Pink lemonade

Сложно было поверить в то, что с момента их последнего разговора прошло почти два месяца. Каждый день Ициар неумолимо корила себя за ту резкость, с которой отнеслась к Альваро тогда. Она с ненавистью смотрела на себя в зеркало, била кровать, на которой он сидел, снова и снова кричала в подушку, но это, конечно же, не помогало. Ей почти не было больно, но она так хотела, чтобы уже такая знакомая боль вернулась, потому что без нее ей просто на просто не на что было отвлечься, и все, что она делала - это копалась в себе, беседуя с господствующим чувством вины. Она не могла понять, чем были вызваны те пропитанные ядом слова, которые она бросила в него в тот день в трейлере. И ей так сильно хотелось извиниться, но больше всего на свете она боялась, что, встретившись с ним, она снова нагрубит и снова ранит его, даже если совсем не будет этого хотеть. Ициар прогоняла в мыслях каждую их возможную встречу снова и снова, она представляла, как подойдет к нему, как улыбнется и скажет, что была не права, но ее синий браслет каждый раз начинал неприятно пощипывать, словно заранее предупреждая, что этого не случится. Они не виделись почти два месяца. Ициар не понимала, как такое возможно - пускай у них и не было совместных сцен, но они все же работали вместе, как можно было не столкнуться за эти дни хотя бы случайно? Пятьдесят восьмой день должен был сегодня плавно перетечь в пятьдесят девятый, но вместо этого наконец-то засиял светом в конце тоннеля - сегодня они снимают приход Сальвы в дом Ракель. Там-то он точно появится. Для Альваро же этот день не был светом в конце тоннеля, ведь тоннель, в который он был брошен пятьдесят восемь дней назад, не имел конца. Все годы с наступления совершеннолетия до встречи с ней он жил надеждой. Надежда давала ему силы, чтобы вставать по утрам, давала его розовому оставаться розовым для неё, потому что он знал, что она где-то есть. И, встретив ее, он понял, что все было не зря. Все прожитые годы вдали от Ициар сразу заиграли новыми красками - и надежда, которую он так бережно нёс в своей душе, превратилась в сильнейшую привязанность, благодаря его за то, что он не сдался. Но это длилось недолго. Теперь же, стоя перед зеркалом и поправляя мятую рубашку, он ощущал, как жизнь силой опускает его руки. Все, что он прочитал за эти почтидвамесяца, все, о чем расспрашивал специалистов, слилось в одно единственное «нет»: Нет, ты не можешь рядом с ней находиться. Нет, у вас нет никакого будущего. Нет, она никогда не уйдёт от него. Нет, она никогда тебя не полюбит. Но он все ещё мог сделать что-то для неё - и он делал это каждый день, старательно избегая с ней встречи. Он ждал, когда она зайдёт в трейлер, чтобы показаться на площадке, больше не пил кофе в столовой и никогда не репетировал вне дома, а на работу приезжал по расписанию, четко совпадающему с ее съемками в палатке, зная, что таким образом они никак не пересекутся. Это было тяжело, ведь его розовый не слышал этого «нет». Его розовый чувствовал следы ее зелёного, проходя мимо мест, где они только что разминулись, и в те редкие секунды радовался, как ребёнок. Но в остальное время он просто изнывал по ней - всем своим существом его розовый рвался к ее зелёному, который был так несправедливо близко. - Папа! - раздалось за спиной. Обернувшись, Альваро оказался захваченным Леоном и Хульетой - они повисли на его ногах, смеясь и бурча под нос что-то неразборчивое. Посмотрев на их тёмные макушки, он улыбнулся и одними губами проговорил - Спасибо. *** Ициар нервно нарезала круги вокруг несчастного стула. Она поглядывала на часы, издающие ненавистные щелчки, каждый из которых означал, что у неё остаётся все меньше и меньше времени для того, чтобы поговорить с ним. И тут Альваро вошёл на площадку, оборудованную под дом Инспектора - он поздоровался со съёмочной командой и направился в ее сторону. Он знал, что даже если не сделает этого сам, она все равно подойдёт к нему с разговором. - Где ты был? - вырвалось у неё. - Дома, привет. - Я не об этом. Все это время, где ты был? Я слышала, что ты снимаешься, ты что, избегал меня? Она снова слышала это - свои собственные слова, на которые она не имела права, особенно после того, что наговорила ему в тот злополучный день. Но она все равно продолжала требовать от него объяснений. - Зачем мне тебя избегать? Ты ясно