Рай?..

Тьма и холод. Те верные чувства, что окружали Эмиля по ощущениям всю жизнь. Они же и путали воспоминания. Кажется, путали. А может и не путали, а закрывали собой. Как парень не пытался, но вспомнить что-то из собственного прошлого не получалось, а после и не особо хотелось. Единственным ярким событием в его жизни стало появление Ады. Подобно ангелу она вошла в его жизнь и развеяла страх, пусть даже не полностью, пусть даже не сразу. Любой кошмар исчезал не оставляя после себя даже той самой неприятной дымки, если дорогая супруга прижимала его к себе, заботливо поглаживала по голове и шептала совсем тихо слова, что успокаивали бушующее в груди сердце, отдающее пульсирующим шумом в ушах. С её нежных губ, подобных лепесткам цветов молодого персика слова казались приятнее, чем из уст любого другого человека. Только она была способна помочь Эмилю. Только она и поселилась в его сердце и сознании. Ох, эти мягкие губы. Стоит задуматься и в воспоминаниях всплывают их нежные прикосновения к щекам, лбу в холодном поту после кошмара, носику в избытке нежных чувств. Можете сказать, что Эмиль зациклен на Аде, а он и не возразит ничего. Он плохо понимает что такое зацикленность, но супруга прекрасно объяснила и показала ему что такое любовь, поэтому даже если Эмиль вам и ответит, то точно скажет, что просто до безумия любит девушку. До безумия может и в прямом смысле, а может выкрал эту фразу из какой-нибудь книги, которую ему читала жена. Можно подумать, что Эмиль не сможет выжить без Ады... И это абсолютная правда. Если их однажды разлучат, то парень скорее всего забьется в какой-то угол и будет ждать, а может побежит на поиски, ведь Ада никогда не бросит его, но если ее нет рядом, то она в опасности? Он слишком привык просыпаться с девушкой, весь день ощущать ее бережные руки, утыкаться носом в пушистые волосы, ловить едва ощутимый, но ставший родным, аромат ее кожи, смотреть в уставшие, но полные нежности и заботы глаза. Теперь он просто не представляет своей жизни без супруги. Одиночество из кошмаров больше не преследует его. Тьма из снов не мучает его. Видимо, это сила лечения любовью? Чем бы оно не было... Оно помогает... Заставляет желать стать лучше, но... Любой стресс вызывает новый приступ.. С этим тяжело бороться. С этим больно бороться. Больно замечать взгляд Ады, когда она понимает, что супруг вновь забыл что-то. Что-то важное.. Но она точно научит его снова. Она точно поможет ему вспомнить. Она точно будет рядом. И пусть это длится бесконечно. Открыв глаза, первое что почувствовал Эмиль - невообразимое количество различных запахов, что били в нос настолько яростно, что где-то внутри глотки пересохло, ноздри щипало, а голова начинала болеть. В глазах словно застыли слезы, мешая видеть, позволяя лишь подмечать совершенно размытые очертания чего-то большого и зеленого. Пришлось несколько раз проморгаться прежде чем слезы отступили, пелена исчезла, оставляя после себя едва заметную влажность в уголках глаз, и теперь пациент таращился во все глаза на невозможную яркую зелень, окружающую его почти со всех сторон. Вздрогнув и вскочив на ноги, парень почувствовал как напряженные мышцы свело с такой силой, что он чуть не упал обратно на прохладный песок, видимо он долго пролежал в этой позе, аж все мышцы затекли. От первого напряжения по телу разлилось тепло и даже чем-то приятная тянущая боль в мышцах спины, словно он потянулся после приятного долгого сна в самой мягкой кровати в самых теплых объятьях самой лучшей девушки на свете. Неожиданно засосало под ложечкой в ожидании чего-то неизбежного и неприятного. Где Ада? Страх связал по рукам и ногам, голова закружилась. Может это вина резких смешанных запахов, но появилось состояние тошноты, неприятное ощущение в желудке, бока онемели, а кашель пронзил легкие, заставив Эмиля согнуться, крепко схватившись за горло, чувствуя как этот самый кашель с чувством паники ведет едва ли не до рвоты. Пациент готов поклясться, что почувствовал обжигающе мерзкий привкус желчи на небном язычке, что заставило мышцы пресса крепко сократиться до боли, а рот открыть намного шире, чувствуя как по губам стали стекать липкие капли неожиданно потекшей едва ли не ручьем слюны. Согнувшись