***
Впервые он заметил её в 4761 году до нашей эры, когда часть Вечных наблюдала за финальным этапом одомашнивания лошадей в Евразийской степи. Она была тогда шустрой десятилетней девочкой на выданье, дочерью вождя, которая, как полагали, явилась с небес. Она была совсем не похожа на своих темноволосых соплеменников с узким разрезом глаз. Её коса светилась на солнце; её звали Алтантуяа – золотой луч. Она была весёлой проказницей, быстрой как степной ветер. Ничуть не боялась богато одетых пришельцев: ей всегда говорили, что она послана в этот мир богами, так не они ли это пришли проведать свой лучик? Через несколько дней после их знакомства девочка неудачно упала с любимой кобылы и сломала шею. Её курган был очень высоким; скорбящие соплеменники приносили дары, которые небесная посланница будет использовать в потусторонней жизни. За ней добровольно ушли несколько рабынь – хозяйке не обойтись без прислуги. Боги увидят, что она не простолюдинка, а уважаемая девушка. Во время строительства Большой пирамиды в Гизе она была безымянной рабыней. Измождённое тело буквально упало к его ногам, когда они с Фастосом и Хемиуном, архитектором и племянником Хеопса, проходили с инспекцией. Истощённая голодом и жестокостью надзирателей, скрюченная последней предсмертной судорогой. На щеке лежит, готовая испариться, прозрачная слеза. Позолотевшая под солнцем Египта кожа измазана песком и грязью. Из-под тряпок, едва прикрывавших фигуру, виднелись следы от плётки. В медовых волосах – седые пряди. В глаза он заглядывать не стал. Он был первым друидом среди кельтских племён. Справедливости ради изменил одну букву, дав имя целой высокопоставленной касте: смотри, Аяк, не такой уж я заносчивый. Эти свободолюбивые, готовые к хорошей битве люди были ему по душе. Было бы просто несправедливо, не встреть он её и среди них, всех рыжеволосых и фарфоровокожих. Девушка умерла родами. Эта воительница пережила несколько серьёзных схваток с соседними племенами, но схватки, которыми мучились женщины от начала времён, оказались ей не по зубам. Уже вторые сутки не помогали ни отвары, ни заклинания, ни стенания родных. Золотые браслеты врезались в опухшие лодыжки. Она звала на помощь богиню Бригиту, а под конец корчилась в таких муках, что он не выдержал и вышел из дома. Он не мог ей помочь. Но выжил ребёнок, её единственная дочь. Друиг видел, как она растёт, стареет и угасает. Это было невыносимо. Во время Троянской войны они со Спрайт фиксировали разворачивающуюся трагедию. Потом придумали личность Гомера, конечно. Благодаря своим иллюзиям Спрайт беспрепятственно перемещалась между Троей и греческим лагерем, поэтому подтвердила слова Ахилла, когда тот описывал одну из троянских царевен как невероятную нимфу: золотые волосы, кроткий взгляд, покатые плечи, хитон обволакивает фигуру словно морская пена… Ахилл поехал жениться на ней, но был убит Парисом. Друиг и многие другие воины стояли на могиле предводителя мирмидонян, когда сын героя войны, Неоптолем, заколол красавицу-троянку, принеся её в жертву погибшему отцу. Удар был точный и сильный: кровь фонтаном орошала землю. Белая шея выгнулась, в горле свистело и хрипело. Золотые волосы обагрились, намокли и потяжелели. Лава Везувия превратила следующую её в скульптуру. Судя по одежде, она была служанкой. Икарис унёс его одним из последних, словно надеясь, что Друиг тоже будет испепелён. Икарис всегда его недолюбливал. После этого встретились очень скоро – двести лет спустя. Её, великую весталку, настиг сердечный приступ. Весь Рим собрался, чтобы отдать последние почести. Её звали Пиа Олимпиа Амата. Друиг помнил, как усмехнулся тогда: что за ирония, они снова разминулись, снова не могли быть вместе, хотя в этот раз даже имя её было связано с его родиной. Тело величавой римлянки было завёрнуто в белые одежды. На сей раз она прожила гораздо дольше: ей было уже за сорок. Из-под серебряной седины совсем чуть-чуть проглядывало золото кудрей, благородные морщины бороздили расслабившееся навечно лицо – всё это никак не нарушило её красоты. Она впервые видел её настолько