Бродяга

      Изучив продовольственные запасы, впал в недоумение.       Недоумение, впрочем, быстро куда-то сдриснуло, ибо снова заворочалась изнутри злоба.       Хорошая эмоция, что ни говори. Мотивирующая.       Повторный обыск всего имеющегося из мебелей лишь подтвердил подозрения.       Ни денег. Ни документов.       Ни. Хе. Ра.       Эмоция перешла в новое агрегатное состояние. Отчего недовольное сопение скакнуло до паровозного пыхтения с присвистом.       Видимо, пропитание для детёныша придется добывать по старинке.       Антураж, как бы, намекает.       Ну, что же. Охота, так охота.       Обулся. Закинул рюкзак за спину. Взял автомат.       Открыл дверь.       На пороге стоит пиджак. В пиджаке абориген. Сурьёзный-сурьёзный. Судя по фигуре, пытавшийся в культуризм.       Зря пытавшийся, если честно.       Стоим, молчим.       Я смотрю ему в родничок. Он смотрит мне в подбородок.       Дальше как в кино.       Он тянется к пистолетику под подмышкой.       Резко поднимаю колено. Ловлю охнувшего пиджака на аборигене за ворот, добавляю лбом по лбу.       Подхватываю выпавшую из его рук пистоле-железо и выставляюсь в коридор, прикрываясь пиджаком как щитом.       И точно.       За углом второй стоит. Из пестика целится.       Подхваченная пистоле-железо тут же отправляется в полёт, окончившийся аккурат на лбу второго аборигена в пиджаке.       Тот валится на пол.       И тишина.       Оглядываюсь.       Больше никого.       Окидываю взглядом инсталляцию.       Вот и поохотились.       Хмыкаю, и тащу добычу в квартиру.       ***       Сидим, молчим.       Помятые пиджаки на аборигенах, связанные по рукам, сидят у стенки, придерживая мокрые холодные полотенца на пострадавших головах.       Сурьёзные. Недовольные.       Слежу за ними одним глазом, играясь с добытыми пестиками.       Приятные игрушки, что ни говори. Немецкие. Серьезные, обстоятельные. Сорок пятый калибр.       Откладываю в сторону и полностью поворачиваюсь к пиджакам на аборигенах.       Переглядываемся. Молчим.       Закидываю пробную удочку.       - Служба безопасности?       Молчат. Зыркают. Сурьё-озные.       Вздыхаю.       И кидаю в "заводь" динамитную шашку.       - Вы понимаете, что это феерический про*б? Один из пилотов, от которых зависит существование человечества, вступил в контакт с неопозннаным вооруженным лицом с неясными мотивам. И довел до места жительства....       Замолк. Моргнул. Где-то в нутре заворочалась пламенная эмоция.       - Кстати об этом...       Что-то в моём тоне заставило пиджаки насторожиться.       С подозрением щурюсь.       Готов об заклад побиться, что у меня зрачки сейчас ужались в нитку от эмоции.       Поднимаюсь из кресла. Нависаю над пиджаками на аборигенах.       С расстановкой уточняю.       - А не вы ли тут натоптали?       Зыркают. Молчат. Пытаются скукожиться.       Эмоция с ликующим воем ломанулась наружу...       Я орал. Я ревел. Я бушевал.       Про отношение, про уход, про отсутствие социальных навыков, про полное отсутствие хоть малейшей эмпатии...       Когда последние паскали со свистом просочились сквозь зубы, накатило спокойствие.       Пиджаки на аборигенах, сбившись в один комок, продолжали молча зыркать.       Думаю внезапную мыслю.       А хорошая мысля.       - Значи так. Ты...       Тыкаю пальцем в правого пиджака на аборигене...       С недоумением наблюдаю за пляшущим над ногтем вытянутого пальца язычок ядовито-зеленого пламени.       Пиджаки на аборигенах стремительно пытаются ужаться больше чем возможно, и стремительно теряют азияцкий разрез глаз.       Неторопливо выковыриваю из заднего кармана пачку с сигаретами, выбиваю одну, и невозмутимо прикуриваю.       Выдыхаемый после глубокой затяжки густейший дым игриво стелется по пространству, въясь вокруг рук, неторопливо стекая к ногам и зловеще подползая к пиджакам на аборигенах.       - У меня скоро детеныш вернется. Голодный. А жрать нечего...       Продолжаю сверлить взглядом отмеченную ранее жертву.       - Поэтому ты идешь в магазин.       Пиджак на аборигене моргнул.       Вздрогнул, когда рядом с лицом мелькнуло хищное лезвие.       Моргнул снова, глядя на срезанные путы.       - Бегом.       Повторять не пришлось. Исчез со свистом, забыв дверь прикрыть.       Проводил его взглядом.       Снова затянулся. Выдохнул.       Посмотрел на второй пиджак на аборигене.       - А ты моешь посуду.       ***       Пиджаки на аборигенах стоят у стеночки.       Тянутся.       Сурьёзные-сурьёзные.       Сразу видно, что боятся.       Посланный до магазинов пиджачок уже на месте явно сообразил, что биче-продукто я за еду считать не буду.       И случись ему таковое притащить, чего доброго его самого на прокорм пустят.       Поэтому закупился на совесть.       Мясо, яйца, рыба, рис, макароны, овощи, консервы, специи...       Даже набор столовых приборов приволок. Минимальный. Но всё же...       Второй пиджачок доблестно вылизал всю кухню.       После чего, отметив необычайное нарушение облико-морале, стянул ботинки, оставив их у порога, и принялся драить пол.       По завершении оного действия, прибрал инвентарь и встал у стеночки уставившись в никуда.       Вскоре рядышком пристроился первый.       Раскидал продукты по холодильнику и полкам.       Пристроил на места прибавление в приборах.       Вернулся в комнату.       Сел за столик.       Сверлю пиджаки на аборигенах взглядом.       Пиджаки на аборигенах зрят в пространство.       Молчим.       По комнате гуляет легкий теплый сквозняк.       На подоконнике слабо трепыхается высохший пододеяльник.       Вечернее солнце греет спину.       Пододвигаю оба пестика к краю стола.       - Свободны.       Подходят по одному. Забирают оружие.       Обуваются.       Глубоко кланяются.       Уходят.       Молча.       Скребу загривок.       Встаю.       Надо готовить ужин.       А то ведь детёныш и взаправду голодный придет.       Глядя на начинающую закипать воду в кастрюле, задаюсь тоскливым вопросом.       Неужели родительский инстинкт именно так и включается?       Внезапно.