только сильнее и обхватив одной рукой свой живот, брюнет судорожно громко хватал воздух ртом, находя силы и способность самостоятельно успокоиться, надрывно дыша через открытый рот, хрипя. Нет, Эмиль, не время для паники. Ада... Где же Ада? Смотря по сторонам и шумно дыша так громко как может, словно девушка найдет его по звуку, парень отпустил свою шею и обнял себя за плечи, мелко дрожа. Что это за место вообще? Как же он тут оказался? В голове до новой паники пусто. Может девушка временно отошла? Она же не могла бросить его? С ней же все хорошо? В мыслях творился полный сумбур, сосредоточиться было очень сложно. А вдруг тут есть кто-нибудь еще? Незнакомец? Сделав первый шаг, сломав ветку какого-то куста, Эмиль тихонько стал звать свою возлюбленную, стараясь не кричать, шепча - Ада!.. Томные веки дрожат, лицо не выказывает никаких эмоций. Тишина окружает, убаюкивает. Желания просыпаться нет. Свет падает на бледные щеки, избегая утонченных родинок под глазом. А ведь в каких-то статьях на просторах интернета люди жарко спорят: «Родинка под глазом означает, что ее обладатель отличается мягким и приятным характером, спокойствием» «Нет-нет, это знак того, что человек оптимист, который никогда не падает духом» «А я считаю, что это знак чувственности у обоих полов» «Говорят, что родинка под глазом показывает, что человек рожден страдать и плакать» Ада даже никогда не задумывалась об этом. Она часто идет на поводу у своих чувств, часто бывает излишне оптимистична, ведь как бы ее не косили участившиеся провалы в памяти Эмиля ее руки не опускаются, она готова начинать сначала терапию столько, сколько понадобится. Но и горячие слезы с горечью полыни часто разбиваются о трясущиеся ладони, приводя в чувства, заставляя прятать лицо в ладонях, утыкаться носом между пальцев, сгибаясь в беззвучном плаче в минуты слабости, когда ее слезы нельзя видеть Эмилю, когда ее слезы пугают мужа, когда он спит под боком, ластится к плечу подобно самому нежному домашнему коту который обожает хозяина лишь за одно его существование, за протянутые теплые руки и такую желанную и нужную помощь и заботу. Тишину разбивает шум ветра со стороны. И правда ветер. Оглаживает щеки, играет с низами платья, вскидывая вверх белоснежную ткань. Приятная мягкость вокруг исчезает, а на замену приходит что-то твердое. Что-то ледяное, обжигающее первые секунды, но после согретое теплом тела девушки. В легкие проникает свежесть, все тело впитывает в себя словно запах свободы, пронизывает, заставляет задыхаться, словно в легких распускаются невиданные ранее цветы, пускают лозу вверх по трахее и гортани, выталкивая язык, царапая и выбивая зубы своим напором. Ада словно стала деревом. Цветущей яблоней. Ее ветви ласкает ветер, ее листы заменяют легкие, а с каждым потерянным лепесточком внутри растет трепещущее чувство чего-то нового, чего-то ярко желаемого. Лепестки опадают, насекомые ползают по стволу, щекочут лапками и усиками. Гусеницы поедают листья, но это совсем не больно, кушайте, пожалуйста, глупенькие существа, наедайтесь вдоволь, а после превращайтесь в ярких бабочек, вырывайтесь из куколок и сушите нежные крылышки на этих же листочках под теплыми лучами, мне совсем не жалко, но лишь если потом вернетесь прошептать о своем счастье и о том как прекрасен полет перед спокойной смертью, падая к ногам, создавая кладбище беспечных воспоминаний о такой же беспечной жизни. Лепестки опали. Завязи появились на их местах, формируясь и так стараясь выжить в борьбе в которой оказались. Каждый опавший кусочек приносит печаль, но лишь этот самый крупный и яркий волнует больше всех. Листья прячут его от ветров, от ставшего голодным солнца, от его разинутых подобно пасти лучей. Все внимание и ласка уходят лишь к нему, пока остальные погибают, опускаясь в ту же могилу воспоминаний и рассказов, огорчая беспечную смерть своей несправедливой судьбой погибшей в зародыше. Наконец завязь начинает расти. Плод. Нежный и хрупкий, еще совсем зеленый, но так быстро разрастающийся. Зелень исчезает. Вместо нее приходит красный, подобно артериальной крови. Плод вырос. Плод созрел. Блестит и ярко сияет. Эти чувства похожи на экстаз! Счастье и наконец спокойный выдох, лизнувший