Случай на дороге

Андрей в рабстве. В обыкновенном рабстве, о котором слышал не раз и не два, но в которое никогда не верил. И даже не допускал мысли, что может сам там оказаться. Но вот он здесь, сколько уже? Месяц? Два? Точно больше... А сколько прошло дней с того момента, как он попытался проткнуть себе шею стеклянной розочкой? Определенно много. За это время его, конечно же, успели подлатать, подарив вторую жизнь. А потом, после неудачного побега, приволокли за шкирку, как беспомощного и неразумного щенка, в темный подвал, где была совершенно иная действительность, и подчинялась она иным правилам. Раз так понравилось играть, то играй по полной и до конца. Хотел быть Германном? Ты им и стал. Госпожа Удача за все это время, как ни странно, от Андрея ни разу не отворачивается. И он снова и снова равнодушно наблюдает, как его соперники — или, вернее сказать, «товарищи по несчастью», — по очереди прощаются с жизнью выстрелом то в висок, то в лоб, то в рот. Правила игры в русскую рулетку даже проще, чем в фараон. В револьвере есть один патрон. Вращаешь барабан. Стреляешь. Потом возвращаешь пистолет противнику. И если оба остались живы, то игра начинается сначала. Страшно Андрею было только в первый раз, когда уговаривал себя нажать на курок, прижимая холодное дуло к виску. Время тогда текло как патока, а выкрики толпы позади него слились в единый неразличимый гул. Страшно было, когда парень напротив, примерно его ровесник, вышиб себе мозги выстрелом в рот. А потом, когда Андрей увидел Софию на выходе со склада, внутри все сжалось и рухнуло вниз — и ему стало все равно. Все в нем умерло в тот миг, не осталось его ни прежнего, ни нынешнего. Умер он, а вместо него теперь — личина, существующая от игры до игры. И сейчас он как кукла: как за ниточки наверху потянут, так он и будет двигаться. Именем его собственным даже перестают называть — постоянно Германном кличут, игнорируя тяжелый взгляд исподлобья. Да и сам он больше не воспринимает себя как Андрея — теперь есть только Германн. Бледный, осунувшийся юноша с провалами вместо глаз и уродливым шрамом на всю левую сторону шеи. Потерянный и отчаявшийся человек, с полным отсутствием как воли, так и голоса. Он не то что петь теперь не может, у него даже не получается говорить. Вместо звуков изо рта вылетает только болезненный хриплый свист. Немой, утративший рассудок и душу — то есть буквально все! — Германн. Пустышка. Болванчик. Марионетка. Вскоре и та самая удача, за которую Германна так ценят, играет с ним злую шутку: его просто перестают водить на арену. Больше не сажают за металлический стол, на котором лежит тяжелый револьвер, а напротив сидит очередной смертник. Потому что знают, что он все равно выиграет, а человек по другую сторону стола все равно умрет. Пропадает всякий элемент игры и дух азарта, а ставки становятся бессмысленными. Андрей думает, что еще чуть-чуть — и его вышвырнут на улицу к попрошайкам или отправят на панель. И... честно? Ему все равно. Даже нет желания что-то попытаться выяснить или узнать заранее, потому что — а зачем? Он теперь никому не нужен, у него ничего нет и уже ничего не будет. Если карта ляжет так, что он должен будет сдохнуть в канаве, а не от пули, значит сдохнет в канаве. Но почему-то невидимый кукловод делает так, что Андрею выделяют собственную каморку (вместо койки в общей комнате), выдают свежую одежду и начинают лучше кормить. Выглядит, конечно, как «повышение», но он уже ни на что хорошее не рассчитывает и даже запрещает себе думать о таком. А вскоре становится ясна причина такой барской милости. В огромном кабинете, куда его приводят с завязанными глазами — видимо, от греха подальше, — Главный поручает ему дело. Вроде не слишком сложное, но для него, неумехи и зеленого новичка, это большая честь. И, конечно же, ему понадобится удача Германна. Всего-то нужно забрать посылку у посредника в точке А и доставить ее в точку Б. Только сделать все надо тихо и не привлекая к себе внимания. Просто быть курьером и незаметной пешкой, не отсвечивать нигде и по максимуму слиться с городом. Андрей не удивляется