Суд глупца

I

М30 8ХХ. Пертурабо идёт по ветвистым коридорам Фаланги, высоко подняв голову: жест не высокомерия, но радости, истинной гордости за себя, которую выдаёт довольный, обращённый внутрь, а не наружу взгляд. Этот взгляд не поймать поражённым таким поведением обычно столь мрачного и сурового, пугающего примарха легионерам седьмого: они расступаются перед ним, молча и сдержанно кланяются. У них есть более важные дела, впрочем, чем чествовать гостя богатым приёмом. Позолоченный парящий замок Рогала Дорна уже более полутора терранских лет дрейфует на границе системы, изредка, раз в пару месяцев, корректируя курс. Причина тому — чрезмерно тяжёлая кампания, происходящая в этом сегменте космоса. Славная, но сложная битва, которую, по мнению примарха, седьмому легиону не выиграть без посторонней помощи. Не без толики самолюбования, которое в такой прекрасный день, конечно, можно себе позволить, Пертурабо отмечает про себя, что, если бы не чрезмерная жалость Дорна к своим легионерам, войну удалось бы выиграть в течение года. Но Рогал упорно отказывается разбрасываться своими сынами и вместо этого просит о помощи сто двадцать пятую экспедицию. По расчётам гостя, если, при очень плохом раскладе, всё окажется настолько запущено, что сил двух легионов окажется недостаточно, скоро систему будут пересекать ещё несколько флотилий, и их совместных усилий точно хватит. Это самый маловероятный вариант. И тем не менее, Пертурабо хоть и совсем слегка, но предполагает и его. Если будущее не удаётся точно предсказывать даже псайкерам, куда уж ему. Стоит учитывать все варианты, даже самые неприятные. Их, пожалуй, даже в первую очередь. Но множество потенциальных исходов не омрачают взора льдисто-голубых глаз. Наоборот, лицо примарха искажает в лучшую сторону сладкое предвкушение сложной задачи, азарт академика, идущего защищать свою величайшую работу. Готовность сражаться и побеждать, решимость и гордость переполняют его, и для того есть куда больше причин, чем может показаться на первый взгляд. Обыватель объяснил бы его радость — его видимую радость, а Пертурабо, как известно, открыто выражает очень маленький процент своих эмоций, что позволяет предположить реальный масштаб морального подъёма — ощущением покровительства, вызванным признанием главным соперником собственной несостоятельности и нужды в помощи. Без всякого сомнения, это тоже очень приятно: так легко упавшая прямо в подставленные ладони победа в едва ли обозначенном соревновании, но это же вовсе не главное сейчас. Гораздо важнее сам факт просьбы о помощи, просьбы, направленной лично Дорном лично Пертурабо, просьбы, признающей неоспоримую невознаградимую нужность и важность его, Пертурабо, навыков ведения войны. Операция по поддержке другого легиона — это совсем не то же самое, что и совместная операция с кем-то. Персональная просьба о подкреплении — это акт уважения, облачённое в пергамент и чернила доказательство доверия, это признание чужих навыков и талантов, это — высшая степень похвалы. «Наконец-то!» — готов был вслух воскликнуть Пертурабо, едва он дочитал и осознал смысл полученного сообщения. Прошло столько лет с того дня, когда Великий Крестовый Поход начался для него, так много воды утекло и унесло за собой восторги от воссоединения с истинной семьёй, переполнявшие примарха первые несколько месяцев. Он как мог лелеял эти сладкие мгновения, дни и недели, во время которых у него за спиной словно бы вырастали крылья, отступали из головы тёмные мысли и даже ежесекундное сражение за собственный рассудок с кровоточащей раной в небесах переставало так его тяготить; он огородил этот тлеющий костерок своей памяти лучшими бастионами, на проектирование которых был способен, и неустанно, из раза в раз сталкиваясь с трудностями на фронте и холодностью новообретённых близких, раздувал его и осыпал сухими листьями, грел возле него руки и стремился защитить всё сильнее с каждым мгновением, лишь бы не дать суровым ветрам внешнего мира его задуть. Последние годы ему всё хуже и хуже это удавалось. Воспоминания, не потерявшие в чёткости, потускнели, перестали быть такими же живыми и яркими, серели на фоне суровой реальности настоящего, где он, призывая последние ресурсы легиона и собственного разума, был вынужден без остановок и отдыха сталкиваться с изначально, казалось бы, невыполнимыми задачами. Все эти годы, поначалу окрылённый счастьем возвращения домой, а после из чистого упрямства, из чувства долга он молча преодолевал все выпавшие на его долю трудности, и вот, наконец-то (!!!) хоть один из его многочисленных братьев его заметил. Просьба Дорна о помощи была доказательством того, что он был нужен на этой войне. По-настоящему нужен, важен своим гением и непревзойдённым талантом, может быть, в каком-то смысле даже любим. Сообщение с Фаланги разожгло огонь в сердце Пертурабо с той же лёгкостью, с которой от одной единственной искры вспыхивает высушенное дерево в ворохе ветоши. Про себя примарх достаточно быстро признал, что, будь он чуть легкомысленнее и контролируй он себя хуже, он бы не раздумывая бросился вместе со своими лучшими силами в пекло сражения, оставив Дорна позади, принимая весь удар на себя и свой легион, готовый ответить на призыв о помощи с неведомым доселе рвением. Ему вовсе не сложно, вовсе не жалко, нет, совсем нет, он отдал бы жизнь за то, чтобы эти мгновения, когда он воистину кем-то искренне ценим, никогда не заканчивались. Не было ничего лучше, чем это чувство, это сладкое возбуждённое предвкушение, заставляющее дыхание резко становиться глубже и прерывистее, глаза открываться шире, а подбородок подниматься выше. Совсем-совсем ничего.