яблоко, оставив поцелуй на румяном бочку. Держать его становится все тяжелее. Ветви гнутся, ветви трещат. Больно. Но это совсем не важно, она справится. Счастье светится в ярких листах, что начинают гнить. Гниют и отравляют корешок. Нет! Только не это! Плод отрывается, жалобно хрустит и падает в пучину. В кладбище, где его разрывают трупы бабочек, другие завязи не ставшие плодами. Ветвь с хлестом поддается вверх, разрезает воздух, крича о своей потере. Уставшие глаза распахиваются. Все это лишь наваждение, фантазии больного разума, но Ада готова поклясться, что все еще чувствует прохладу яркого бочка на кончике языка, пока в носу сидит аромат свежего яблока. Всего этого не было. Кладбище не стало кладбищем. Гусеницы не стали куколками, а жучки были отравлены черными изнутри листьями, прикрытыми свежей зеленью лишь сверху, как позолота прячет жалкую никому не нужную глину с частицами песка. Зрачки сужаются, солнце беспощадно слепит, а закрыть веки вновь не помогает спрятаться от ярких лучей. Дышать становится тяжело, а что-то крепкое и твердое продолжает упираться в спину, терзая лопатки, оставляя синяки возле ямочек копчика, царапая икры и болезненно отдавливая локти. Взгляд устремляется вверх, встречаясь со внутренней стороной деревянной крыши, местами проеденной активными термитами, а где-то в доске попадался сук, выбивая ровный полукруг, позволяя солнцу пробираться в беседку, щепетильно, словно кончиками пальцев оглаживая округлые бедра, тяжко вздымающуюся грудь и шрам на щеке. Все это принадлежало психологу, что все это время лежала на скамье, погрузившись в глубокий сон, поддаваясь метаморфозам рассудка, позволяя холодному дереву беседки проникать внутрь бурного словно река сознания. Такое же уставшее тело поднимается со скамьи. Кожу щиплет после долгого соприкосновения со скамьей, а ткань платья ловят потрескавшиеся кусочки лака, оставляя зацепки, крепко хватая нити, вытягивая их из общего ряда, намереваясь порвать их, разрушить целостность, слушая предсмертный треск и хрип, наслаждаясь щелчками, когда нити обрывались, после несуразно свисая паутинками вниз. Любуясь оставшимися под толщей лака белоснежными частичками и продолжая свое путешествие прилипшими к платью кусочками. Со стороны раздается шепот. Такой далекий, кажется невозможным сам факт его существования. Может это все лишь проказы не отошедшего ото сна мозга? Звук повторяется и сейчас кудри брюнетки соскальзывают с плеча за спину, открывая доступ к тому чтобы глянуть в сторону. Прекрасный сад. Пыльца кружит в воздухе, беспокойно отлетая как можно дальше от такой же беспокойной черной макушки с извечно непослушными волосами, стремящимися вихрями торчать во все стороны. Эта макушка так знакома девушке. Эти мягкие ломкие локоны после первого взгляда напоминают как приятно зарываться в них пальцами, ах, а как же приятно они пахнут. Глаза понимающе распахиваются шире и Ада встает на неготовые к нагрузке ноги, с хлопком по столу хватаясь за покрытое лаком дерево, стараясь держаться прямо, рассматривая выходящую из кустов фигуру. Такую знакомую и родную. Низкий каблук стучит по плитке, торопя их владелицу ускорить шаг, пошатываясь, едва не падая, но стремясь к нему. Тому самому сочному плоду – Эмилю. Нежные изголодавшиеся по прикосновениям руки тянутся вперед, ловя в свои свежие, пропахнувшие свежим горным озоном объятья содрогающуюся в панике фигуру, прижимая ее все теснее, шепча и шепча, утыкаясь губами в измученные виски, скользя невесомыми прикосновениями по щекам, размазывая помаду и желанные поцелуи по горячей коже, ластясь к подбородку и носу, бережно обхватывая щеки - Эмиль, вот ты где.. Эмиль, что же ты делаешь тут.. Эмиль.. Я так волновалась Шум со стороны заставляет напрячься и встать в настолько оборонительную позу, насколько позволяет затекшее, измученное паникой тело. Согнувшись и агрессивно повернувшись, стараясь скрыть дикое чувство страха, разливающееся по венам горячей лавой, обжигая легкие и не давая рукам и ногам слушаться, Эмиль изумленно застывает, даже не успев заметить как его обняли чьи-то нежные руки. Следом пришел незабываемый родной аромат парфюма, что при поцелуях в шею наверняка остался гадкой горькой пленочкой на языке. Глаза