Чайник для биджу

      Отзвуки моих шагов гулко отдавались в пустом помещении. Я медленно поднимался по лестнице. Ноздри улавливали запахи самых разных людей, кто когда-либо проходил здесь. Сегодня, вчера позавчера, или еще раньше… Самые разные — едкие, приятные, знакомые — отдающие морской солью, и наиболее раздражающий — гнилостный, сладковатый, будто что-то лежало в одном из помещений и разлагалось.       Я раздраженно почесал кончик носа, чтобы прогнать эту смесь, встряхнулся и открыл дверь.       — Вы звали меня, Мизукаге-сама.       Ягура Катарачи медленно убрал ноги со стола и сложил пальцы.       — Разговор будет серьезным, Кисаме. Подойди ближе, не стой у двери.       Мои пальцы инстинктивно сжали ремень, державший за моей спиной катану, но я сделал пару шагов. Гнилостный запах, смешивающийся с травяным и слегка тошнотворным, специфическим, как у рептилий, защекотал мне нос изнутри. Я фыркнул, чтобы сдержать чихание. Стоять в центре зала было неуютно — будто ты нашкодивший ученик из академии, который сбежал с уроков и натворил что-нибудь возмутительное, вроде расписывания офиса Мизукаге ругательствами.       — Перейдем сразу к делу. Ты великолепно показал себя на последнем задании, — он снял с противоположной стороны небольшую коробку. — Но я и не жду от тебя иного. Я ведь знаю кто ты.       Я вздрогнул. Его пустые, бездушные глаза уставились прямо в мои.       — Ты сын Одноглазого зверя.       Я изнутри закусил губу, стараясь сдерживать эмоции. Солоноватый, терпкий вкус тут же начал заполнять рот, но я не обратил на это внимания. К чему ведет Ягура? К тому, что я такой же, как отец? Или к тому, что он знает, что произошло тогда, почти семь лет назад?       — Но не надо думать, что никто не замечает, что происходит. Не надо думать, что за твои заслуги как шиноби тебе все сойдет рук.       О чем это он? Сердце в груди начало биться быстрее, ноздри напряженно втягивали тошнотворный запах.       — Не так давно мощным выбросом энергии часть района была просто уничтожена. Вместо домов и магазинов там теперь – сплошные руины. Два года назад подобное уже было, только в меньшей степени и пострадала лишь половина одной из улиц, эпицентром был пустырь. Четыре с половиной года назад мы потеряли часть зданий на юге. И примерно пять лет прошло с того момента, как лишились тренировочной площадки. И везде — хорошо знакомые кратеры и характерные следы чакры. На первый взгляд можно подумать, что это работа джинчуурики. Так бы я и подумал, если бы не знал, что единственный джинчуурики здесь я.       Мои губы инстинктивно дернулись. Я отвел взгляд от коробки, на которую смотрел, потому как Мизгукаге постоянно стучал по ней пальцами.       — Огромные выбросы чакры были твои, Кисаме. Именно ты уничтожил того шиноби. Это ты сжег заживо четырех мальчишек. И опекуна, которого тебе выделили, тоже убил ты.       Я молчал. Только пальцы сильнее сжали узкую полосу ремня, пересекавшую грудь. Терпеть ужасные даже по отдельности, а слившиеся воедино запахи становились совсем уж невыносимо. От волнения моя чакра пришла в движение. Я поднял глаза. Ягура, заметив, что я отвлекся от коробки, снял с нее крышку и достал оттуда обугленное сломанное кольцо.       — Тебе хорошо знаком этот предмет, верно, Кисаме?       Я сглотнул и медленно кивнул.       — Ты уничтожил чакроподавляющий ошейник, который Тсутому надел на тебя в первый же день, когда забрал тебя под опеку. И у меня нет сомнений, что ты сделаешь это снова.       Его губы сжались в тонкую полоску, а шрам на щеке мерзко дернулся, как и всякий раз, когда он начинал раздражаться. Молодое лицо казалось холодным и безучастным, но я кожей почувствовал – он теряет терпение.       — Я не знаю, как это произошло, откуда в тебе эта сила, но этого уже, похоже, не изменить. Ты есть биджу, Кисаме.       Я дернулся и рефлекторно отставил ногу назад, ловя равновесие. Тут же шумно выдохнул и сделал шаг вперед, чтобы Ягура не счел это за слабость и не начал давить.       — Ты не джинчуурики, ибо силу носителя можно контролировать печатью и использовать демона в нем на благо деревне. Ты — сам демон в своем существе. И ты становишься опасным.       Он встал и резко снял со спины посох. Нижний крюк мерзко звякнул об плитку. Запах усилился — чакра Мидзукаге начала ускорять ход по каналам.       — Если ты не научишься направлять свою мощь на наших врагов и будешь вредить деревне, я запечатаю тебя. Точно так же, как это следует делать с демонами. Из тебя вырвут душу и воткнут ее… Ну скажем, в чайник, как дух Шукаку. И ты будешь хуже, чем мертв.       Я сглотнул.       — Я не хочу лишаться такого оружия в своих руках. Я хочу видеть твою ярость, обрушенную на головы врагов Киригакуре, — он медленно прокрутил посох в коротких пальцах. В лиловых глазах на миг блеснул хорошо знакомый жадный огонек. Я напрягся. Он неприятно улыбнулся. Шрам опять дернулся. От вони дышать уже было невозможно. Мои плечи инстинктивно поднялись.       — Надеюсь, мы с тобой друг друга поняли, Кисаме. Выбор за тобой.       Да нет у меня выбора. Стать мыслящим чайником в тринадцать лет мне не особо улыбается.       — Можешь идти, - он устало опустился на стул, будто диалог отнял все его силы. Я зашагал к двери, до последнего не желая поворачиваться к нему спиной. Но у двери он окликнул меня снова.       — Кстати, Кисаме. Мне всегда нравились песни твоего отца.       Мои губы сами расплылись в печальной ухмылке.