За детские сердца, за себя

Порой, в глухой тишине своего кабинета, зарывшись в бесконечные и почти просроченные отчеты, Кэйа отчетливо слышал будоражащие его чувства и разум звуки. Они, несомненно, до боли отвлекали его, и вся с трудом удерживаемая сосредоточенность, как легким жестом руки на прощание, покидала его. Он всегда слишком много думал, находясь в одиночестве и не будучи занятым чем-то (если это не бумажная работа), его внутренний монолог практически не прекращался, сильно мешая повседневной рутине и отравляя. В конюшнях за штабом устало фыркают старые лошади и задорно ржут совсем юные жеребцы, которым тесно и скучно без внимания ленивых рыцарей и прогулок по широким полям Мондштадта. К сожалению, в рядах Ордо осталось слишком мало обученных верховой езде, а сами животные, не вошедшие в состав экспедиции Варки, еще или уже не готовы быть служебными. Если не считать кормления и чистки по расписанию дежурными, ими почти никто не занимался, а самому капитану кавалерии некогда их навещать. Приглушенное гоготание вызывает в нем много чувств, от ностальгии по старым временам до тоски с нежностью к свободолюбивым животным, одиноко запертым в конюшнях. Нередко Альберих слышит разговоры патрульных под окнами и, честно говоря, мечтает их никогда не слышать. Его совсем не интересует, о чем те ведут беседы, о барышнях или выпивке, когда он занят своими обязанностями по части бюрократии, а их мысли должны быть заняты службой на рабочее время. Когда будет нужно, он достанет любую информацию, касающуюся своих подчиненных, — что едят, с кем спят, о чем думают, чем недовольны, — это не сложно и не требует много времени, поэтому сейчас, пожалуйста, не засоряйте капитану голову и, будьте так любезны, попридержите разговоры до очередных посиделок в таверне. Будьте, наконец, милосердны и не вызывайте глухое раздражение, не заставляйте открывать окно и просить с холодной полу-улыбкой выбрать другое место и время для подобного, чтоб негласное «иначе» так и повисло в воздухе тяжелее самого взгляда ледяной звезды. Ох, но если бы вы знали, какое тепло разливается в груди, когда он слышит искристый смех, звонкие голоса, задорные споры и высокопарные речи своих детей. После этого Кэйа не может не отодвинуть от себя документы, встать на затекшие ноги и не подойти к окну, с улыбкой выискивая на ступенчатых улочках города источник его радости и мотивации защищать, служить этому городу. Его внутренний монолог замирает, преследующий холод где-то на время снисходительно теряется, переставая пульсировать в висках, вина перед Джинн за просроченные отчеты дает ему передышку и отступает, позволяя немного отдохнуть после многочасовой работы. Просто хоть мельком увидеть. Звучит слишком невероятно и неправдоподобно, подумал бы каждый, кто хотя бы раз видел Кэйю и кормится слухами. Капитан кавалерии, то ли просто поверхностный, то ли слишком скрытный, флиртующий направо и налево, снисходительно улыбающийся, выглядящий слишком экзотично даже для города свободы, просиживающий вечера в таверне с пьяницами и сомнительными личностями, имеющий какой-то темный секрет, связанный с разрывом отношений с семьей Рагнвиндр и скорым уходом новоиспеченного мастера винокурни, который неизвестно, вернется или нет, да и жив ли вообще. «Чтоб «наш сэр Кэйа» да испытывал симпатию? К детям? Сначала проспитесь, пусть вино выветрится, а потом подумайте еще раз не на хмельную голову». Все, что Альбериху остается, слыша подобное, это лишь смеяться. И не то чтобы большая часть из этого не была сущей правдой. Другие же, кто видит его чаще раза в неделю, а то и больше, имеют немного иное и не столь категоричное мнение. К сожалению, в основном не самое хорошее. «Почему он заинтересован этими детьми? Зачем тратит на них время? Не понаберутся ли они от него развязности или плохих привычек? Что же задумал этот хитрец, у которого Барбатос знает что творится на уме? Какой же он, Бездна его задери, непонятный». И прямо ведь не спросишь, а если спросишь — получишь снисходительную улыбку и ничего не значащий толком ответ. Есть и те немногие знающие, что, если бы не эти дети, все-таки полюбившийся горожанам завидный жених с манерами и достойным воспитанием, талантливый фехтовальщик и капитан, внесший большой вклад по защите и охране этого города, умелый управленец глазом бога, совсем недавно отмеченный благословением архонтов, мог попросту не остаться в Мондштадте после «того инцидента» с наследником клана Рагнвиндр. Звучит как сказка, но ни Джинн, ни Лиза, ни тем более Альбедо сказкам не верят. Только голым фактам, не единожды подтвержденным на практике. Если простые горожане или рыцари попробуют