II

С жаром, от которого примарх седьмого даже слегка опешил, Пертурабо в красках изложил ему план будущего штурма, объясняя каждое действие, предпринимаемое Железными Воинами и Имперскими Кулаками, выбор каждого расположения, аргументируя, почему он предлагает делать так, а не иначе, и почему где-то он готов изменить элементы плана в соответствии с мнением и пожеланиями Дорна, а где-то будет до конца стоять на своём. Следуя обновлённым данным разведки, он с обоснованной невероятным возбуждением скоростью корректировал последовательность действий, вносил в неё новые элементы и отсекал лишнее, дабы в кратчайшие сроки достичь максимальной эффективности, так, как умели только он и его легион. Вопреки ожиданиями Рогала, он обошёлся без каких-либо уничижительных комментариев относительно их безмолвного и проигранного Дорном противостояния. Весь его пассаж был сжат и строг, но вместе с тем единовременно вывалил на примарха седьмого столько информации, что, когда наставала его очередь говорить, он некоторое время — достаточно продолжительное, к слову — сидел молча, стараясь поспеть за подобной молнии мыслью брата. Он был искренне доволен тем, что выбрал в качестве легиона поддержки именно четвёртый, и настолько же искренне удивлён столь расходящемуся со слухами поведению Пертурабо. Под конец их встречи, утвердив окончательную версию плана и отдав первые приказы о начале подготовки к высадке, Дорн даже начал отчасти разделять чужой энтузиазм. С таким союзником, этим стойким и строгим, но вместе с тем обладающим поражающей воображение, почти пугающей широтой мышления, истинно несравнимым стратегическим и тактическим гением, эта кампания уже не кажется столь безнадёжной. Что уж говорить, после всего составлявшие почётный караул примархов Сигизмунд и Форрикс выходили из зала чуть ли не вприпрыжку, откровенно очарованные харизмой и интеллектом Пертурабо. Никогда больше, ни до, ни после той кампании, той встречи в стратегиуме Фаланги, Рогал Дорн не видел своего брата таким.