показала свое ко мне отношение, и я просто решил больше не навязываться, вот и все, - прошептал он, одергивая рукава рубашки. - Но тебя не было нигде, - отнюдь не шёпотом ответила она. Она опять злилась - и опять на себя, ведь извинения никак не хотели вырываться наружу, ослеплённые другими не очень понятными эмоциями. Он ничего не ответил. Сцену снимали мучительно долго - то что-то не так было с декорациями, то неправильно падал свет, то вышла из строя главная карта памяти - все это время они сидели на не очень удобной кровати в спальне Ракель. В абсолютной тишине. Спустя четыре часа и двадцать три минуты прозвучало заветное «снято». Ициар вышла с площадки, ни с кем даже не попрощавшись, но вдруг она ощутила на своём предплечье чью-то руку. Розовый мгновенно отпечатался на ее теле, тепло внедряясь под кожу. Это вмиг избавило ее от нервозности, от злости, усталости - она обернулась и проговорила: - Прости меня, прошу, прости, - сама удивившись сказанному. - Все в порядке, - он улыбнулся, не убирая руку, зная, как действует на неё его розовый через прикосновение. Он видел, как добреет ее взгляд, чувствовал, как расслабляются ее мышцы, и как ее зелёный насыщается его присутствием, делясь с его розовым тоской, вызванной их долгой разлукой. - Не в порядке, - она положила свою руку ему на грудь, усилив описанный эффект вдвое, - я не должна была разговаривать с тобой таким образом. Мне тебя не хватало, - призналась она. - Мне тоже тебя не хватало, - кивнул он. Заворожённый ее взглядом, скользящим по его лицу туда-сюда, он чуть ли не забыл о самом главном. Альваро отпустил ее и достал что-то из внутреннего кармана пиджака. Он протянул ей платок в мелкий цветочек: - Возьми, пожалуйста. - Что это? - в ткани было завёрнуто что-то твёрдое. Развернув платок, она увидела непрозрачный чёрный шприц. - Что это? - повторила Ициар уже более грубо. - Когда ты вернёшься в трейлер, тебе будет очень больно, - последние несколько слов заглушила раздавшаяся неподалёку сигнализация, - ты сможешь вколоть это в вену? - В вену? Альваро, это наркотики? - она сделала шаг назад, изумлённо уставившись на него. - Да какие наркотики, - он сделал попытку рассмеяться, едва разобрав ее слова из-за шума машин, - давай отойдём, пожалуйста. Они зашли за угол, и, убедившись в том, что теперь его будет более-менее слышно, Альваро продолжил: - Это обезболивающее, вводить нужно в вену. - Ну, от обезболивающих толку нет, - Ициар протянула шприц ему обратно, - поэтому можно даже не пытаться. - Поверь, оно тебе поможет, только, пожалуйста, не говори никому о том, что я тебе его дал. - И почему? - Оно нелегальное, - выдохнул Альваро. - Нелегальное, но не наркотик? - Не наркотик. - И почему я должна тебе верить - колоть в себя черт знает что? Альваро дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони. Его розовый рассыпался по ее коже мягкими румянами, показывая, что ему можно доверять. Она заглянула в его глаза, оттаивая: - Хорошо, - согласилась Ициар, - я вколю это странное нелегальное обезболивающее себе в вену. Может, ты скажешь, где его достать, и я запасусь парочкой упаковок сама? Дотронуться до ее щеки было пыткой - его сердце билось о грудную клетку, вырываясь, все его тело было напряжено. - Ициар… я принесу тебе ещё, когда мы будем сниматься вместе, хорошо? У меня есть знакомый, но я не могу дать тебе его телефон, поэтому лучше все делать через меня, - хрипло произнёс он. - Может, сходим куда-нибудь? Поесть? Он так хотел ответить «да», и от невозможности это сделать сводило скулы. Ее тёплая кожа целовала зелёной помадой его ладонь, плавно ласкавшую ее щеку, а ее глаза, господи, ее глаза! Но они уже провели сегодня больше времени, чем он мог себе даже представить - они снимали эту проклятую сцену почти пять часов, и он не мог разрешить себе согласиться на ее предложение. - Я не думаю, что это хорошая идея. Увидимся. Неуклюже помахав рукой, он удалился, оставив ее одну со шприцем в руках. Она ещё несколько секунд ощущала теплоту его прикосновения на своей щеке, но, стоило ему скрыться из ее поля зрения, как боль вонзилась иголками в ее тело, терзая его и изматывая. Ициар опёрлась о холодную стену кирпичного дома и, не колеблясь, воткнула шприц себе в вену на сгибе локтя. Незнакомая жидкость мгновенно разлилась внутри неё, и обезболивающее наконец подействовало.