порассуждать над тем, что же является неотъемлемой частью Альбериха среди всего этого напускного яркого оперения, то никто и никогда даже близко не сможет подобраться к ответу. То, что он унес из своей родины. Желание лучшей участи для будущего любого народа, нации, королевства, человечества. Для детей. Где-то там, далеко далеко, в землях без вездесущего присмотра богов, стоят остатки великого королевства. Разрушенное до основания, раздавленное монстрами, сгоревшее до тла, ушедшее на дно, застывшее в вечной мерзлоте. Так говорят. Единицы выживших видели и унесли в проклятой памяти остатки того, во что превратилась Каэнриах. В их же памяти весь ужас небесной кары, весь трепет перед величием королевства до его падения. А уж следствия этого до сих пор вкушают в каждом уголке земель, что подвластны архонтам. Столько воды утекло, а раны Тейвата все еще кровоточат. И говорить о тех событиях считается дурным тоном. Такая же неприятная гниющая рана осталась в душе Кэйи. Он был там. Был участником катастрофы, видел своими глазами. К счастью, те ужасы настолько травмировали его, что детская психика поспешила быстро забыть об этом, подкидывая уродливые остатки воспоминаний во снах по сей день. К сожалению, он все еще помнит события времен, когда Каэнриах стояла и была великой, а его отец готовился стать регентом. У Кэйи не было доказательств, но ему всегда казалось, что именно отец, заботливо бросивший его в чужих землях, все погубил и беззаботно сгинул. Он не знал, что стало с тем чудовищем, жив ли он, проклятый бессмертием, или обратился монстром. Разве что тревога нашептывала каждый чертов день, обдавая все нутро колючим холодом, что непутевый папаша жив, что он вернется за ним… что тот час, когда ему придется выбирать сторону, близок. У этого не было рационального подкрепления, вообще ничего, кроме гнилого предчувствия, поэтому Кэйа отмахивался. До поры до времени. И затем снова начинал подчищать за собой хвосты, проводить время с теми, чье имя с теплом отзывалось в сердце и памяти, дарить подарки, чтобы хоть что-то хорошее после себя оставить, и предлагать Джинн реформы по укреплению города. И так по кругу. Рана не затягивалась, болела. Кэйа целиком и полностью чувствовал себя этой раной, потому изо всех сил старался прикрыть это уродство масками и фарсом. Ни к чему людям знать, ни к чему беспокоить близких, ни к чему пугать детей. Ох, как же он любил этих детей! Малышку Кли, принцессу Фишль, волчонка Рейзора, приключенца Беннета и других. Вся его мотивация по защите Мондштадта строилась на них. И все, чего он хотел, чтобы они не испытали тех ужасов, что пришлось пережить ему, чтобы у них было детство и твердая поддержка на пути к взрослению, чего не было у него. Честно говоря, эта мотивация у него появилась не так давно. Спасибо мастеру Дилюку, что изуродовал его, вышвырнул на улицу и сам ушел в никуда. Кроме Рагнвиндров, тревоги и вины перед приемным отцом, у него ничего не было, и строить линию защиты перед настоящим, почему он не хочет идти за ним, было невыносимо тяжело и даже стыдно. О да, он много репетировал! Кэйа исписал не один десяток страниц писем для Альбериха старшего и каждое находил недостаточно убедительным. Он не мог убедить ими даже себя, не то что деспота из воспоминаний, из-за чего огонь в камине в гостинной горел теплее и ярче всякий раз. Не подумайте, он любил семью Рагнвиндр и жизнь на винокурне, но этого было мало и одновременно много, что-то было не так. Кэйа всегда был в тени названого брата и чувствовал себя бесконечно чужим и ненужным здесь… и в то же время бесконечно обязанным и благодарным им за безбедную жизнь. Ему дали слишком много, за что он чувствовал вину перед обоими отцами. Во всем этом Кэйа чувствовал себя странно, неуверенно и беззащитно. Он до сих пор не может распутать этот мерзкий клубок сомнений и вины, но, оказавшись вновь брошенным, он нашел то самое, что сможет его оправдать хотя бы перед самим собой. Дети Мондштадта. Кэйа вцепился за ядовитые воспоминания своего детства, которое закончилось, не успев начаться, в проклятом королевстве, притянул их к себе поближе, закрепил на подкорке и сделал из этого для себя напоминание — «если будешь бездействовать, это произойдет с ними и тогда все рухнет». Это показалось ему более чем достаточным и достойным, чтобы продолжать жить и строить на этом заново свое будущее. Пусть ломано, рвано, держится на честном слове, но хотя бы имеет в своей сути то, от чего у него не отворачивается совесть и не выворачивается наизнанку душа. Но ком сомнений, который давил ему на грудь еще во время жизни на Винокурне, оставался с ним и медленно становился тяжелее.

