*******
— Это что? — держа в руке футлярчик с пленкой, спросил Дин почти два месяца спустя. — Фотопленка. А чего это ты в моих вещах копаешься? — Сэм выхватил сумку у брата. — У меня чистые носки закончились, — пожал плечами Дин. — Откуда она, Сэм? Мы пленочной камерой уже сто лет не пользовались. — Бобби нашел, — Сэм застегнул сумку. — Среди обломков Импалы. Я сунул сюда и забыл. Дин открыл футляр и посмотрел на кассету. — Тут может быть что-то важное, Сэм. Возможно, что-то про старые охоты, а может, нечто о Демоне. Надо их напечатать. — Дин, она такая древняя, что даже срок годности на футляре не сохранился. Наверняка пленка испорчена. Дин чуть усмехнулся. — Попытка не пытка. Заплатим-то только за те фотки, которые получатся, верно ведь?*******
Через полтора часа конверт с фотографиями лежал на переднем сиденье Импалы между ними. — Все получились? Дин побарабанил пальцами по рулевому колесу. — Только одиннадцать кадров. Но содрали как за все. — Ха. — Сэм потянулся к конверту, но Дин отвел его руку. — Давай... не здесь. Потом посмотрим, ага? — Почему? — Сэм уставился на брата. — С ними что-то не так? — Ничего такого, — губы Дина сжались в узкую полоску. Сэм нахмурил брови. Но потом все-таки открыл конверт. На первом фото была Импала, слой снега толщиной с фут лежал на ней. Изображение было зернистым и покрытым черными пятнами там, где пленка подпортилась. — Где-то мы припарковались надолг... — Сэм поднял фотографию, чтобы отдать ее Дину, и у него внезапно перехватило дыхание. На следующем отпечатке был папа — он счищал снег с Импалы, а на заднем плане стоял дом. Дом в Лоуренсе. Их дом. И папа — до Демона. — Дин, это же... — Ага, знаю. Я смотрел, как первые две фотки распечатывались в принтере, — голос брата был напряженным. — Хотел, знаешь, убедиться — если бы там было что-то сверхъестественное, то я приготовил объяснение. Сэм держал в руке фотокарточки и переворачивал одну за другой, передавая затем Дину. На следующей фотографии был совсем маленький, но безошибочно узнаваемый Дин. В резиновых сапожках и варежках, он качался в заснеженном парке на качелях. Снег на фото взметнулся сверкающим облаком, носки сапог Дина указывали в небо. Затем — Дин и папа, укрывшиеся в снежной крепости. Они вместе выглядывают из бойницы в стенке вала, охраняемого зелеными пластмассовыми солдатиками. Мама и Дин — навзничь в снегу, делая «снежных ангелов», и тень фотографа пересекала их. Хохочущая Мэри над какими-то подгоревшими комками: то ли это планировались булочки с корицей, то ли печенье, то ли пирожки с фруктами. Фото затянуто серой дымкой — и не только от возраста пленки. Стройная елка, под ней россыпью — подарки. Среди свертков можно разглядеть пару маленьких ножек в пижамных штанах, это все, что видно от Дина. Папа смеется, на нем красная шапка Санты, ватная борода на щетинистом подбородке сбилась, он держит Дина за ноги, и тот метет пол своими волосами. Кривая фотография папы — рот приоткрыт, одна рука протянута в сторону камеры, а другая обнимает смеющуюся Мэри, и ладонь Джона бережно лежит на округлившемся животе жены. Их мать стоит в новой белой ночной рубашке перед елью, она улыбается, и звезда видна за ее плечом. Дин обнимает ее правую коленку, на нем накидка из упаковочной бумаги, на белобрысой голове прилеплены бумажные бантики от подарков, он что-то говорит, подняв лицо к маме — рот широко раскрыт. На последней фотографии Дин, свернувшись калачиком, крепко спит в коробке, наполненной разорванной подарочной бумагой. — Ты это помнишь, Дин? — Сэм передал брату последнее фото. — Тебе здесь года... — Почти четыре. Нет, я не помню, — Дин пожал плечами. — Почти не помню, — Он положил последнее фото в стопку к остальным, лежавшим на конверте лицевой стороной вниз. — Наверное, эта старая пленка давным-давно застряла где-то в Импале, и про нее забыли. А при аварии она выпала, — Сэм опять взял стопу фотографий и стал пересматривать, тихо улыбаясь. — Наверное, — сказал Дин. Сэм перестал перебирать фотографии и поглядел на брата. Дин смотрел прямо перед собой, вцепившись в руль. Сэм опять поглядел на стопку. Дин складывал фотографии вниз лицом. — Ты не стал их смотреть, да? Дин ссутулился. — Нет, я все просмотрел. Жаль, что от них никакой пользы, — он сжал челюсти. — Но... — Сэм наклонил голову набок. — Дин, они же из той жизни, до... — ему не требовалось говорить вслух, до чего именно. — Они все такие радостные. Фото с мамой, с папой, с тобой. И ты даже не хочешь поглядеть? Дин пожал плечами и завел машину, взгляд его был тверже камня. — Может, попозже.*******