III

Первый успешный штурм, прошедший в точности по плану Пертурабо и следовавший всем его расчётам, ознаменовал начало кульминационного, разгромного этапа кампании. Примарх четвёртого возглавил первую атаку, и под его железной дланью укреплённые позиции ксеносов ломались и крошились, словно были собраны из картона. Численное преимущество, неожиданная для врага тактика и присутствие на поле боя полубога во плоти подорвали воинственный настрой врагов. — Исход этой кампании был предрешён! — спустя ещё шесть месяцев, когда к войне присоединился флот Луперкаля — не необходимый, но и не гонимый прочь — Хорус именно с этих слов начал свою речь на победном пиру. И хотя вклад его легиона в этой кампании был минимальным, оба других примарха не высказали ничего против этого выступления. В конце концов, в способности зажигать сердца людей, астартес и других примархов именно шестнадцатому сыну Императора Возлюбленного Всеми не было равных. Это был праздник, достойный лучших генералов, прошедших через славнейшие из войн. Первый и последний праздничный пир в честь победы, проходивший на Железной Крови в специально по этому поводу частично перестроенном и украшенном Пертурабо зале. На одной из стен там даже были окна, самые прекрасные витражные окна, наложенные на обычный материал иллюминаторов, изображавшие шесть сцен самых запоминающихся, кровопролитных и значимых сражений прошедшей войны. Демонстрируя, что он ответно ценит вклад Рогала и его легиона, на большей части сцен Пертурабо изобразил и Имперских Кулаков, и их примарха. Зал был заполнен радостным, но тихим ликованием, в котором последовавшие после речи Луперкаля громкие и жаркие восклицания Лунных Волков плавно вклинивались в расслабленные беседы и сдержанные тосты других, куда как более спокойных легионеров. В свете чудесных витражей поместились несколько сотен капитанов, сержантов и даже рядовых; праздник имел по-настоящему впечатляющие масштабы. Свершившаяся победа предвещала лишь больше утомительных сражений, в которых им всем, несомненно, потребуется помощь и крепкое плечо, на которое можно положиться, и готовность оказать эту помощь и принять её были истинным поводом для пира. — В свете последних событий, я буду обязан донести до слуха нашего Отца о славной победе, одержанной тобою, Рогал, — одобрительно кивал Хорус, делая неторопливый глоток вина и ободряюще глядя на примарха. — Буду благодарен, — сдержанно ответил ему Дорн. Некоторое время Пертурабо молча переводил взгляд с одного своего брата на другого, после чего беседа между ними тремя сменила русло и потекла куда-то в другую сторону.

IV

Тщетные попытки примарха игнорировать тот факт, что на пиршестве его участию в кампании внимания уделили ещё меньше, чем появившимся под самый её конец Лунным Волкам, провалились окончательно ещё до того, как кончился день победного празднования. В немом споре с самим собой Пертурабо приводил и сам же оспаривал аргументы о том, что это совершенно неважно, и сам факт того, что его изначально попросили о помощи, вполне можно считать достаточным для счастья. Неприятное, скребущее чувство поселилось в его душе, омрачая радость победы и предшествовавших ей событий. Найдя, что его отношения с братом за эти полгода приблизились к статусу достаточно близких, примарх поспешил посетить Фалангу до того, как экспедиционные флоты вновь на годы разойдутся, дабы Дорн лично развеял его, как он был уверен, беспочвенные на самом-то деле, но очень сильные сомнения. И достойно попрощаться, конечно, было совершенно необходимо. — Рад тебя видеть, — облачённый в повседневную одежду, примарх седьмого сидел за столом своих покоев, куда бесцеремонно ворвался Пертурабо, и корпел над бумагами. Увидев брата, он вежливо кивнул и вернулся к работе, готовый слушать, но не готовый отвлекаться. — Взаимно, — Пертурабо встал напротив стола. Им овладела какая-то неприятная нервозность, желание прямо потребовать разъяснений от Дорна показалось ему вдруг каким-то ужасно грубым и даже постыдным, жестом обиженного на собственную выдумку ребёнка, и он успел пожалеть, что явился на флагманский форпост седьмого легиона по такому ничтожному поводу. — Что-то не так? — Дорн оторвался от того, что писал на столе, и поднял сосредоточенный взгляд на гостя. Воцарившееся молчание вызвало у него подозрения. — Отнюдь, — Пертурабо встретился глазами с братом, и в середине груди у него заскребло пуще прежнего, пропорционально нарастающему стыду. — Ты пришёл попрощаться, — с какой-то даже умильной, очень-очень лёгкой улыбкой, утвердил спустя некоторое время Дорн и встал из-за стола. Сложившееся за время совместных сражений отличное мнение о Пертурабо после такого жеста стало почти идеалистическим, и Дорн зарёкся верить слухам об отвратительном характере брата. — Нет! — чуть громче и грубее, чем собирался, ответил Пертурабо, делая шаг в сторону от Рогала, вызывая тем самым на лице последнего крайне озадаченное выражение. — Не только, — уже мягче добавил он, объясняясь. — Я хотел бы… уточнить свой статус в прошедшей кампании. Для хроник. Дорн приподнял седую бровь, оглядел Пертурабо и медленно заговорил: — Сто двадцать пятая экспедиционная флотилия будет фигурировать в качестве вспомогательной силы для основных войск моего легиона. Хорус передал нечто подобное Отцу, точной цитаты не приведу. Он достаточно оперативно ответил, я как раз писал ему. — И что он ответил? — Пертурабо очень сильно не понравилась формулировка Дорна, а, зная Луперкаля, в точной цитате она будет ещё хуже. — Это ещё не точно… — тягуче начал Рогал, но брат его прервал. — Что он тебе написал?! — Он сказал, что седьмой легион будет удостоен награды за успешное завершение сложной кампании. Какой конкретно награды — он не уточнял, — примарх седьмого посуровел и нахмурился, принял более сдержанную и прямую позу в противовес ссутулившемуся и искоса смотрящему на него Пертурабо. — А про нас он ничего не сказал? — Нет, — Рогал некоторое время помолчал. — А должен был? — Да? — как-то не очень уверенно ответил Пертурабо. — По-моему, нет. Командовал операцией я, большую часть потерь, несмотря на твою расточительность, понёс мой легион, большую часть времени мы сражались в одиночестве, — «Твоя помощь и Луперкаля были кстати, но мы бы справились и без вас, просто потратили бы ещё больше времени и жизней» — как бы намекал такой ответ. — Но большинство ваших… твоих стратегий оказались неэффективны, без моей помощи ты бы… — прерывисто и распаляясь начал примарх четвёртого, но его прервали как бы в отместку за прошлую грубость. — Пертурабо, — перебил его Дорн. — Операцией командовал я. На всём её протяжении основную работу делал я. Я ценю твой вклад, но в этой войне твой, несомненно, непревзойдённый осадный гений был лишь одним из множества инструментов, которые приходится применять, сталкиваясь с непростыми ситуациями. Я считаю позицию нашего Отца обоснованной как минимум с этой точки зрения. Пертурабо молча покинул покои брата.