***

Рабочий день подходил к концу, жаркое солнце давно не пекло, камень домов и улиц постепенно остужался влажным ветром, что ощутимо вел за собой грозу. Темнело стремительно, свечи гасли от сквозняка, стопка готовых отчетов шелестела страницами. Закрывать ставни, чтобы задохнуться в духоте кабинета, не хотелось, поэтому работа посчиталась на сегодня законченой. Хватит с него, он сделал достаточно. Кэйа откинулся на стуле, разминая спину и плечи, встряхнул рукой с пустым пером, занятой судорогой, прикрыл глаз. Свежий воздух дарил какое-то облегчение и нес легкую безмятежность, хотелось дышать глубже. Снаружи было тихо: горожане разбредались до домам, прятали развешанное на узких улочках белье, загоняли детей в дом. Патрульные при изменение погоды смекнули, что можно уйти пораньше, и направились в таверны, пропивать жалование. Кэйа тоже хотел бы так расслабиться. Разве что не хотелось снова погружаться в шум и духоту, а других планов на вечер не было. Убрав письменные принадлежности, капитан собрал стопку бумаг и немного насладился душащим потоком ветра в лицо перед закрытием ставень. Вдалеке раскатисто грохнуло и сердце в трепете ответило тем же. Кэйа покинул кабинет до завтра и передал ключи стоящему у входа дежурному. Попрощался с ним и направился в кабинет действующего магистра, ожидая встретить там еще и библиотекаря. Может, угостят чаем? Настроение сегодня было подходящее. Тревожное, но можно было списать это на грозу. Сегодня хотелось немного уюта и компании. — Джинн, я закончил пораньше. Здравствуй, Лиза, — улыбнулся капитан, заходя в кабинет. Пахло свежестью, чаем и тлеющими фитильками свеч. Дамы тоже не торопились закрывать ставни, наслаждаясь долгожданной прохладой, пока не было слишком темно. Массивный механизм часов размеренно шумел, добавляя этому месту еще больше уюта. — Спасибо, Кэйа. Раньше, чем обычно, но стопка больше. Оставь на столе, я потом их посмотрю, — действующий магистр ответила улыбкой и шутливым замечанием. Девушка выглядела уставшей, но в хорошем настроении. Было видно, что перерыв от долгой летней духоты нужен и ей в том числе. Как и он недавно, Джинн позволила себе расслабиться в прохладном ветре и нежных руках подруги, отчего до сих пор не открыла глаза. — Добрый вечер, капитан. Сегодня никак не получалось с тобой пересечься. Безвылазно просидел в кабинете? Берешь пример с нашего многоуважаемого магистра? — Лиза беззлобно рассмеялась, в ее голосе звенели колокольчики, а в уголках ее глаз появились маленькие морщинки. Она стояла позади кресла Джинн и мягко разминала ее напряженные плечи и шею. Рядом на столе стоял поднос с чудесным цветочным сервизом из двух чашек и чайничка, из носика которого выходил ароматный пар, и блюдце с пирожными. На замечание магистр лишь дернула плечом, но улыбаться не перестала. — Каюсь, просидел. Но если скучаешь, всегда можешь ко мне зайти напоить своим вкусным чаем, — вернул шутку Кэйа, заприметив количество чашек на столе. Две так две, напрашиваться он не будет. Хоть он и понимал, что из вежливости дамы не откажут. — Хорошо, милашка, — Лиза ответила ничего не значащим флиртом, да и то больше для того, чтоб поддразнить Джинн, а не Кэйю. Библиотекарь с капитаном были хорошими друзьями, потому подобные заигрывания были лишь их стилем общения и шуткой, нежели чем-то серьезным. И это всегда смущало Джинн, что в свою очередь умиляло Лизу. Кэйа не удержался от смеха, видя, как покрасневшая девушка скинула чужие руки с плеч. — Ладно, ладно, не буду вам мешать, — Кэйа хотел добавить «увидимся завтра» и удалиться, как дверная ручка сама выскользнула из его руки. Дверь открылась, и в помещение зашел немного запыхавшийся главный