утешь меня

После слов Ло Фумэн о трофеях Чжао Цзина, Се-эр не знает, куда ему идти. Он даже не знает, как теперь ему называть себя. Все его имена были запятнаны Чжао Цзинем. Его ифу. Се-эр и Се Ван были даны ему Чжао Цзинем. Се Цзе Любо было вымарано его собственным языком, превратившись из последнего шёпота любви давно потерянных родителей в оскорбление и напоминание о его непохожести на других здесь. Се-эр чувствует дорожки солёных слёз на щеках и поднимает руки, чтобы осторожно вытереть их. Его единственная сила — его внешность. Его единственная сила — то, что он может сохранить из руин отношений с Чжао Цзинем. (Как можно было осквернить так мемориальные таблички? Даже пьяным, даже озлобленным, даже переполненным грандиозными планами — как он мог? Се-эр знает, что забота Чжао Цзина к видимости приличий даже сильнее, чем его собственная. Но секреты на то и являются секретами, Чжао Цзин ожидал, что его действия в мемориальной комнате останутся тайной.) Над головой взрываются фейерверки. Се-эр осуждающе смотрит на них, разворачивается на каблуках и резко шагает в ночь. Семья, в которой он родился, исчезла. Семья, в которую он попал, отшвырнула его прочь. Единственная семья, что осталась у него, — организация, которую он возглавляет. Се-эр знает, что, несмотря на то, что его сердитый взгляд заставляет подчинённых разбегаться, есть один единственный человек, который относится к нему почти как к кому-то близкому. И хотя она поклялась ему в верности, Се-эр прекрасно знает, что он не будет для неё таким же господином, как та, ради кого она поклялась ему. Когда он входит в её комнату, Лю Цяньцяо, похоже, совсем не удивляется, увидев его. — Се Ван, — она кланяется. Он складывает руки за спиной, изучая её. В этой комнате, принадлежащей ей, она не скрывает лица. Оно покрыто шрамами, и она не пытается скрыть их от него, когда поднимает глаза. — Неужели некому отпраздновать с тобой эту ночь? — спрашивает он, и неожиданно обнаруживает в своём голосе странную пустоту. Лю Цяньцяо выпрямляется, на мгновение в её взгляде мелькает удивление. — Моя… Призрак Радостных Проводов попросила об уединении. Се-эр тонко улыбается. Он поворачивается и кладёт руку на дверь позади. Он не закрывает её, хотя ему и хочется. Он говорит. — Я не хочу оставаться один этой ночью. Он не смотрит на неё. Он не может даже заставить себя спросить должным образом — сделать это означало бы нечто более близкое к приказу, чем он может вынести. (Это то, о чём его просили раньше. Он не знает, как отказаться. Он думает, что Лю Цяньцяо знает его секрет, но всё равно, это не то, о чём он может просить.) — Какая компания вам нужна? — спрашивает Лю Цяньцяо, и он слышит настороженность в её голосе. — Хотите выпить чай или вина? Поиграть в вейци? Послушать музыку? Или…? Се-эр закрывает дверь и поворачивается к девушке лицом. — Маленький воробушек, — говорит он и видит, как она вздрагивает, это звучит почти, но не совсем, как её имя. — Какой вид утешения ты предлагаешь? Лю Цяньцяо изучающе смотрит на него. Се-эр хочет знать, что она видит, сколько разочарования и трагедии этой ночи она сможет отыскать на его лице. Его макияж уже не идеален, знает он. Его глаза расскажут ей кое-что, потому что, как бы он ни старался, он не может подавить в себе это ощущения предательства. Гнев и ужас переполняют его даже сейчас, но то и другое предпочтительнее желания свернуться калачиком и заплакать, как ребёнок, которым он был, когда Чжао Цзин взял его к себе. — Иди сюда, — говорит Лю Цяньцяо и берёт его за руку. Он следует за ней, позволяя ей мягко прижать его к себе, чтобы он сел на край кровати. — Сними обувь, Се-эр. В её устах его имя звучит совсем иначе. Здесь нет приказа, просто мягкое предложение. Се-эр не ожидал такого, но не может отрицать, что ему нравится. — Это то, что ты предлагаешь? — спрашивает он, наклоняясь, чтобы снять обувь. Лю Цяньцяо вздыхает и садится рядом с ним. Она кладёт руку ему на спину и прижимает к своей груди, когда он выпрямляется. — Ты сейчас похож на девушек, которые только