Скорбь – это бремя (и она тянет меня вниз)

Леонард нахмурился и устало вздохнул, перечитывая строку письма, казалось, в сотый раз. Не то чтобы в ней было что-то особенное или важное, просто его разум не мог сосредоточиться в достаточной мере, да бы наконец миновать её и перейти к следующей. Леонард прочитал слова снова, но его мозг не смог понять ни одно из них. Это означало очередное возвращение к началу. Отложив отчет, Леонард потер налитые кровью глаза; рассветные лучи солнца уже давно переместились в другой конец комнаты, все это время он работал без перерыва – с тех самых пор, как ушел с работы. Леонард не мог остановиться в своих исследованиях, так как интуиция ясно говорила ему, что в Шерлоке Мориарти было нечто гораздо большее, чем казалось на первый взгляд. Ему просто нужно было понять, что это. Нить тянулась от дела Апостола Желания до инцидента с Ланевусом, а затем касалась дела Капима, и кто знает, кого ещё. Шерлок был вовлечён во слишком большое количество событий. Поскольку он был только на периферии инцидентов, было легко отмахнуться от этой детали, как от совпадения, но у Леонарда было ноющее чувство, что на самом деле детектив был вовлечён намного глубже. Он не знал точно, в чём причина этого чувства, но это не помешало ему продолжать делать попытки разобраться. Леонард протянул руку, чтобы снова взять отчёт, но его остановил внезапный голос. — Тебе правда стоит отдохнуть. Краем глаза Леонард увидел галлюцинацию Клейна, которая преследовала его большую часть прошедшего дня с озабоченным выражением лица. Как правило, в основном его галлюцинации молчали и просто стояли рядом, сменяя эмоции в зависимости от того, насколько тяжела была испытываемая им вина в тот или иной день. Только в такие моменты, как сегодня, когда он выходил за свои пределы, они начинали говорить. Леонард не знал, по какой причине это происходило. То ли подсознание использовало галлюцинации в попытке убедить его отдохнуть, то ли воспоминания показывали ему, каким образом отреагировали бы Клейн и Данн на его настоящую жизнь. И эта правдоподобность заставляла чувствовать призраков до болезненности реальными. Леонард повернул голову так, чтобы смотреть прямо на галлюцинацию, а не видеть её только боковым зрением. Когда он это сделал, то услышал, как Старик вздохнул в его голове, без сомнения, понимая, что Леонард снова видит несуществующие вещи; однако не сделал никаких комментариев. Паразит, казалось, давно решил, что раз это не влияет на него, то он не хочет иметь дело с проблемами своего носителя. Это было прекрасно для Леонарда: он уже знал, что у него есть проблемы, и ему не нужен был кто-то ещё для комментирования этого. У призрака был учёный вид, точно такой же, как у настоящего Клейна, когда тот был ещё жив. Призрачный гость был одет в аккуратный костюм. В его груди не было дыры, к большому облегчению Леонарда, так как много раз Данн и Клейн появлялись перед ним с ранами, которые стали причиной их смерти. Иногда Леонард ловил себя на сожалении над тем, что Клейн так быстро овладел актерским методом и перешёл к Последовательности 8. Будь он всё ещё Провидцем без боевых способностей, то, возможно, Капитан не позволил бы ему принять участие в битве с Отродьем Истинного Создателя, и он остался жив. Конечно, Леонард понимал, что Данн всё равно бы умер в тот день, а место Клейна просто занял бы другой Ночной Ястреб, поэтому его желание никогда не длилось долго. Галлюцинация продолжала смотреть на него, хотя больше ничего не говорила. Клейн просто стоял там, в его добрых карих глазах клубилась озабоченность. «Как долго ты собираешься преследовать меня?» — пробормотал про себя Леонард. Ему не нужно было произносить эти слова вслух, так как Клейн, стоящий сейчас перед ним, был продуктом его собственного разума; галлюцинация не могла услышать сказанное, как он думал, но в воздухе неожиданно прозвучал ответ. Клейн склонил голову набок. — Разве это не зависит от тебя? — спросил он, заставив Леонарда поморщиться. Технически заданный вопрос был верным, хотя ему не нравилось, что на это ему указывала его же галлюцинация. То, что он видел, было вызвано его собственным чувством вины и сожаления. Если он хотел, чтобы галлюцинации исчезли, сперва должны были уйти его чувства. Однако это было легче сказать, чем сделать. Он и раньше пытался подавлять эмоции, но они возвращались с удвоенной силой, затягивая его ещё глубже в отчаяние. Возможно, это было отчасти потому, что при всем его желании избавиться от печали и боли, он не хотел отпускать свой гнев. Это было главное, что поддерживало его. Без него Леонард не был уверен, что не развалится. Его гнев был слишком тесно связан с испытываемым горем. Только когда они оба уйдут, он сможет по-настоящему освободиться. И этот день настанет, когда свершится его месть. Леонард был уверен.