Было два часа ночи, Сэм спал, а Дин играл в гляделки с конвертом, в котором лежали фотографии, и потихоньку проигрывал. Он сидел за кухонным столом, рядом стояла чашка кофе, лежал папин дневник и кипа газет. Маленькая лампа освещала конверт. — Вот черт, — прошипел Дин и, взяв конверт, достал фотографии оттуда. Импала, засыпанная снегом. Папа орудует лопатой. ...сугроб на тротуаре был выше моей головы... Качели в парке. ...та крутящаяся штука, карусель, была совсем засыпана снегом, вместо нее пошел качаться на качелях... снег попал в голенища сапожек, пальцам было холодно и мокро, и папа унес меня домой у себя на плечах... Снеговая крепость. ...одна сторона мерзла, прижатая к снежной стенке, а с другой стороны ощущалось тепло от папиной колючей щеки, прижатой к моей... Снежные ангелы. ...спине было холодно и мокро, выдохи превращались в облачка пара и уплывали в небо, папа заслонил собой солнце, чтобы сделать снимок... Катастрофа с выпечкой. ...ладони были все в липком тесте, когда мама сказала, что особенный подарок в этом году будет только весной, и я стал думать о том, что означает быть старшим братом... Под елкой. «...я просто смотрю, вовсе не подглядываю… и я еще не хочууу спать...» Шапка Санты, волосы подметают пол. ...рождественское утро, и крики такие громкие, что ушам больно. Мир крутился как на карусели, но лучше в миллион раз. «Папочка, давай еще!»... Кривая фотография папы и мамы. «...Держи его прямо, и нажми на кнопку сверху», — «Какую кнопку, пап?» — «Вот эту, правильно...» — щелк. Мамин смех, он как... как... Перед елкой. ...не помню. Нет, не помню. Просто смех, и так весело... Свернувшись клубком в коробке. ...смотрел через разноцветные обертки на свет, и цвета менялись, когда я сдвигал бумагу... Фотографии до. До страха, до огня, до бегства, ужасов, потерь и боли. До того, как в их мир пришло зло, и вся эта беззаботность и надежность были утрачены. До того, как Демон забрал маму, до того, как папа начал охоту, а Сэмми... Дин медленно перебирал фотографии. У Сэма таких воспоминаний не было. Таких безопасных и счастливых, из тех времен, когда мир просто существовал, ожидая своего познания, а не был местом угроз; времен, когда неожиданностью были вещи в коробках, завернутых в разноцветную бумагу и обвязанных ленточками, а не твари, подкрадывающиеся сзади, стоило только ослабить внимание. А теперь папы больше нет. И все оказалось намного хуже, чем Дин мог себе представить. А Сэм... Сэм... Дин положил стопку фотографий — изображениями вниз — обратно на конверт, оттолкнул от себя и провел ладонью по глазам, стиснув зубы. — Дин? — раздалось из противоположного угла комнаты, с кровати Сэма. Дин нахмурился. — Прости, Сэм. Сейчас выключу свет. — Не надо, — Сэм спустил ноги с постели, встал и пошел в носках к кухонному столу. — Вообще-то я не слишком устал, — он налил себе кофе и подтащил к столу другой стул. Дин чуть отодвинулся. Стопка перевернутых фотографий осталась между ними на столе, словно неразорвавшаяся граната. Сэм перевел взгляд с нее на Дина. Тот напряженно хмурил брови, уставившись на крапчатую пластиковую столешницу. — Эй, — сказал Сэм чуть погодя, — а помнишь тот отель в лесу, когда все снегом завалило? Папа в городе застрял на полдня, пока все не расчистили, а мы сбежали из номера покататься на санках. — Это не санки были, — буркнул Дин, — это был сломанный чехол для винтовки. — Без разницы, катился же. Мы весь день