широко раскрываются, а брови ползут вверх, искажая губы в плотно сжатую кривую полосочку, не давая так вовремя пришедшей девушке услышать жалобный всхлип вперемешку со стоном, пытающимся вырваться подобно птице, но так и застрявшим на кончике языка, размазавшись по зубам и небу, умерев в зародыше, оставшись в плотной клетке передних всех восьми резцов, проедая их подобно медленно текущему разрушающему кариесу. Дрожащий судорожный выдох горячим шепотом обжигает нежное бледное ушко, оставляя за собой едва уловимый запах едкой желчи - Ада!... Очнувшись от ступора, пациент неожиданно крепко, может даже болезненно хватает возлюбленную, давая волю тонким длинным пальцам, позволяя им почти до хруста уцепиться за платье, даже не обращая внимания на холодный металлический замочек, который впился в такую же ледяную кожу подушечек, по всей видимости стремясь пробраться под ноготь, сорвав его. Цепкие ладони перемещаются по всей спине девушки, держась за нее подобно спасательному кругу, ведь сейчас брюнет тонул в гнусной пучине собственных мыслей, тянущих на дно. Еще немного и Эмиль готов поклясться, что почувствует во рту этот вкус гнили, начнет захлебываться в нем, но вряд ли предпримет попытки выбраться, в легкие проберется эта дрянь, подобная абсцессу, отравляющему не только организм, но и разум парня. - Ада... Шепот словно зарождается в груди и звучит оттуда же, прямо из сердца, придавая ему призвуки жалобного крика брошенного котенка на краю дороги, чьих сестер и братиков забрали, а его оставили на погибель, где извечно нежные, сухие на кончиках пальцев руки найдут его и поднимут, прижмут к сердцу, заставив позабыть о всех пережитых ужасах. Эмиль чувствовал себя тем самым пропитанным разъедающим духом проезжающих машин котенком, чья темно-серая шерстка покрыта черными выхлопами моторов машин заправленных дизельным топливом, превращая чистую шкурку в месиво ярких черных точек, впитавшихся подобно меткам собственности, словно в попытке навсегда присвоить брошенное создание себе, обрекая стать причиной собственной погибели, не находя в себе сил отказаться и хотя бы раз почувствовать вкус свободы. Горячие губы наконец ласкают остывшую кожу, чувствуя соленый привкус ледяного пота на лбу, отогревая от панического страха, подобному безжалостному сковывающему морозу. Губы скользят по всему лицу, а Эмиль ластится, подставляет лицо, словно сейчас принимает солнечные ванны, наслаждаясь теплом, громко дыша открытым с трудом ртом, изредка пытаясь поймать чужие губы, так же покрывая невесомыми холодными поцелуями чужой нос, подбородок и щеку, оставляя на ней мазком мельчайшие царапины из-за извечно сухих и шелушащихся обветренных губ. Чужая любовь изгоняет панику с первых же секунд теплых прикосновений, отвлекая от ужасных, прожигающих подобно докуренной сигарете, мыслей, расколдовывая и возвращая возможность полноценно двигаться, вновь превращая парня в милейшего послушного щеночка, что оглушительно стучит по стене своим пушистым хвостом, за движениями которого невозможно уследить, радуясь долгожданной встрече со своим человеком. Скулеж скользит по гортани, заставляет связки вибрировать, наконец вырываясь изо рта, словно Эмиль просил больше жалости к себе, больше прикосновений, больше поцелуев, больше Ады. "....я так волновалась" Чужой бубнеж не проходит мимо ушей, заставляя все нутро трепетать сначала от счастья и умиротворения, но потом заметным уколом вины это самое нутро успокоить - Я тоже волновался, Ада.. Я так волновался... Прости меня... Прости... Я так люблю тебя, Ада.. Я люблю.. Люблю. Губы продолжают горячо шептать, накрывая чужие губы, невесомо целуя их, оставляя теплую слюну и горький вкус желчи, сравнимый с самим болезненным одиночеством, с тихим причмокиванием отпуская нижнюю губу возлюбленной, которую успел мимолетно помучить, всасывая ту в плен сухости своих, передавая таким образом собственные переживания. Живот вновь сводит, тугим комом обплетая все органы, чувствуя как желудок вибрирует и рычит, пусть и не совсем от голода. Голову кружит аромат чужих волос, заставляет закрывать глаза, расслабляясь. Ноги и руки становятся ватными, словно пациент сейчас потеряет сознание, язык немеет и картинка перед лицом