и не радуется, лишь согласно кивает. Адрес — улица Короленко, 3/7, — запоминается легко, особенно такой дом и такой корпус. Будто сама Судьба над ним смеется. В таком раскладе получается, что тузом, то есть самой младшей картой, будет он сам. Посылкой оказываются какие-то украшения, поблескивающие в теплом свете горящих фонарей. Ворованные, судя по всему. Они никак не упакованы, просто ссыпаны единой массой в незавязанный холщовый мешочек, так и норовя выскользнуть из него в рюкзак. Серьги с бриллиантами, минималистичное колье, кольца с крупными камнями, массивные печатки... Из этой массы можно подобрать украшение на любой вкус, но Андрею сейчас честно не до разглядывания побрякушек. Когда он забирает посылку у «поставщика», их неожиданно окликают со спины. Подельник вздрагивает, бросает короткое «Расходимся», судорожно пихая награбленное Андрею в руки, и убегает прочь. Ему самому не остается ничего, кроме как закинуть весь этот клубок драгоценностей в рюкзак и бежать. Бежать, куда глаза глядят, стараясь не скользить и не спотыкаться на занесенных снегом тротуарах. Он толком-то и не видел, кто их окликнул, но знает — чувствует, — что это явно не простой прохожий. Андрей плутает по дворам, слыша за собой мерное похрустывание снега под ботинками своего преследователя. Ныряет в тень подъезда на углу дома и замирает, прислушиваясь и пытаясь отдышаться. Холодный воздух нестерпимо дерет и так все еще ноющее после операции горло. Он аккуратно выглядывает из-за угла, проверяя обстановку. Вроде тихо. Поправив лямку рюкзака на плече, Андрей заворачивает за угол и сбегает вниз по лестнице в другой двор. На самой последней ступеньке ноги предательски скользят по утоптанному снегу, и он растягивается на земле. Теперь от холода горят не только горло и легкие, но и щека, которой он приложился о сугроб. Приближающийся скрип тяжелой обуви на снегу заставляет подорваться с места, схватить рюкзак и снова неуклюже бежать. Настырный, однако, прохожий попался. Андрей прячется за выступ дома, выжидая, пока преследователь вывернет из-за угла, и резко прописывает ему кулаком сперва, в челюсть, а потом коленом в живот, сваливая его на землю. Получается немного нескладно, и он сам едва не падает следом, но вовремя восстанавливает равновесие: адреналин, ускоряющий его сердцебиение и бег мыслей, придает и сноровки. Быстро окинув взглядом скорчившегося на снегу человека — им оказается молодой мужчина с щетиной и шрамом в виде молнии над бровью, в дебильной кепке, шарфе и легком пальто поверх свитера, — Андрей для пущей уверенности пару раз бьет тяжелым ботинком куда-то то ли в живот, то ли в грудь. Бьет не со всей дури, но ощутимо неприятно, судя по кряхтению внизу. Теперь точно надо бежать. Сперва просто подальше отсюда. Потом уже к оговоренной ранее точке встречи. Главное — успеть. Дворы пятиэтажек вскоре кончаются: дорожка выводит запыхавшегося Андрея к широкой улице со светофором. Ему всего-то пару домов обойти — и он на месте. Но его внимание привлекает притормозивший у противоположной стороны дороги черный джип. Андрей замедляет шаг, настороженно наблюдая издалека сцену, как в боевике. Вот подъехала машина, вот открылась дверь, вот что-то выкинули из салона, захлопнули обратно дверь, и, газанув на мягком снегу, машина исчезла в темноте зимнего вечера. Выброшенное нечто по очертаниям напоминает тело. Андрей отворачивается, будто ничего не видел, и бредет в другую сторону. Как мантру, повторяет себе: он просто курьер, туз, ему всего лишь надо доставить товар, всего лишь выполнить задание, не попавшись в руки ментам, всего лишь... Воровато оглядываясь по сторонам, он разворачивается и бросается к лежащему на снегу человеку. Бежит прямо по проезжей части — все равно никого нет. Это молодая женщина. Дама. Правый висок у нее в крови, а сама она замерла в какой-то неестественной позе. Андрей прощупывает у нее пульс на шее — под подушечками пальцев ощущается легкое трепетание. Он озирается по сторонам, все еще не понимая как ему лучше поступить: остаться здесь, помочь и, возможно, нарваться на проблемы, или