re-lsent

Царит тишина. Особая тишина: ни свиста ветра, ни скрипа такелажа, ни гудения контуров. Мертвый штиль — и «Кролик» тоже словно умер. Темноту рассеивает только светящийся циферблат часов, и в этом неверном свете Винсент видит лицо Рил удивительно четко. Она так расслаблена, без косметики, превращающей ее в фарфоровую куклу, волосы в беспорядке... Обычное лицо, но он не может перестать смотреть на него. Он может проследить очертания тела под тонким одеялом. Она совсем рядом — только руку протяни. Наверное, именно поэтому Винсент и лежит, сложив руки на груди и крепко переплетя пальцы. Уснуть не получается. Он вспоминает путь, что привел их сюда, но не может удержать в голове картинки. Единственное, к чему прикован его взгляд, все его органы чувств — это Рил. Пусть даже она и не знает об этом. Согласилась бы она последовать вместе с ним в Моско, если бы знала? Дрогнула бы ее рука, если бы она имела представление, что, порой, творится в его голове? Вряд ли. И чем дальше они от Ромдо, тем сильнее это захватывает его. Должно быть, тишина и пустота так действуют на разум, монотонность пейзажа и однообразие дней, и Винсент ничего не может с этим поделать. Он отводит глаза, когда должен отводить, он искренне смущается, когда Рил плевать на его смущение, на его реакцию — она может запросто распахнуть дверь санузла, не прикрытая ничем, кроме рассеивающихся клубов пара. Но сейчас, когда она спит, свернувшись под одеялом, нет ничего сильнее желания дотронуться до нее. Она ведь даже не проснется — не почувствует этого, настолько привыкла к его присутствию. Поежится во сне, когда одеяло соскользнет с ее тела, но тут же расслабится, почувствовав чужое тепло. Винсент почти может ощутить ее дыхание, так, будто она уже рядом с ним. Он знает, какие мягкие у нее губы. Знает, как бьется ее сердце, как она хмурится и как улыбается. Как потягивается с утра, как раздраженно покусывает губы. Знает, какая нежная у нее кожа, знает гладкость ее волос, упругость ее груди, изящные линии мышц и изгибы фигуры. Он знает ее, ее тело, и даже с закрытыми глазами может увидеть ее такой, какая она есть. И он хочет обладать ею. Но даже если Рил проснется… Это хуже греха — худшая разновидность неуважения — думать так о ней. Он должен прекратить сейчас же! Но мысль, как сорняк, единожды попавший в благодатную почву, более не отступит. Она породит другие — темные, колючие и неприглядные. Настоящая чаща помыслов, сомнений и желаний — и Винсент не хочет знать, откуда в нем могут взяться такие мысли. Его ли они? Винсент приподнимается на локте, глядя на Рил. Так близко, и так далеко одновременно, но пока она спит, она полностью его — и лишь только его. Он легко может… Тихое, еле слышное жужжание извещает, что Пино вышла из режима гибернации, ее аккумуляторы зарядились. Ей, в отличие от них спать не нужно. Винсент чувствует одновременно и облегчение, и раздражение. Это что-то темное в нем, что-то, чего он не хочет знать, и с чем пытается бороться.