мутнеет, не давая заметить горячие слезы, соскользнувшие по щекам, приземлившихся на белые одежды любви всей жизни. Чуть пошатнувшись, всем своим весом опадает на Аду, теряя все силы на передвижение, даже забыв о том, что пару мгновений назад прислушивался к несуществующей угрозе, ожидая нападения с любой стороны. Счастье воссоединения волной забирает весь страх, оставляя после себя полное спокойствие и сонливость. Рядом с брюнеткой всегда хочется спать, подарить ей каждый свой сон в котором они путешествуют по цветущим полям, едят спелые персики, позволяя их соку стекать до локтей и лучезарно улыбаются. От такой сладости слюна появляется во рту, а живот призывно урчит, привлекая к себе внимание, прося как можно скорее заполучить сочное лакомство. Интересно что ему принесет новый сон? Будут ли они с Адой у моря, которое Эмиль всегда мечтал увидеть, почувствовать его соленый аромат, пусть это и запах разлагающихся водорослей, выброшенных после шторма на берег. Над головой будут кричать голодные чайки, а волны сгребать песок, шурша и опаляя своим холодом ноги по самые щиколотки, заставляя малейшие ранки щипать. И эта картина появляется настолько ярко, что Эмиль переводит взгляд на свои ступни, только сейчас подметив отсутствие обуви и израненные пятки, что и стали причиной столь натуральных мыслей и ощущений. - Ада.. Где же мы?... Одно только присутствие возлюбленного наконец возвращает возможность дышать полной грудью, прогоняя назойливый аромат цветущего в легких сада и разбитого о землю спелого яблока. В носу забивается запах желчи, соленого пота и все это могло бы передать волнение Эмиля, если бы девушка уже давно не привыкла к подобной панике, да и сейчас паниковать совсем не нужно. Причин для тревоги больше нет. Пока чужие руки так отчаянно цепляются, едва не срывая платье, покрытое где-то на спине кусочками лака вновь остывшей скамьи никаких причин для этого нет. - Все хорошо, Эмиль, ты ни в чем не виноват… Ты испугался? Ну-ну, тише, милый Слова нежно соскальзывают с кончика языка и с губ, лаская встревоженный рассудок пациента, успокаивая его и стараясь поглотить все сознание, увести из чащи тревожных мыслей, вывести из густого леса липкого страха, направляя и выводя на поляну нежных цветов, где можно бегать босиком и ни один корешок не вопьется в палец, ни на колючка не оставит ранку, где ничего не ранит, лишь даст освободиться и напитаться солнцем. Таких полян в реальности возможно не существует, но все фантазии подвластны человеческому мозгу, пусть даже израненному. Колени перестают подкашиваться, дают ровно встать и выпрямиться, вытягивая за собой и Эмиля. Если так долго стоять согнувшись, то боль в пояснице вечером точно не даст уснуть, а тяжесть прошлых грехов и обид будут давить на хрупкие не плечи еще долго не давая расправить крылья и гордо приподнять подбородок на встречу пушистым облакам всех возможных причудливых форм, словно по бесконечным небесам гуляют огромные слоны или кролики отращивают крылья и бегают по импровизированному полю, мешая всем жителям, сбивая их с ног, заставляя разбивать бутылки молока, ронять их и горько оплакивать потерю, что затягивает все небо, заставляя животных утопать. Возможно в своих же страхах и боли, но точно лишая возможности существовать и мыслить как люди. - Мы в Раю, мой милый Не в том библейском раю, где поселились Адам и Ева, где был совершен первый грех, а том, который им пообещала высокая фигура с запоминающимся чемоданом возле ног. В таком персональном раю наверняка есть и другие люди. Ада не может сказать точно соскучилась ли она по обществу, ведь общения с Эмилем хватало с головой для того чтобы удовлетворить потребности. - Здесь могут быть и другие. Те, кому так же понадобился Рай.. Совсем не важно как они будут к ним относиться, но Ада не позволит никому упрекать ее в своей любви. Эмиль болен, а она стремится помочь ему, подчинить его и его болезнь. - Уже пора, пойдем Ласково улыбнувшись, скользнув мимолетным прикосновением по чужой руке легко сплела пальцы с чужими, уводя пациента за собой. Тут должен быть выход из сада, а за ним тяжелые двери особняка, что изголодался по новым заключенным душам, что ждет их и точно не выпустит больше никогда.