перестало помогать, и Милош открыл глаза. Он стоял около зеркала и смотрел на своё отражение. Отражение показывало смертельно уставшего лохматого мужчину с опустившимися плечами. Этому мужчине уже достаточно острых переживаний на один день, и ему пора идти спать. — О, это великолепное достижение, сынок! — Каждое поколение должно добиться большего, чем предыдущего, — Милош заметил, что на зеркале скопилась пыль. Нужно будет разогнать кетуда в этом доме. Он слишком добрый хозяин. — Не удивительно, что я добился большего, чем ты. На другом конце повисла тишина. Милош выдержал полминуты, потом добавил в голос беспокойства и спросил: — Отец, ты в порядке? Отец? — В полном, — отрезал Эйе. Милош улыбнулся. Ладно, разборки со слугами подождут ещё пару дней. Он сумел уесть старого хрыща. Это событие стоит того, чтобы его отметить. — Рассказать, как шло заседание суда? — Нет, — отрезал Эйе и прорычал: «Довольна?». Милош снова уставился на зеркало. «Довольной» могла быть только мать, а с ней разговаривать о деле Даймы он не хотел. Категорически. Если над Эйе у него было преимущество в виде вполне неплохой карьеры имперского дознавателя, то мать… мать никогда не терпела неудач. Никто из её детей никогда не слышал утешения «в следующий раз всё получится». Раз бывает единожды — и он уже прошёл. Дело Даймы могло бы открыть ему дорогу на высшие должности и следующий ряд в дворянском совете, но он не справился с ним. Неважно, по какой причине. Шанс уже упущен. Так говорила герцогиня Марика, и она была права. В узе раздался шум переключения линии. — Милош. Он вздрогнул. — Да, мама. — Когда будет исполнение приговора? — голос матери был ровным, но Милош всё равно почувствовал, как у него подкашиваются ноги. — Через два дня, мама. — Ты придёшь? — Да. — Я уже и так достаточно наслушалась, что мой сын не справился с сирийцами. — Извини. — От твоих извинений ничего не изменится. — Да, мама. — Поцелуй за меня девочек. Милош не успел ответить. В трубке тренькнул колокольчик обрыва связи. Он положил трубку на место. Милица всё ещё стояла перед ним и старательно смотрела на то же зеркало. Тишина затянулась. Милица сдалась первой. — Деда ты здорово сделал! — Иди спать, солнце уже высоко. — Правда, здорово. Я вот думаю, он тебя так не любит именно потому, что ты не вылетел из дознавателей, как он в своё время. — Он сам ушёл, когда женился на бабушке, — настроение Милоша упало окончательно. — Ага. А ещё герцог Рамсес заставил его бросить все три академии, где он учился, не жениться на любимой девушке… — Какой девушке? — А, ты же не знаешь. Он, когда с бабушкой ругается, поминает ей какую—то девушку, которую он яко бы любил до свадьбы. — Может быть, и любил. — У этой бедной девушки каждый раз разные цвет волос, глаз и имя… — Прекрати так говорить о бабушке с дедушкой, это не вежливо. — Пап, все знают, что они друг друга ненавидят, а дедушка к тому же ещё и мелочный злобный неудачник. Нашёл секрет Императрицы! — Ты ещё не доросла, чтобы так о них договорить, — и когда она стала такой наглой? Мало того, что он добрый хозяин, так ещё и никудышный отец! — А ты дорос? — Иди спать, — Милош потёр виски. — Брысь. Уже полдень! — Детское время! — Спать, я сказал! — он обнял её за плечи и развернул в сторону её комнаты. — Расскажешь сказку? Нет? Я её переросла? — Будешь так со мной разговаривать, после экзаменов отправлю к тёте Оленке в Киев. Будешь с дядей Василом по вечерам препираться. Милица помолчала, потом кивнула. Милошу показалось, что она сейчас что—то ему скажет, но дочка просто поцеловала его в щёку и пожелала спокойной ночи. Неужели он снова в чём—то проговорился? Она догадалась, что он знает про её несостоявшегося жениха? Или у него просто разыгралась паранойя. К себе Милош вернулся окончательно расстроенным. — Эбрег, к девочка кто—нибудь приходит, когда я уезжаю из города? — Да, к ним приходят гости, господин, — кетуда помог Милошу вылезти из бассейна и переодеться ко сну. — Хотите ли вы спросить, приходят ли к ним молодые люди? —Ммм… да. — Боюсь, я не смогу ответить, господин. К юным госпожам часто приходят их товарищи по учёбе, но я не заметил, чтобы кто—то из этих юношей пользовался их особым вниманием. — А кто—нибудь из преподавателей приходил? — Нет, господин. — Понятно, —Милош молча проследил, как слуга убирает его вещи в шкаф. Что за день! Сначала суд, теперь дочери. Чтобы сказала Милеша, если бы видела, как он воспитал их детей? Наверное, сочла бы его бесхарактерным. И была бы права. Кого Милош вырастил? — Принести господину успокоительного? — предложил Эбрег. — Похоже, что оно мне нужно? — К моему большому сожалению, господин выглядит очень расстроенным. —Нет, просто принеси воды, — раз уж Эбрег так говорит, значит, он действительно плохо выглядит. — Разрешите задать вопрос, господин? — спросил слуга, вернувшись со стаканом успокоительного чая. Нет, это невозможно терпеть. Его даже собственные слуги не слушаются! — Да. — Вы будете присутствовать на казни бывшей виконтессы? — Да, — Милош всё—таки выпил чай. Глупо думать, что Эбрег сделал это со зла. — Господин уверен, что это разумно для него? — Абсолютно разумно. А откуда ты знаешь о казни? Я тебе об этом не говорил. О ней объявили официально? — Нет господин. Но мы узнали о ней от слуг баронессы Ракки. — Мей Лин? —ах, да, они же соседи, — И что говорят по этому поводу другие слуги? — Радуются, что их хозяева не из дома Ваен, господин. Ещё говорят, что Её Величество хочет лишить Ваенов герцогского достоинства. — Это неправда, — Милош зевнул. Мышцы наконец—то стали расслабился. Эбрег забрал у него поднос и поклонился. — Спокойной ночи, господин… И мы все очень рады, что служим именно вам, господин. — Иди уже, подхалим, — Милош хлопком выключил свет и закрыл глаза. Всё же, он отвратительный хозяин, если его утешают слуги. Кто бы ещё стал такое терпеть?