близко. Всякий раз он знал: после недолгого знакомства застанет либо момент её смерти, либо узрит уже безжизненное тело. Она сменила столько ипостасей… Была болезненной женой ладожского торговца, скромной наложницей Чингисхана, монахиней в английском монастыре... Она никогда не доживала до глубокой старости. Она всегда была несвободна: ей владел муж, отец, хозяин или какой-то бог. Почему это происходило с ним? Казалось, что разум играет в злую игру. Он не спрашивал других Вечных. Не было принято привязываться к людям, не было принято зацикливаться на совпадениях. В конце концов, это слишком походило на один из симптомов Мад Ви’ри. Он никогда не успевал рассказать ей, что они уже встречались раньше. Не единожды. Ни одна из этих встреч не принесла ему даже самой малой толики счастья.***
Раньше таких красавиц отцы запирали в четырех стенах монастырей, мужья – в высоких башнях. Теперь же они сами прятали себя в четырёх стенах какой-нибудь дурацкой работы. Не все, если судить по социальным сетям и массе откровенных фотографий, но всё же. Он внутренне фыркнул своим мыслям: в этом отношении стало даже как-то неинтересно. Раньше можно было ночи напролёт фантазировать, что скрывается за чадрой, вуалью, маской и нарядами, а сейчас всё напоказ. Он несколько дней смотрел порно, поражаясь тому, как же люди прекрасно приспосабливаются к боли и дискомфорту. Он в худший период своей общины устраивал такое вживую, по-настоящему наслаждаясь возможностями человеческих тел. Вспомнил, и стало немного противно. Но она… Её он будет носить на руках и даст управлять собой. Это точно была она. И будь он проклят, если есть муж или какой-то другой сдерживающий фактор. Своего Друиг не упустит. Не сейчас. Темноволосый Вечный затаил дыхание, не в силах оторваться от лица, знакомого до боли в груди. Наклонись он, как раз сорвёт поцелуй. Что может произойти в следующие несколько минут? На них упадёт крыша библиотеки? Она выйдет с работы и попадёт под машину? Передознётся чем-то? Не очень-то похожа на наркоманку, однако мало ли… – С вами всё хорошо, сэр? Девушка не на шутку испугалась, когда этот парень застыл на минуту. Он пялился на неё и не моргал совсем. Глаза цвета топаза, акварельно-блеклые, выглядели застывшими, затуманенными. Вдруг это начало какого-то приступа? – Сэр? – повторила она тревожно, дотронувшись до прохладной руки. Он сжал библиотечную карточку так, что мякоть ладони вот-вот могла начать кровоточить. Её тёплые пальцы вывели из транса. Друиг встряхнул головой и возбуждённо произнёс: – Да, всё… нормально. Может прозвучать глупо, но давайте выпьем кофе? Прямо сейчас. Она склонила голову набок, вьющиеся медовые пряди плотным облаком упали на плечо. Вот чего не хватало: её волосы в этот раз были короткими. Она ответила не сразу, явно что-то прикидывая в уме. – Прямо сейчас не могу. Минут через двадцать. И не кофе, а что-то поесть. – Я могу подождать прямо здесь? – Это запрещено, вообще-то, – нахмурилась она. Но весь его вид заставлял сердце сжаться, поэтому библиотекарша махнула рукой. Он нервно оценивал обстановку, пока она расставляла книги на стеллаже позади стойки. Никакой опасности, казалось, не предвиделось. Молчание никого из них не напрягало. Они спустились по ступеням, которые облюбовали любители погулять вечером. – Тут недалеко есть хорошее место с китайской едой. Любите такую? – Я вообще люблю поесть. Я Друиг, кстати. Она энергично пожала руку; он совсем не хотел отпускать. – Впервые встречаю человека с таким именем. Селеста. Приятно познакомиться. – Небесная, – протянул он севшим голосом. Такие совпадения просто не могут быть случайными. – Мама родила меня в аэропорту, если коротко, – он явно не был первым удивившимся, потому что эта фраза прозвучала слишком выученной.***
