Гороскоп

— ГОРОСКОП —

             Ученым до сих пор не удалось понять, как капсула оказалась здесь, но шуму она наделала знатно. Еще бы! Потусторонний элемент, нарушивший законы времени и пространства, с живым организмом внутри, у всех на сенсорах впечатался в корпус НИИКП, обойдя радары и многоуровневые системы защиты. Дым, который валил из помятого, слегка оплавленного эллипсоида, наследил не в одном слое атмосферы — у нас, как ты помнишь, она совсем тонкая, можно сказать, никакая. Капитан Тринадцатый даже поверил, что брешь в защитных слоях придется заделывать. Странно, полуразрушенное здание института, который обеспечивал планету наитончайшими разработками в области кораблестроения, его совершенно не тронуло.       Но мы отвлеклись, прошу прощения.       Вокруг пришельца быстро собралась немалая толпа. Помню, как мы с капитаном проталкивались сквозь жесткие спины каприконовцев. Он наводил порядок среди местных жителей и параллельно стремился выйти на связь с Управителем города, я же исследовал размер ущерба и пытался понять, какое существо заключено внутри многослойной металлической тюрьмы.       В то, что среди нас оказался человек, поверили не сразу. Даже я до последнего отрицал этот факт. Наверное, поэтому проведывал Тебя каждое утро, пока ты еще спала в лаборатории.       Капсула не поддавалась на уговоры самых хитроумных изобретателей. Удивительно сложные механизмы для землян твоих времен. Похвально. Так или иначе, когда датчики перестали воспринимать условия нашего мира в качестве враждебных, крышка капсулы самостоятельно отъехала вбок с легким шипением. Из капсулы долго шел белый пар, напоминающий микрочастички летучего песка. Затем появилась Ты.       В последнее время я стал слишком рассеян. Республика живет в достатке, но надолго ли? Меня все меньше заботит добыча цветных металлов в Холодных горах, колонизация U-234 в устах Управителя — пустой звук, не радуют даже встречи с товарищами. Жизнь словно одномоментно потускнела. Я не могу найти этому разумных причин, потому страдаю еще сильнее.       Как сыну Верховного Главнокомандующего, мне положено проявлять должное внимание армии во время смотра, и как единственному наследнику, показано быть на два шага впереди остальных, препятствовать еще не совершенным ошибкам.       Вместо этого я продолжал отдаляться, вспоминая, как тяжелый дым очертил твои остренькие плечи.       Отец непременно назвал бы эффект типичным сбоем системы, однако именно его имя открывает мне двери в любые отделения вычислительных центров. Желание удовлетворить неуемное любопытство и первым столкнуться с правдой часто толкает меня на необдуманные решения. Так случилось и в этот раз.       Не подумай, у меня и в мыслях не было обидеть Тебя! Но Ты казалась такой маленькой и слабой на фоне рогатых машин, в мятом платье, перетянутая ремнями безопасности и с побелевшим от удивления ртом. Крутила головой, не понимая, где оказалась, и пыталась подняться, а мне тогда хотелось вырвать тебя из плена фиксаторов и защитить от всего мира.       Никогда бы не подумал, что могу так сильно ошибаться в людях. Ты оказалась удивительно выносливым субъектом. Крепким орешком, если вы на Каэрулиуме еще используете это выражение.       Признаюсь, я был тронут. То, как ты впервые посмотрела на меня, как пальчиком указала на сломанный ретранслятор за ухом. В моем жестком диске не хватало алгоритмов. Почему ты решила довериться мне, почему заговорила со мной?       С тех пор я начал совершать ошибки.       Во-первых, распорядился исправить работу единственного прибора, который мог бы сформировать между нами уязвимую связь. Почему я употребил именно это слово? Знать, о чем говорили вокруг, значило волноваться вполовину меньше. Ты начала бы видеть во мне Того Самого. К тому же, только так я мог заставлять тебя извлекать твой прекрасный голос исключительно ради моей персоны. Очень самонадеянно, знаю. Но я ничего не мог с собой поделать.       