Его сон

      Этому юноше, несмотря на всю роскошь его спальни, всегда нравилось засыпать на свежем воздухе и когда придется. Шин всегда руководствуется принципом «где застало, там и свалился». Ни настойчиво стрекочущие цикады, ни комары, писк которых сводил с ума каждого человека, ни зловещий хохот сов в ночном лесу не пугают его — да что там, его бы не испугала даже ночёвка на пустынной дороге в паре метров от разбойничьего гнезда! Он сам бы напугал всё, что может встретиться в любом лесу…       А уж если Шин хотел спать в обнимку с той, кого считает своей персональной игрушкой, то даже сам дьявол не помешает ему расположиться прямо на траве на любимой поляне, отрезанной от суеты мира плотным кружком из грабов и ясеней. Вероятно, его волчья ипостась имеет над ним большую власть, нежели над его братом, ведь он уже в девятнадцатый раз отказался от твоей робкой просьбы хотя бы постелить ему на террасе. Хотя сегодня явно наметился прогресс: он даже разрешил тебе завернуться в одеяло.       Спать пригвожденной к земле… Во-первых, холодно (из-за росы), во-вторых, жутко неудобно. И по-своему мучительно, спроси кто тебя — чего, разумеется, никому из Цукинами и в голову не придет. Сколько твоих волос было вырвано в попытке расчесать то, что поднималось поутру с импровизированной подушки в виде обломка полена? Сколько твоей одежды это создание без всякого сожаления вываляло в пыли и в грязи? Но и это был не предел. Один раз он умудрился улечься прямо на муравейник, а на следующий день, красный от хохота, срывал с тебя рубашку, чтобы посчитать собранные за ночь укусы. Впрочем, в знак своеобразной благодарности за поднятое настроение он впервые сжалился и даже замазал тебе всю спину какой-то жуткой зеленоватой субстанцией, пахнущей как смесь мокрой глины и слизи улитки.       Кстати, спит он иногда как собака: порыкивает, скулит, пинается, после чего тут же притягивает тебя обратно в ответ на попытку высвободиться и отодвинуться подальше. Спасибо, не чешется — ты не была уверена, что на его втором «я» не водится блох… Хотя за клещей тоже можно было не беспокоиться — каждое утро Шин загонял тебя в ванную комнату и там, раздев вообще до нитки, придирчиво досматривал твое тело на наличие подозрительных черных точек. Патологически ревнивый, он бы не позволил, чтобы из тебя высасывало кровь еще хоть что-то, кроме него.       Словно соглашаясь с твоими мыслями Шин всхрапывает, подминает под себя еще сильнее, почти перекрывая доступ к кислороду, и закидывает ногу тебе на бедро. Еще через минуту она начинает конвульсивно дергаться и тебя пробирает истерический смешок — так некстати вспомнилось, что младший Цукинами умеет превращаться в волка, а те ведь тоже чешутся по-собачьи! Веселье обрывается так же резко, как пришло: правое ухо, до этого напряженно вслушивающееся в то, как перекликаются между собой лес и его обитатели, неожиданно оказывается зажато между тонкими клыками, а за спиной слышится смачное довольное причмокивание.       «Ухо! Он жуёт моё ухо!»       Порыв взвизгнуть подавляешь с таким трудом, что набранный в легкие воздух чуть ли не разрывает пополам. В итоге сил хватает лишь на то, чтобы слабым голосом засипеть: — Шин… Шин, завтракать еще не пора… Шин, это моё ухо. Не мясо, вообще не еда! Шин, проснись. Да проснись же!...