провели на пригорке за отелем, было офигенно. Дин фыркнул в свою чашку кофе. — Тебе было пять лет, но дури уже хватало, ты въехал головой вперед в сугроб. Сэм, замерзший и насквозь мокрый, и те десять минут, пока он тащил трясущегося от холода младшего брата в тепло, показались Дину вечностью. — Ага, а ты меня вытащил, а потом мы пошли в кафе и пили там горячий шоколад. — Адское было Рождество, — Дин скривился. Он тогда до смерти напугался. Сэм поставил локти на столешницу, лениво покручивая кружку с кофе в ладонях. — А сколько мне было, когда мы проводили рождественские праздники у пастора Джима? — Тебе было... — на лице Дина появился намек на задумчивую улыбку, — семь лет. А потом еще в десять и… э-э-э, в тринадцать. Бледный свет лился через витражи, разбрасывая цветные пятна по людским рядам. Голос пастора Джима накрывал прихожан словно теплое море посреди снежной миннесотской зимы. Свечи и гимны... — А в какой из этих праздников у тебя были проблемы из-за флирта с церковными хористками? — Хе, — Дин ухмыльнулся,— почти в каждый. Хотя в основном — в последний раз. — А в девяностом году мы были у пастора Джима? Мне кажется, в тот год мы праздновали у Калеба. — Ох, да уж, у Калеба было незабываемо. Это был… э-э, восемьдесят девятый. Тебе исполнилось шесть. — Ничего не помню, только менору. И еще канонаду. — Это не одновременно. Мы были у него сначала на Хануку, а потом еще и в канун Нового Года. Заезжали по пути через Небраску туда, а потом обратно. Да, эксперты по боеприпасам знают, как устраивать впечатляющие фейерверки, — Дин усмехнулся. — А я лучше всего помню тот год, когда мы жили в квартире на окраине Бостона. — Та крысиная дыра, — фыркнул Дин. Холодная вода, рычащие трубы, почти закончившиеся деньги на еду. Папа, который все не появлялся, и Сэмми, до макушки полный предвкушения праздника, передавшегося ему от прочих ребятишек его школы. — А мне там понравилось! — Сэм откинулся на спинку стула. — Папы в тот раз тоже дома не было, а ты притащил еловую ветку из парка, который был дальше по улице, и украсил ее. — Да уж, украсил. Фольгой, и еще вырезал из пустой коробки картинки с фигурками из зефирок. — Точно! И ловец снов. И еще огромный пакет с конфетами, ты завернул его в газетный лист с комиксами. — ... из газеты соседей. — Что, серьезно? — улыбнулся Сэм. — Ага, — Дин хмыкнул, проведя рукой по волосам. — Я решил, что раз они уже старые, а детей нет, то раздел комиксов им ни к чему. Сэм рассмеялся. — Надо же, а я не знал. — Да уж, — Дин дернул плечом и вновь уставился в пластик столешницы. — Ничего лучшего там не было. Ты прав, паршивое получилось в том году Рождество. — Шутишь? — Сэм нахмурился. — Да оно, наверное, моим самым любимым из всех в детстве было. — Издеваешься? — Дин покосился на Сэма. — Вот еще! Это было так классно! Мы целое утро смотрели рождественские мультики и ели конфеты... — Просроченные хэллоуинские конфеты. Дин купил их в магазинчике на углу, в корзине с уцененкой — на монетки, подобранные на улице и школьном дворе. — Конфеты есть конфеты, чувак. Мы обедали конфетами! И целый день играли в квартире в баскетбол мячами, свернутыми из газетных листов. — Ты и в самом деле все это помнишь? — Ага, — Сэм устроился на стуле поудобнее и развернулся к Дину. Ухмыльнулся. — Мне было восемь, и я тебя обставил. — Вот уж нет, — Дин тоже почти ухмыльнулся. — О да, надрал тебе задницу по полной. А на следующее утро папа вернулся домой и привез пиццу. Это было офигенно. Дин оглядел расплывшегося в улыбке брата. — Праздники у нас никогда не были нормальными, даже в те годы, когда в рождественские каникулы мы ни на кого не охотились. — Я знаю, — ответил Сэм. — Но то, что они не были нормальными, не делало их плохими. Дин опустил голову. Коснулся стопки фотографий и сказал: — Я и вправду мало что помню... — он перевернул фотографии изображением вверх, — ...но я помню, что снега тогда навалило у дома столько, что сугробы были выше меня. Вот глянь сюда — по-моему, это макушка моей шапки...