бежать, спасая только свою шкуру? Андрей мечется из стороны в сторону, оглядывается постоянно, даже отступает от лежащего на снегу тела. Зачем ему это? Зачем ему лишние сложности? Зачем ему пытаться помочь кому-то еще, если он элементарно не может помочь себе?! Бесполезный. И время тратит он бесполезно. На какие-то метания, размышления, просчитывание всех шагов… Он уже допросчитывался — и вот, полюбуйтесь, нет больше разумного Андрея, есть только сумасшедший Германн, кукла, пешка, туз. Он младшая карта — и ничего сделать с этим никогда не мог и не сможет. Но ведь... бывают расклады, когда и туз становится главным в колоде, верно?.. Поддавшись сиюминутному порыву, Андрей нависает над женщиной, всматриваясь в ее лицо. На вид ей около сорока, русые волосы, первые морщины на лбу, тонкая линия губ. Он шарит по карманам распахнутого пальто и пуховой жилетки в поисках телефона. Сотовый находится быстро, но его состояние не позволяет не то что позвонить, да даже включить его. Андрей возвращает телефон на прежнее место и осматривает рану на голове. Вроде ничего страшного. Он стягивает свою шапку и прикладывает мягкую ткань к кровящему виску, пытаясь то ли вытереть уже засохшие следы, то ли остановить появление новых. Секунды, проведенные на снегу подле неподвижного тела, ощущаются долгими минутами. Андрей все еще борется с собой. Может, хоть раз, хоть один единственный раз у него получится если не себя, то хотя бы другого человека вытащить со дна, помочь ему? А как он поможет, если ее мобильный не работает, собственного у него нет — рабу не положено, — а прохожих, к которым можно было бы обратиться, на улице в полночь не то чтобы прям так много. Надо что-то делать, что-то… Хаотичный поток мыслей прерывает громкий свист над головой и резкий тычок ботинком в спину. А, вот и карма за «помощь» подоспела. — Эй... парень, не рыпайся, — Андрей узнает по голосу своего преследователя. Его оттаскивают чуть в сторону за шкирку и валят лицом в снег, придавливая коленом между лопаток, не позволяя двигаться. Перед носом оказывается красная корочка. — Майор полиции Игорь Гром. А ты кто будешь? И чего в ночи бегаешь по подворотням да по почкам случайных прохожих лупишь, а? Майор этот заламывает ему руки за спину и по очереди щелкает на них наручниками. Чуть нагретый чужим теплом металл неприятно врезается в худые запястья, когда Андрей дергает плечами в попытке сбросить со спины тяжелую ногу. Исподлобья косится за спину себе, рассматривая этого Грома. Широкоплечий, суровый мужик с хмурым прожигающим взглядом из-под козырька кепки — он смотрит сначала на женщину на снегу, потом на Андрея, и ловко выуживает из кармана джинс старенькую нокию. Андрей бы рассмеялся хриплым лающим смехом с такой картины, если мог. Вместо этого резко выдыхает в сторону облачко пара и отворачивается. Все равно сказать ему нечего. — В молчанку играть будем? — Гром одним плавным движением поднимается на ноги, перешагивает через растянувшегося на снегу Андрея и подходит к женщине, нависая над ней. Вглядывается в ее лицо, осматривает рану на голове так же, как это делал Андрей пятью минутами ранее, и начинает что-то быстро набирать на маленьком телефоне. — Алло, ОВД по Сокольникам? Это Майор Гром с центрального... А, Саш, ты что ли?.. Тут вот такая история... Да, опять. Слушай, вызови наряд, тут нападение... Ну Саш, я ж не виноват, что мимо шел... Оформлю. И скорую еще. Ну так от вас же быстрее, да... Женщина лет сорока с травмой головы, без сознания... Улица Короленко, на пересечении... не знаю, но у парка, тут аптека рядом. Хорошо, жду. На связи. Андрей слушает отрывки разговора и с интересом наблюдает за майором. Ему бы с таким низким мелодичным голосом озвучивать какие-нибудь аудиокниги или вести подкасты, а не преступников ловить... Себя-то Андрей больше не может слышать, поэтому ему только и остается, что к другим прислушиваться, жадно ловя каждый приятный звук, будь то утреннее пение птиц, кусок из выступления любимой (нет) и ненавистной (да) Софии Майер или бархатистые нотки в голосе незнакомого мента. Поэтому и за Громом следит с