алхимик, носящий золотую звезду на шее. — Всем добрый вечер и простите, что прерываю. Не могли бы вы присмотреть за Кли, пока меня не будет? До утра или до вечера? — Альбедо торопился и с надеждой смотрел на каждого. Кэйа стоял все там же, довольно близко, смотрел тому в макушку, разглядывая скрепленные в хвосте косы и выбившиеся прядки. Вместе с собой Альбедо принес запах химикатов. — А что случилось? — осторожно спросила Джинн, поглядывая на Кэйю. Он понял, что сидеть придется ему. — Идет гроза и мне срочно нужно провести один эксперимент. Я ждал ее слишком долго, чтоб еще откладывать, это очень важно, — алхимик говорил быстро и ждал заветное «да», в уме прикидывая, какое оборудование ему необходимо захватить из лаборатории. — Без проблем, — пожал плечами Кэйа. Он никогда не отказывался от того, чтобы посидеть с малышкой. И, если он правильно помнил, девочка боялась грозы. Оставлять ее одну было нельзя. Да и помочь лучику Альбедо ему было не сложно, даже приятно. — Где она? — Большое спасибо. Она у меня дома, вот ключи. Еда, игрушки есть. В лабораторию не заходить, все, что выглядит странно, — не трогать, я не успел прибрать. Я постараюсь вернуться завтра к утру, но может задержусь, — Альбедо задрал голову, чтобы посмотреть Кэйе в лицо, и наткнулся на чертей в ледяной звезде. Посчитал, что у него сейчас нет на них времени, развернулся к выходу и почти бегом направился в лабораторию. — Что за эксперимент? — вопрос капитана догнал его уже на лестнице, заставив Альбедо обернуться и хмуро посмотреть в ответ взглядом «если я сейчас начну объяснять, ты будешь умолять меня остановиться». — Понял, удачи! — Спасибо, что согласился посидеть с Кли. Ты сегодня много всего сделал, поэтому завтра можешь не приходить, даже если Альбедо вернется к утру, — Джинн смотрела с благодарностью и на те же благодарности не скупилась. Похоже, планы на вечер у нее были грандиозные, и перспектива сидеть с Кли ее сильно напугала. Кэйа попрощался с дамами, те ответили улыбками на лицах и помахиванием рук. Он вышел на улицу, кивнул еще не решившимся разбежаться патрульным, вдохнул полной грудью запах приближающейся грозы и шагнул по мостовой. Уже не так далеко, в районе пика Буревестника, сверкнула молния. Через пять уверенных шагов ей вторил раскатившийся над головой гром, а ему трепетно ответило сердце. Что-то было в грозе такое, что будоражило Кэйе душу. Не собираясь забивать себе этим голову, капитан поспешил на главную улицу, чтобы успеть купить для Кли чего-то вкусного (сладкого и вредного, как бы Альбедо потом не ворчал), пока лавки не закрылись. Площадь ожидаемо опустела, на ней властвовал ветер и дождь по капле, будто не решаясь целиком войти в город, аккуратно шагал вглубь. Одна лишь Сара еще была на месте, торопливо унося стулья «Хорошего Охотника» в подсобное помещение. Кэйа без лишних слов предложил помощь. Сара, немного расстроенная тем, что соседи по бизнесу быстро сбежали, оставив ее одну, от всего сердца рассыпалась в благодарностях. Дождь с грозой могли хорошо подпортить мебель, растащив по всей площади, а за убытки спросить было бы не с кого. Закончив, хозяйка пригласила капитана внутрь, в тепло кухни. Женщина смело предположила, что Кэйа после работы шел именно к ней за ужином или закусками, и предложила бесплатно его накормить в благодарность. Испорченная мебель встала бы ей гораздо дороже, чем одна порция еды. Капитан замотал головой, сказав, что шел за сладостями для Кли и торопится. — Капитан, вы сегодня так подняли мне настроение, — улыбалась Сара, принимаясь за готовку маленькой порции блинов. Кэйа расположился в стороне за столом, наблюдая за тем, как женщина ловко и быстро замешивает тесто, пока