Кому есть дело до судьбы человека?

Вязкая слякоть ранней весны. Холодное серое небо разливает тусклый свет на поселение подле глухой заросли араукарий. Неистовыми криками разражается островок цивилизации на отшибе континента. Сорваные голоса петляют сквозь задымлённое поле и тонут в окаймляющей его чаще. Единственно-чьего уха достигают отчаянные и горькие предсмертные вопли - дикого зверья, но тому безразличны страдания человеческого племени. Стирая в кровь белые колени о грязную наледь, давно тропические края не переносили подобных заморзков, с бешено колотящимся серцем замирая от ужаса, вопреки тёмной пелене перед глазами от недостатка кислорода, она старается дышать как можно реже. На сколько хватает сил, оцарапаные, испачканые землёй и сажей ладони стремительно перебирают тлеющие обломки, кулаки сжимают клочья пожухлой травы, помогая продвигаться вперёд. Не сводя помутневшего взгляда с дальней, пока не тронутой пожаром перекошеной постройки, левой ладонью она опрометчиво ступает во влажную лиственную кучу, девушка оскальзывается на земляной кочке и слетев с неё, прикладывается лбом о замшелый камень. Ветер рванул растрепавшиеся патлы. Взор седовласого всадника обрушился на мельтешащий в относительной дали, а засим опрокидывающийся ничком из-за развалин худощавый женский силуэт. До того о чём-то переговариваясь с парой такого же властного вида возрастных мужчин , он устало насупил брови и повелительно-небрежно вскинул руку в сторону гогочущей конной армии, вернее незадействованной её когорты, из которой настигать раздражитель внутреннего перфекциониста главнокомандующего выдвинулся тощий долговязый паренёк на вороном. Пламя, подгоняемое порывистыми колебаниями воздуха, продолжало набирать обороты. Тяжёлые подошвы быстрым шагом переступали потревоженные ими земли, бесцеремонные руки волоком тащили пленных. А перед с трудом поднятой, свинцовой головой возникли неумолимо приближающиеся лошадиные ноги. По инерции подскочив, девушка шустро прохромала несколько метров и внезапно согнулась от болезненной рези в лобной доле. Тут же, будучи уже нагнанной, ощутила треск натянувшейся всклокоченной копны, подневольно рванула голову назад. Снопы искр, парящие вокруг оседали на коже и таяли прежде, чем успевали ужалить. В ушах стояли уже не людские крики, а прощальный скрип догорающей деревни. Накатило отчаяние, а за ним пришло смирение...Тугая шершавая бечева окольцевала запястья, до боли стянула их между собой, едва ли не полностью перекрывая кровоток. Щурясь и постанывая, она поплелась, то и дело запинаясь, до её сосредоточенного на невыносимой физической боли сознания долетали понукания и бранные выкрики раздраженного мужского голоса, влекомая верёвкой привязанной к седлу чёрного жеребца, она вынуждена была ускоряться по мере разгона животного. В лицо летели ошмётки грязи, песок и галька, перед глазами всё расплывалось в геометрической прогрессии, тело знобило, к горлу подкатывали рвотные массы, которые едва удавалось сглатывать, но вскоре иссякли последние силы, коленки подкосились и в очередной раз обернувшийся наездник лицезрел уже бессознательно волочащееся по тропе тело. Будто бы сжалившись, вояка осадил скакуна и в следующую минуту девушка ощутила сначала лёгкий тычёк в предплечье носком сапога, а после грубую растерянно-блуждающую хватку то тут то там, наверняка останутся синяки, она была перекинута сперва через крепкое плечо, а затем и через конскую спину. С этого момента, отключившись окончательно, селянка перестала более что-либо воспринимать, кроме металлического запаха крови, а также гари, пота, пыли и палёной древесины...