V

Вернувшись на Железную Кровь, первым приказом, который отдал примарх, было полностью демонтировать любые декорации зала, в котором проводился праздник, и вернуть его в первозданное состояние. Вторым было немедленно выводить весь флот на позицию для варп-прыжка к следующему пункту их назначения. После встречи с Дорном Пертурабо был разбит. От его дружелюбного беззлобного снисхождения, желания помогать и оказывать посильную поддержку союзному легиону не осталось и следа. Горькое, смешанное с обидой отвращение овладело им, и, раздав указания, он поспешил удалиться в свои покои, дабы не наделать ещё больше… глупостей. Пожалуй, то, с каким рвением он ответил на призыв о помощи от этих слабаков, было первой из множества совершённых им за эту кампанию глупостей. Несомненно, он приложит все усилия, чтобы подобного больше не повторилось — так бесславно потерять столько ресурсов и времени, чтобы не получить даже полноценно сформулированной благодарности второй раз он был не согласен. Весь, если говорить грубо и честно, героизм, застилавший его взор все эти шесть месяцев, в одночасье растаял после объяснений Рогала. Он надеялся, что брат развеет его беспочвенные сомнения. Что приятность и сладость от всего того множества чувств, обуревавших его в период этой славной войны, останутся с ним также надолго, как его первые месяцы в Империуме. Воспоминания об этой короткой для него кампании лелеялись бы им множество лет по её окончанию, но теперь они были омрачены, как ни иронично, суровой реальностью. Реальностью, в которой его брат-примарх, равный ему сын их Отца, использовал его и его легион, как «один из множества инструментов, которые приходится применять, сталкиваясь с непростыми ситуациями». Направленное лично к нему шесть месяцев назад письмо о помощи и вовсе не имело под собой никаких возвышенных идей вроде признания или проявления уважения, только холодный расчёт, так ещё и с какой целью! Чтобы после в одно лицо, не удосужившись даже упомянуть о вкладе Пертурабо, принимать почести от Императора, который и знать не может, что творится на другом краю галактики. Пертурабо прошёл вдоль одного из верстаков в своей мастерской и снял с креплений две искусно выполненные силовые перчатки. Чтобы создать подходящий элемент доспеха, ему вовсе не требовалось снимать физические мерки, он видел все пропорции и так, но Дорн об этом уже никогда не узнает. За два мощных, как сотни кузнечных молотов одновременно, удара примарх четвёртого легиона оставил от двух зеркальных элементов доспеха только погнутые, потрескавшиеся и раскрошившиеся обломки. Он не вытерпит ни единого унижения от Рогала сверх того, что он уже получил. И он не опустится до того, чтобы чествовать такого человека своим вниманием ещё хотя бы раз.