сковорода греется на огне. — У вас что-то случилось? — Ну, поставку продуктов сегодня вовремя не привезли, из-за чего я потеряла много заказов. Гроза эта незнамо откуда. Да и Барбатос с этой грозой! Кого не просила помочь, все сбежали! Как выпрашивать добавку бесплатно, так первые, а как помочь, то нет! — Сара откровенно завелась и позволила себе выпустить раздражение. Перед посетителями она себя так никогда бы не повела, но Кэйе она доверяла. — Ах, капитан, еще раз спасибо вам! Как гора с плеч, честное слово. Да вы еще и за гостинцами для малышки Кли забежали. Есть ли у вас недостатки? — лукаво улыбнулась хозяйка, оглядываясь на того, перед тем как залить тесто на первый блин в сковороду. — У меня их полно, не переживайте, — засмеялся Кэйа. — Но в первую очередь я рыцарь, а помогать гражданам мой долг, поэтому не расхваливайте меня. — Зря вы так. Не нашли ли себе невесту? Вы стали бы хорошим мужем. И что-то моему женскому сердцу подсказывает, что и отцом тоже, — еще одна лукавая улыбка и немного поддразниваний. На это Кэйа лишь усмехнулся, но не стал комментировать. — А что с поставками? Монстры? — припомнил он тревожащий момент из разговора. — Нет, что вы. Вы представляете, у этих дураков отвалилось колесо посреди дороги! Смех да и только. Мору за доставку гребут, а повозки нормальные заказать не могут. Или на аэростат перейти, в конце концов. А прибыль-то я теряю из-за них, — сокрушалась Сара, но весь ее запал быстро сходил на нет. Женщина была довольно отходчивой и долго зла держать не могла. Тем временем, блинчики уже были готовы. Сара обильно полила их сиропом, положила сбоку много ягод и принялась упаковывать. — Что ж, хозяйка, сколько с меня? — спросил Кэйа с улыбкой, подходя забрать свой заказ. Он не мог не отметить, что ждал он не очень долго, да и задержался он здесь не сильно. — Да что вы говорите? Даже не смейте, это благодарность! — женщина подбоченилась бы, но руки ее были заняты. Она быстро и аккуратно паковала второй теплый сверток, поменьше. — А это вам, — и положила его поверх первого, от всего сердца улыбаясь. Кэйа удивленно посмотрел на нее, подметил те же морщинки возле ее глаз и улыбнулся в ответ. Он даже не заметил, что Сара готовила что-то еще. Она была непомерно доброй и отзывчивой, и он очень в ней это любил. С этой женщиной всегда было приятно общаться, поэтому Кэйа часто у нее ужинал. — Что ж, тогда спасибо. Я побежал, а вам удачи и хорошего вечера, — Кэйа помахал бы на последок, но руки были заняты, поэтому он просто кивнул головой и поспешил к дому Альбедо. Закрыв за ним, Сара увидела на столе аккуратную горстку монет и не смогла сдержать смех. Они оба провели друг друга. На душе становилось теплее от мысли, какие все-таки замечательные люди трудятся на благо города. Кэйа тем временем быстрыми широкими шагами направлялся к Кли. Дождь наступал на пятки, мокрыми руками оглаживал волосы и плечи, ветер подгонял, торопил, направлял. Небо грохотало, сердце отвечало. Свертки с едой слегка намокли, но продолжали греть руки. Теплый свет в окне звал, а затем уступил место выглянувшей с опаской Кли. Девочка увидела капитана, радостно замахала руками и быстро спряталась, когда молния пронзила черные тучи. Какой бы бесстрашной она не была, шугая монстров округи направо и налево, гроза все еще была недостижима для ее бомб. Кэйа не сдержал снисходительной улыбки, когда оглушающий гром нагнал его. Он мысленно пожелал удачи Альбедо с его экспериментом, Джинн с Лизой приятного вечера, Кли душевного спокойствия, всем жителям доброй ночи, и зашел в дом, признавая, что пока все не так плохо. Непринужденные разговоры, доброта и свежесть города возвращала ему крохи умиротворения.