Во-вторых…       — Как Вас зовут? — спросила ты, едва ретранслятор (проще говоря, портативный переводчик) починили.       Нам не положено называть свои настоящие имена в целях безопасности Республики, поэтому мы представляемся коротким набором цифр. А еще чужакам нельзя находиться на особо охраняемых объектах. Вроде того, в котором ты жила уже семьдесят четыре часа от момента пробуждения.       — Вайнштейн.       В моем сценарии я протягивал руку, а ты всегда дергалась в сторону и с опасением смотрела на меня из-под ресниц.       Что ж, люди — существа непредсказуемые.       Знакомый жест, должно быть, убедил тебя, что каприконовцы без особенных причин не нападают на гостей Республики. Едва увидев распростертую ладонь, ты, не задумываясь, скрепила наши кисти, и сенсоры незамедлительно передали твое тепло.       — А я Т/и.       Время, проведенное Тобою на острове, неслось с третьей космической. Как только продовольственный вопрос и проблема кислородоснабжения были закрыты, я сделался твоим поручителем, и по моей рекомендации ты переехала из институтской лаборатории в нашу скромную семейную обитель. Понравилась матери. Она сочла твое присутствие здесь полезным.       Пока Совет пытался выйти на связь с Каэрулиумом и расшифровать послание вшитого в капсулу чипа, я как мог отвлекал тебя от насущных проблем. Больше всего, конечно, ты волновалась из-за потерянных воспоминаний. Нам с отцом казалось, что их у тебя специально стерли, а затем ввели в транс и усадили в шаттл. Каэрулиум находился на другом конце галактики. Мало ли, что могло произойти. Но я не хотел пугать тебя домыслами. Верил, что вспомнишь, когда будешь готова.       В нашем городе очень короткий солнечный день. Всего шесть часов. Однако дорога возникает под ногами идущего. Мы великолепно приспособились к здешним условиям: магазины изобилуют аксессуарами, позволяющими рассеять даже самую непроглядную тьму. Поначалу ты удивлялась нокс-очкам. Республиканцы обычно предлагают такие туристам: немного неудобные, с объемными стеклами, зато всегда видно, куда лучше не наступать. Но привыкла быстро. Понравилось даже. Не хмыкай, по глазам видел, что тебе понравилось.       Дни ты обычно проводила в компании моей матери: она в рамках возможного рассказывала о наших обычаях и следила за общим уровнем комфорта. Вечерами я возвращался с заданий — времена тогда были спокойные — и отшлифовывал теоретические знания практикой.       Мы гуляли по студеному Эрисфонсу, путаясь в паутине неоновых огней, и держались за руки, чтобы не потерять друг друга даже на минуту. Я не припомню, чтобы мне было так хорошо с кем-либо. От одного имени процессор дрожал, гудел и регулировал выделение особенных жидкостей, от которых в груди расползалось необъяснимое простыми словами чувство. Я не заметил, как привязался к Тебе.       Остров, на котором стояла столица, открыл для обоих из нас таинство неизбежного.       Сейчас, глядя на площадку, с которой в последующем отправился на Каэрулиум твой корабль, я до мельчайших подробностей вспоминаю нашу ночь. Шестеренки внутри меня неистово вращаются, силясь уловить ощущение последнего раза. Но пока что я не могу прийти к определенным выводам.       Эрисфонс весь покрыт невысокой мягкой травой. С холма мы наблюдали за ним, жужжащим в низине. Ты рассматривала покрытые дымкой многоэтажки и придумывала, куда в поздний час спешили обитатели неуютных квартир. Меня удивляло, сколько радости ты испытывала, издалека управляя невидимыми глазу судьбами, совершенно не пытаясь поработить их. Наверное, в тебе немного корысти. Не больше, чем в обычном человеке, я имею в виду.       Я полулежал на пневматическом пледе, рассуждая, имеют ли наши линии жизни еще один совместный виток. Звезды над нами горели ярче обычного — нам удалось застать Золотую неделю, время, когда созвездие Козерога видно лучше всего в году.       — Это Денеб Альджеди, хвост Козерога. Мы иногда называем ее Неподвижной звездой. В ней сосредоточена целая система из четырех газовых шаров, поэтому она светит сильнее всех козлят. Для того чтобы добраться от Дельты до Солнца, потребуется тридцать девять световых лет, представляешь?       Впервые в жизни мне показалось, что мой голос звучит удивительно сухо. Рядом с тобой я чувствовал себя бессердечной машиной. И хотя каприконовцы были созданы по подобию живых существ, спектр эмоций, который был доступен моей материнской плате, казался смехотворным. Я буквально вскипал от того, что не мог передать, что именно ты значишь для меня.       — Где? Покажи.       Ты больше не путалась в проводах, не смущалась очков, кислородных канюль и прочей ерунды. Просто упала мне на плечо и как будто случайно ткнулась носом в чувствительную шею. Наши головы сблизились и я почувствовал, как ты дышишь.       Я очертил примерный путь до Дельты. Ты послушно посмотрела на застывшие в небе бриллианты, и тогда на твоем лице отразилась такая мучительная тоска, что мне стало стыдно. Я крепко обнял тебя, не задумываясь, что будет дальше, и ты прижалась ко мне еще сильнее. Только тогда я осознал, какая ты на самом деле хрупкая. Живая.       — Ты говоришь, до Солнца лететь почти сорок световых лет. Интересно, за сколько времени мы могли бы добраться отсюда до Каэрулиума?       Я до последнего недооценивал Тебя, и это обстоятельство сыграло надо мной злую шутку. Пока я ловил сладкие грезы на сказочных склонах и страдал от невысказанных чувств, ты окутывала меня нежностью объятий, продолжая обреченно скучать по дому.       Той ночью я осознал еще одну неприятную деталь: тебя придется отпустить.       Сила, с которой ты рвалась в приключение только потому, что где-то на краю Вселенной тебя могла ждать семья, заслуживала уважения. Раньше не замечал, но теперь отчетливо вспоминаю: ты содействовала Совету при любой возможности.       — Если не можешь уснуть, зови меня, прекрати считать дурацкие цифры.       Я захватил твои губы своими, и мы соединились в невероятно грубом в исполнении поцелуе. Ты как могла пыталась приноровиться к моей вытянутой морде и на ходу импровизировала, как будто извиняясь за причиненное неудобство, а я не верил, что все-таки делаю то, что так давно представлял у себя в голове.       Но, кажется, после нескольких неудачных попыток мы пришли к консенсусу. Объятия наполнились жаром, движения стали увереннее, слаще. Языки исследовали друг друга с таким рвением, словно от этого зависели как минимум несколько жизней.       В ту ночь мерцающие драгоценности бисером опадали к нашим ногам, а мы, завернутые в кокон из нежности и страсти, не глядя срывали все больше филигранных украшений. Со стороны это выглядело нелепо: маленькое, худое существо в толстенных одеждах и пугающий полу-зверь полу-робот, лежащие на клетчатом квадрате.       — И ты правда придешь, если я позову?       «Не знаю».       — Конечно, Т/и, что за разговоры.       Я с упоением вспоминаю эти часы, пытаясь воскресить в памяти как можно больше самых крошечных деталей и найти разгадку твоего вопроса. Смогу ли я когда-нибудь оказаться рядом и почувствовать стук твоего крошечного, упрямого сердца? Что еще нам уготовило Великое Будущее? И самое главное, не пропустил ли я то самое ощущение последней встречи?       Вы, люди, назовете это предчувствием, а мы, каприконовцы, сошлемся на магнитные бури, которые вызывают колебания в системе подачи электролитов. Навязчивое, стойкое, ценное. Оно не путается под ногами и не вмешивается в упорядоченный поток мыслей. Но оно дает надежду, которая, оказывается, умеет светить лучше любой путеводной звезды. Кроме предчувствия мне ничего больше не остается, моя дорогая Т/и, поэтому я не хочу, чтобы предчувствие уходило.