Даже пересказ сегодняшнего семинара о когнитивных искажениях он с лёгкостью превратил в невероятный блокбастер, перескакивая иногда на свой обширный опыт управления разумами. – Так нечестно, – фыркнула она, переворачиваясь на другой бок и зевая. – Ты как Шехерезада. Я хочу спать, но и знать, что дальше, тоже хочу. Пижама задралась, обнажая светлую кожу. Друиг отправил в рот очередную кукурузную палочку. – Ой, нет, по этой части у нас Спрайт. Как-нибудь обязательно вас познакомлю. Шахрияр терпел её россказни больше трёх лет. Ну, вообще у него был шкурный интерес – тот ещё был педофил. Это теперь она стареет, а тогда... Короче, никто внакладе не остался. – У меня едва ли укладывается в голове, знаешь ли. Каждый раз. – Готов помочь с этим. – Ну уж нет, – запротестовала она, видя, как он облизывает пальцы после еды и обещающе смотрит на неё. – Не лезь в мою голову и вытри руки как положено. – Ну ладно уж, к твоему разуму не прикоснусь, так и быть, – он притворно закатил глаза, пытаясь казаться уязвлённым. – Тогда просто уложу тебя, идёт? Девушка захохотала и кинула в него подушкой. Селеста не церемонилась с ним, хотя он сам едва дышал в её присутствии. Она, к счастью, не видела в нём бога. Мстители, асгардцы и прочие герои последних десятилетий научили людей не так уж удивляться подобным созданиям, за что он был бесконечно благодарен.***
Им было отведено преступно мало. Шестнадцать лет – миг. Как бы помогла Аяк с её силой исцеления! Рак лёгких, а ведь Селеста даже не курила. Он искал способы, в то время как она только шутила и пыталась успокоить его. Такова суть людей, помнишь? А сама вспоминала истории о том, как древнегреческие боги возносили любимых до своих олимпийских высот, делая их бессмертными тоже. Не было ни дня, когда он не был с ней нежен. Не было ни дня, когда Селеста не думала: «Я правда его люблю». Она мало представляла собственную бессмертную жизнь, хотя была воспитана поп-культурой с её вампирами, а потом и вовсе встретила Вечного, чьи истории будоражили её воображение всякий раз. Но с ним она была бы готова попробовать. Когда стало совсем плохо, Друиг понял, что не может отпустить её, не открыв правду. – Дорогая, я должен тебе кое-что рассказать… – Кажется, я знаю, – закашлялась она. – Как мы уже встречались, да? Спрайт проболталась. Друиг в замешательстве поправил подушку. – Да, но… – Она куда наблюдательнее, чем ты себе представляешь. Вспомни, она ведь часто была рядом. Да. Почти каждый раз. Пока он пытался найти слова, Селеста погладила его по щеке, пытаясь приободрить. Это было удивительно для Друига: утешать должен был именно он. – Разве не счастье, что наконец-то ты получил больше, чем просто хладный труп? Теперь у тебя была полная версия: с горячим сексом, знакомством с родителями и всем таким. Разве не здорово? Они оба слабо улыбнулись. – Ты хоть понимаешь, какая ты прекрасная, Сел? – Это ты меня такой сделал. Ты и твоя любовь. Мы давно не обсуждали, что вкладываем в это понятие, правда? Но, по моим представлениям, это действительно она. За годы с ей он успел поверить и в любовь, и в реинкарнацию, и в чёрт знает что ещё. Он об этом не распространялся: видному психиатру ни к чему разбрасываться своими сомнительными убеждениями. – От этого только тяжелее, Сел. – Я знаю. Хочешь, тебе тоже кое-что расскажу, раз уж пошла такая пьянка? Ты ведь всё-таки меня спас тогда, в наш первый вечер. – Ты о чём? – Я собиралась покончить с собой. Ты предложил выпить кофе, а я подумала, что вечер в компании красавчика будет удачным завершением. Ты же знаешь, что у меня почти со всем в тот период было так себе. Вот. Я опомнилась, когда мы стояли на крыльце моего дома. Поняла, что не хочу сегодня умирать. Потому что ты снова позвал на свидание. А ты мне тогда очень понравился. Я влюбилась. Он спрятал голову в руки и заплакал, впервые за очень-очень-очень долгое время. – Когда мы увидимся в следующий раз, уже наверняка изобретут какой-нибудь эликсир бессмертия. Только представь, как быстро ты меня следующую склеишь. Ты ведь знаешь меня досконально. Снизу послышался шум. Спрайт, прилетевшая помогать им по хозяйству, через минуту заглянула в комнату. – Вы не поверите, кто прилетел! И что они привезли. В прозрачных глазах Друига зажглась надежда. Глаза цвета лазурита с желтыми вкраплениями у зрачка – небесная гладь с россыпью звёзд – счастливо погасли, глядя на сбывшуюся любовь всех её жизней.