широко распахнутыми глазами, от всего сердца желая, чтобы тот не замолкал, продолжая говорить. Не важно о чем, главное, чтобы говорил, а его голос медом лился в уши Андрею, обволакивая его сознание и успокаивая бешено скачущие мысли. Он перекатывается на спину и резким движением садится — майор дергается в его сторону в попытке предотвратить побег, — но Андрей отрицательно ведет головой. И смотрит то на женщину, все еще без сознания, то на Грома, стоящего подле него. — Парень, слушай сюда, я повторять по десять раз не люблю. Звать тебя как? И почему наутек пустился, а? — мужчина присаживается на корточки рядом с ним и заглядывает в глаза. Андрей лишь вскидывает голову и хмурится, нервно сплетая пальцы за спиной. — Я ж могу тебе в два счета оформить нападение на сотрудника правоохранительных органов. И ее, — майор кивает на женщину, — тоже на тебя повесить. Но это же не ты, да? Андрей косится на тело рядом с собой, потом обратно в глаза Грому смотрит и отрицательно мотает головой. Так-то он виновен, да, не в одном, так в другом. Но сейчас ему бы выпутаться из наручников и бежать, бежать в место, где его уже давно ждут... Чтобы что? Спастись? Или впасть в еще большую немилость? Он снова пытается просчитать все ходы, но получается как всегда фигово. — Не ты, по глазам вижу. Уже хорошо... Но может все же молвишь слово, а? Или ты онемел от страха? — мужчина наклоняет голову чуть вбок, изучающе скользя взглядом по нему. Андрей не выдерживает этого допроса и сам опускает глаза, с силой сжимая пальцы. Горько ему. — Подожди, ты немой что ли? Не поднимая взгляда от заснеженной дороги, Андрей отворачивается и подтягивает колени к груди, инстинктивно пытаясь защититься. От изучающего взгляда, расспросов и правды, которая из чужих уст звучит особенно больно и будто с издевкой. В мыслях он все еще может разговаривать, спорить с собой, орать со злости на себя. В действительности — только глазами зыркать и рот открывать, как рыба. Кажется, майор этот все верно понимает. Встает на ноги и начинает ходить кругами, негромко бормоча что-то себе под нос. Андрей улавливает только отдельные слова, но в целом понимает смысл — тот размышляет, что с ним дальше делать. Если честно, то ему уже все равно. Что в рабстве, что за решеткой — не видать ему больше свободы: он всего себя продал, да что уж там, просто отдал в чужие руки на растерзание случаю и удаче. Да и зачем ему теперь эта свобода, если внутри все — лучшее, что было в нем, — умерло, оставив только мерзкую бесполезную оболочку в лице Германна? Андрей не знает, что лучше. Ему все равно. Пускай и дальше другие распоряжаются им. Майор останавливается и поворачивается на пятках к Андрею. Под его ботинками звонко хрустит снег. — Слушай, пацан... Вообще я так не должен делать, но... Тут все идет не так как надо, так что... Я закрою глаза на то, чем вы там с подельником занимались, и что ты пытался меня отмутузить. Это не мой район, да что уж, не мой город, и я здесь не за вот этим вот всем, — он пожимает плечами и обводит взглядом Андрея и лежащую рядом с ним женщину. — Тебе в этом плане повезло. И, хотя мне очень хочется, чтобы виновные понесли наказание, а справедливость — восторжествовала, я понимаю, что это... может привести к неким жертвам. А мне хотелось бы... ну, чтобы оно как-то обошлось. По-хорошему чтобы было. Андрей, все так же хмурясь, смотрит на Грома. Отпустит он его, что ли? Мужчина замолкает, так и не договорив внятно мысль, и начинает шарить по своим карманам. Находит какой-то клочок бумажки с карандашом и что-то корябает на листочке. Потом заходит Андрею за спину, склоняется, всовывает в сжатую ладонь записку и расстегивает наручники. Тот немного неуклюже вскакивает, отряхивая со штанов налипший снег. Тяжелая ладонь опускается на его сгорбленную спину, чуть подталкивая вперед. Андрей оборачивается и недоверчиво, почти затравленно, смотрит то на майора, то на бумажку у себя в руках, пытаясь найти подвох. — Я записал там тебе свой номер, так что если нужна будет помощь... пиши. Андрей одними губами произносит «Спасибо». Гром с пониманием кивает.