что оказались в Ведомстве Неверных, — отвечает она. — Я утешу тебя так же, как и их. Се-эр застывает в её объятиях. — Я… разве этих девушек не бросили их возлюбленные? — его сердце бьётся слишком быстро в груди, выбивая воздух из лёгких, не позволяя ему успокоиться. — Я не… Лю Цяньцяо гладит его по волосам. — Я видела, как ты смотришь на Чжао Цзина, — она произносит его имя, так словно оно ничего не значит. В нём даже нет яда проклятий, и Се-эр ненавидит это. — Скажи мне, что ты не пришёл сюда после того, как он отослал тебя прочь, и я больше никогда не буду упоминать об этом. Он не может. Он мог бы, но это будет ложью. Быть прочитанным так легко — Се-эр вырывается из объятий Лю Цяньцяо. — Как ты утешаешь этих девушек? — Это не может быть секс, особенно учитывая то, как обычно обращаются с девушками, отвергнутыми обществом. — Мы напоминаем им, что близость не обязательно носит под собой сексуальный подтекст, — рука Лю Цяньцяо лежит на его щеке. Она скользит пальцами по его подбородку и поворачивает его голову, пока он не смотрит на неё, чтобы увидеть в её глазах сострадание, о котором он вовсе не просил. У него сжимается горло. Глаза горят. — Ложись здесь со мной, Се-эр, — говорит она очень нежно. — Я буду обнимать тебя и никому не расскажу о твоих слезах. Се-эр позволяет Лю Цяньцяо уложить его в постель. Он ложится с краю, и он знает, что это для того, чтобы он мог вырваться и убежать, если захочет. Се-эр думает об этом, глядя на дверь, которую он закрыл, — на воспоминание о том, как дверь закрылась перед ним, — когда тёплое тело Лю Цяньцяо прижимается к его спине. Непривычно. Как и то, что она нежно гладит его по руке. Никто не тянется к его талии, ничто не толкается в его задницу, никто не трогает его грудь, шею или пах. Только мягкое касание пальцев Лю Цяньцяо на его руках, её грудь медленно поднимается и опускается за его спиной, дыхание Лю Цяньцяо согревает его затылок. Се-эр не знает, когда расслабляется достаточно, чтобы прижаться к ней. Он уже не видит, как догорают благовония в комнате Лю Цяньцяо, потому что, когда он разворачивается к ней, чтобы она могла утешить его, из его глаз текут слёзы. Он молчалив и спокоен, поэтому она шепчет ему: — Я не буду судить тебя за твою боль, — потому что он не знает, как горевать громко. Слишком много времени прошло с того, как он хотел кого-то оплакивать. Ещё больше времени прошло с тех пор, когда рядом с ним был кто-то, когда он это делал. Он не может поблагодарить Лю Цяньцяо за этот подарок, он даже не смог бы сформулировать это своё желание. Он едва может признаться себе, что это — дар, когда его слёзы наконец высыхают, и он устал больше, чем за последние недели. — Ты останешься? — спрашивает Лю Цяньцяо через какое-то время. — На этот раз я бы позволила тебе. Се-эр смеётся. Его смех больной, неловкий, словно карканье воронёнка. — Я не должен. — Дело не в том, что ты должен, — она убирает волосы с его лица, и он видит, что её глаза влажно блестят. — А в том, чего ты хочешь. Се-эр закрывает глаза. Хотеть чего-то — он редко мог себе такое позволить. То, что он останется в покоях Лю Цяньцяо сегодня ночью не даст ему политических преимуществ и возможности убить. Это не поможет ему добиться легитимности в глазах общества. Но если он останется в покоях Лю Цяньцяо, то получит несколько часов чего-то, что может приблизить покой в его собственном сердце. — Да, — срывается с его губ, хотя он знает, что утром ему придётся ускользнуть, чтобы составить новый план и найти новый способ убедиться, что ифу не избавиться от него вовсе. Лю Цяньцяо, без сомнения, чувствует, как вновь напрягаются его мышцы, но она просто говорит: — Тогда спи. Се-эр не помнит, когда последний раз засыпал в объятиях женщины. Но это проще, чем ему казалось. Он просыпается с лёгкой улыбкой на губах и видит пустую постель. Это к лучшему, думает он, поправляя одежды, готовясь к предстоящему дню. Так они могут притвориться, что ничего не произошло. Се-эр выходит в свои владения. Наступил новый год, он хочет, чтобы он был хорошим.